Сухая возня

22 Кирилл Костин день 25 июня 2024 года, Москва

Николас ван Ворст лежит на полу. В его теле зияют громадный сквозные дыры — место попадания каждой из четырёх пуль, которые я успел в него засадить выглядит, как будто там прорубались отбойным молотком. Тем не менее, он ещё жив. Его глаза смотрят на меня удивлением… — как же так, — бормочет он, пытаясь остановить ладонью хлещущую кровь, — ведь пули… Kinder…die Geschenkesack… — он начинает говорить что-то, кажется по-немецки, но я не слушаю этих слов. Моя рука нацеливает ствол пистолета прямо в жёлтый старческий лоб. На мгновение глаза умирающего приобретают осмысленное выражение. Он пытается взмахнуть рукой, в мою сторону двигается ещё одна, совсем вялая и слабая белая полоса, но почти сразу же рассыпается в снег и падает на пол. Тело уже бывшего заместителя фон Шталя начинает съёживаться, проваливаться внутрь, напоминая тающий сугроб — но я уже не смотрю на него, повернувшись к Алёне. Последнее, что успеваю заметить — это колышущийся столб тумана, вставший на месте исчезающего трупа и срываемый колыханием воздуха в сторону двери.

Я подхожу к Алёне. Пламя вокруг неё погасло, металлический порошок выгорел дотла, расплавив линолеум пола и превратив одежду моей любимой в отвратительные чёрные тряпки. Лицо её, неожиданно, белое-белое и волосы — пепельно-серебрянные, почему-то совсем не тронуты огнём.

Холод пробирает до самых костей, промоченая несколько секунд моим потом рубашка замерзает и трескается, когда я наклоняюсь вниз.

Самая Прекрасная…по прежнему Самая Прекрасная не дышит и я окончательно осознаю, что это — всё.

Я становлюсь на колени и хочу поцеловать её. В последний раз. Женские губы холодны, как лёд или смерть, и, потянувшись назад, я с ужасом чувствую, что примёрз к ним. Дёрнувшись обратно, я рву свою кожу и кровь, льющаяся из моих собственных губ, струёю брызжет в милое лицо.

Шок от происходящего не даёт мне двинуться с места. Затем я слышу слабый вздох и Алёна приоткрывает глаза. Она смотрит на меня и тихим шёпотом выдавливает из себя: — не твою. только не твою… отвези меня домой.

Силы мгновенно возвращаются ко мне.

Если не всё ещё потеряно — значит надо срочно убираться из этого места, да и медицинская помощь Самой Прекрасной явно не помешает.

Похоже, — думаю я, — не дышала она просто из-за температурного удара… но откуда же этот холод….

Мысли думаются сами по себе, а руки ноги — действуют самостоятельно.

Поднимаю Алёну на плечо — мороз, который идёт от её тела, мгновенно пробирает меня до самых костей, быстрым спокойным шагом иду к выходу из комнаты. В руке моей по прежнему пистолет — сунуть его некуда, да и опасность наткнуться то ли на людей фон Шталя, то ли на охрану офисного центра — вполне нешуточная. Не говоря уже о патрулях городской дружины.

Двигаясь к лифтам по пустынному коридору я оглядываю двери, пытаясь найти какую-нибудь лестницу, закрытую Разметкой от доступа посторонних. И, почти одновременно с появлением бегущих в мою сторону ЧОПовцев из местной безопасности, действительно обнаруживаю лестницу, над выход на которую помечен ограничивающим знаком.

Не обращая внимания на требования “стоять”, быстро спускаюсь вниз — два этажа и я иду к проходной.

Охрана на ней какая-то вялая. Форма другая, очевидно и ЧОП в Разметке работает отдельный. Никто не делает ни единой попытки меня остановить, пока я иду к подъезду. Может, не успели скоординироваться?

Хотя внешний вид человека с обгорелым телом на плече и пистолетом в руке не мог не вызвать у них вопросов.

Впрочем, ‘вялая’ реакция вахтёров немедленно получает объяснение — стоит мне зайти в тамбур между стеклянными дверьми, как срабатывают запирающие механизмы и обе двери блокируются.

Стекло, что очевидно, ударопрочное. И у меня нет времени проверять, смогу ли я выбить его ногой, рукой или ещё как-то. В пистолете ещё остаются патроны, и с четырёх выстрелов, я сшибаю с металлических петель одну из створок.

До остановочного пункта монора — меньше двадцати метров, пролетаю их в секунды, успев, правда, упрятать пистолет в остаток разорванного кармана. С криком “нам срочно в больницу”, отпихиваю в сторону редкую, три человека, очередь — никто, впрочем и не возражает, ситуация понятна — по внешнему виду Алёны вполне очевидно, что едем мы с ней не на дискотеку.

Хорошо, что в кармане у меня — пачка анонимных транспортных карт. Они стоят чуть дороже, но по давней привычке, усвоенной с подачи конторского начальства, я не оформляю именных проездных документов. Направление поездки будет понятно — но пока охрана офисного центра подаст сигнал городским службам, пока на место приедут и начнут разбираться — куда я пошёл, выскочив из здания, в какой из уехавших с остановки кабин были мы с Алёной, а на какой — вполне благонадёжные и посторонние пассажиры…

Перехватить кабину и направить её прямо на спецостановку городской службы безопасности, как это проделывают обычно с преступниками в визио-сериалах, никто явно не успеет.

К тому моменту как мы попадаем на место назначение, тело Алёны становится совсем ледяным. Мне кажется, что несмотря на достаточно жаркую погоду, оно стало ещё холоднее, чем по окончании схватки с ван Ворстом.

Внося Алёну на руках в подъезд, я ловлю себя на мысли, что это — повторение совсем недавно происходившего.

Но если несколько дней назад я был уверен, что всё уже закончилось, и закончилось хорошо — то сейчас у меня на руках умирающая женщина.

Наконец, мы попадаем внутрь и я укладываю Самую Прекрасную на кровать.

Она открывает глаза.

— Если бы не твоя кровь — я бы умерла, наверное. Ну или…

После общения с Белкой меня не удивляют такие повороты темы, хотя до сих пор за Алёной я подобных наклонностей не замечал.

— Так что ты молчишь, давай я сейчас…

— Нет, не надо. Тебе больше нельзя. А то ведь будешь потом… слова из льдинок собирать…

Я удивляюсь странному ответу, но не придаю ему большого значения — сейчас мне просто не до этого

— Ты можешь найти кого-то? Донора? Если у тебя есть знакомые за деньги….

— Я попробую.

Ещё минут десять я дозваниваюсь до Белки и, путаясь в словах, объясняю ситуацию.

Говорю, что бывают те, как она сказала, кто соглашается добровольно, а не знает ли она таких, которые за деньги…

— Я то знаю, хмыкает она, но тебе то это зачем?

— Не мне, тут человеку… совсем плохо… очень надо.

— Сказал бы сразу. Ладно, что-нибудь придумаем…

Замечательная девчонка, всё-таки. Ни лишних вопросов, ни торговли об условиях. Мне приятно, что она, кажется, числит меня среди своих.

Пояснив, что приезжать надо на квартиру к Алёне, я возвращаюсь к своей любимой и пытаюсь сделать хоть что-то. Она категорически отказывается от вызова врача.

— Смысла нет. Не поможет. Я сама восстановлюсь, если меня не трогать. Но очень долго, если вот так вот просто лежать. Месяц, может быть. Столько нельзя ждать. С кровью быстрее — хорошо, что ты Белке позвонил, я сама забыла про то, что она… И хорошо, что не спрашиваешь ничего. Я сама потом всё расскажу — голос Алёны постепенно падает до шёпота, а волна стужи, прокатившаяся от неё по комнате, вынуждает меня включить кондиционер на обогрев. Устройство, выставленное в летний режим некоторое время отказывается отапливать комнату, но то ли температурные датчики убеждают его, что это не ошибка, то ли ещё что-то… волна тёплого воздуха постепенно расползается по комнате, а я пытаюсь снять с Самой Прекрасной клочья горелых тряпок.

Синтетическая ткань оплавлена огнём, она расползается в моих пальцах в мелкие, противно пахнущие клочья. Наконец, мне удаётся кое-как справится с этой проблемой — я пытаюсь накрыть Алёну одеялом, но она отбрасывает его в сторону.

— Сама я не согреюсь, пусть лучше так.