Сухая возня

26 Кирилл Костин вечер 26 июня 2024 года, Москва

Весь день Алёна постепенно приходит в себя. Она почти не разговаривает, молча лежит на спине и смотрит в потолок. Но уже сразу после того, как закончилась кровеполивная процедура — истечение холода от её тела прекращается и я выключаю кондиционер. Наконец, когда небо за окном уже начинает снижать свою яркость, подобно монитору, переходящему в спящий режим, моя любимая встаёт в кровати и идёт в душ.

Пока она смывает с себя копоть, куски расплавившейся ткани и превратившуюся в бурый порошок кровь — я меняю бельё на кровати. Измызганные тряпки по всей видимости уже никогда не отстираются — ну и ладно. Невелика потеря.

Наконец, Алёна выходит из душа, и, кутаясь в халат, зовёт меня пить чай.

— Замёрзла я до самых печёнок, — говорит она, тихо улыбаясь, только в себя пришла.

Я смотрю на её лицо, и вижу, что шрамы от ожогов стремительно излечиваются — сейчас они выглядят так, будто Алёна горела в огне не вчера, а месяц или два назад.

Она ловит мой взгляд — Ещё неделя и следов не останется, я думаю.

— Скажи, а ты…

Она хохочет, — и начинает покрывать моё лицо поцелуями.

Наконец, отвлечённые свистом чайника, который уже практически выпарил всю налитую в него воду, мы усаживаемся было за стол. Алёна встаёт, идёт к плите, выплескивает остатки кипятка и наливает воду снова.

— Второй раз кипятить нельзя… уж я то знаю.

Она возвращается и, оперев своё лицо на сложенные вместе руки, смотрит мне в глаза.

— Да нет конечно. Я не из этих… гематозависимых. Просто биохимия у меня немного отличается от… широкораспространённой.

— А кровь?

— Это просто алхимический медиатор, если ты понимаешь, о чём я говорю.

— Не вполне.

— Эх… если коротко — мне для того, чтобы погасить огонь, вызванный Клаусом, пришлось потянуться ко льду. Клаус, сам то, лишь так и может, у него в роду нету Логи. Потому и опустился до техники…

— А ты?

— А у меня Снёр только по материнской линии, ну если не вдаваться в подробности генеалогии. Когда я просто живу — холод и пламя друг друга уравновешивают. А тут, этот искусственный огонь был такой мощный, что меня, после того, как он погас, ледяным откатом просто загасило. Слишком много холод я из себя вытащила. И вот. Если бы ты меня не вытащил — так бы и приходила в себя, покрываясь постепенно сугробом. Хотя, скорее всего — не успела бы, меня бы, конечно в покое не оставили. Тот же Клаус, скотина…

— А сам он?

— А чем, кстати, ты его расстрелял? Ему обычный пистолет — как слону дробина, я не ожидала, если честно.

Я объясняю про пули, разрушительная сила которых задорого выкуплена у Инстанций.

— Ну и то, хоть какая-то от них польза.

— Клаус как бы истаял, будто бы сугроб — и потом испарился и пар вынесло за дверь.

— Ага. Так и происходит с теми, у кого внутри снег. Это ему надолго хватит. Боюсь, что детишки в Европе останутся без подарков на ближайшие лет пять.

— Получается, я его не убил?

— Да нет, даже твоих замечательных пулек для него мало. Для таких, как мы с ним, надо что-то посильнее. Вот деда моего… — Алёна замолкает, и я не переспрашиваю — вижу, что она до сих пор переживает потерю родного человека.

— Так и вот… говорит она после минутной паузы. — Кровь содержит в себе огонь — как только она попала на меня — сразу начала вытаскивать из меня мой собственный огонь наружу. Подобное к подобному, как ты знаешь, тянется.

Я этого не знаю, мы в школе проходили какую-то совсем другую химию, с атомами и молекулами, но я не спорю — лучше уж расспросить поподробнее.

— А почему ты мою больше не хотела? — спрашиваю вместо этого я.

— Я же тебе объяснила. Подобное — к подобному. Того, кто отдал бы в такой ситуации мне кровь — некоторое время тянуло бы в мою сторону. Алхимически. А я хочу…она осторожно улыбается… я хочу, чтобы у нас с тобою всё было по настоящему…естественно.

Я начинаю гладить её руки… Но вызов домофона, раздавшийся почему-то с площадки, а не от подъездной двери, отрывает меня от этого важнейшего в данную минуту дела.

Алёна вызывает изображение — и в визио-зоне, спроецированной напротив стола за которым мы сидим, обнаруживается улыбающееся лицо того самого “Арсения Анатольевича”, который говорил со мною голосом Инстанций.

Алёна с удивлением смотрит на него и, наконец, произносят сакраментальное “чем обязаны?”

— Пришёл проведать больную. Вот, апельсины принёс, сок. Да открывайте, открывайте…

Алёна, секунду поколебавшись, даёт команду открыть дверь в квартиру.

— Иди, встреть его.

Краем глаза я замечаю, что она совершает какие-то манипуляции с одним из пультов управления, валявшихся грудой на столе — возможно — думаю я, — что-то делает со внутренней охранной системой.