Семко

– Чьей они землю не выкрали! – говорил живо великий князь. – Мою, вашу, польскую вокруг схватили, что могли, на чужом сидят, на нашем. Их наплыло, как саранчи; хуже татар, потому что умнее, чем они. Все плохие штуки знают, всякий нечистый дух им помогает.

Ягайлло, когда говорил, по очереди оживлялся и остывал. Первое недоверие в отношении к Семко уступало, молодых людей тянуло друг к другу. Хитрости и лжи в нём не чувствовал.

Так в то мгновение, когда Семко, вероятно, меньше всего ожидал благополучного исхода своего посольства, увидел, что он у цели своих желаний.

Всё казалось оконченным, но великий князь не отпускал его от себя. Раз перед ним открывшись, ему нужно было излить свою душу; он начал снова жаловаться на Витовта и перечислять потери, понесённые по его причине. Семко мало что говорил. Уже было поздно и, воспользовавшись первым оборотом разговора, князь Мазовецкий посетовал, что ему очень срочно нужно было возвращаться назад, чтобы сообщить об этом Витовту, дабы он уже готовился к совместному выступлению на крестоносцев. Теперь не было свободной минуты. Он жаловался, что его собственное дело велело обращать внимание на великопольские беспорядки.

Ягайлло уже был в курсе того, что делалось в Польше, а особенно в Великопольше.

– И вы думаете пойти туда воевать? – спросил он. – Поляки, возможно, не хотят немца.

Семко не хотел признаваться в борьбе за корону, истолковывая это тем, что нужно было следить за границами.

– Стало быть, вы мне разрешите, – прибавил он в конце, – чтобы я завтра выбрался обратно?

Ягайлло немного колебался и смотрел.

– Завтра? Я думал вас с Вигундом взять на охоту. У вас такого зверя нет.

– Меня ждёт более срочная охота, – сказал Семко, – да и показываться тут не стоит, потому что у крестоносцев везде шпионы. Спешить нужно.

Ягайлло не противоречил, но позвал Хавнула, потому что Семко хоте иметь хоть маленький знак в доказательство того, что посольство исполнил. Поэтому они условились на письме без печати, двузначном, которое только Витовту было бы понятным. Староста обещал его приготовить. Великий князь же по причине спешки предложил Семко отряд верных людей, которые должны были проводить его прямо до границы.

Положиться на их верность и молчание было можно, потому что они ручались головой и жизнью.

В минуту расставания исчезли всякие следы недоверия. Ягайлло стал оживлённым, добродушным, сердечным. Семко в будущем обещал братскую дружбу и хотел её от него.

Они уже были у двери, когда Ягайлло вспомнил свою мать и задержал Семко.

– Не может быть, князь, – сказал он, – чтобы вы уехали не попрощавшись и не поклонились княжне Юлианне. Ей вы обязаны миром… Без неё моё сердце не смягчилось бы для Витовта. Идите и поздоровайтесь.

Князь согласился на это справедливое требование, ему на ум пришло, что, может, снова увидит свою голубоглазую. Молодость при самых важных делах никогда о себе не забывает. Хавнул, однако, нашёл неподходящее время.

– Завтра, – сказал он, после того, как они вышли из дома и направились с Семко к нему, – нам уже особенно не нужно скрываться. Никто не знает, кто вы, а чужих князей здесь всегда полно. Белым днём пойдём к княжне.

Тем временем Хавнул обещал приготовить дорожный кортеж и шепнул, что имеет приказ выдать подарки, в которые также входило несколько коней. Семко не могло это ни обидеть, ни возмутить, потому что такие подарки были в обычае, но ему было неприятно, что он не смог привезти подарки с собой.

Хавнул хорошо понял, что он ехал тайно, и обременять себя ими было нельзя.

Дар Ягайллы состоял из нескольких серебряных сосудов и мисок, бархатной одежды и соболей. Когда Семко за него благодарил, староста прервал:

– Это пустяки, и если бы не то, что вас не годится обременять, Ягайлло оказался бы более щедрым. Я не знаю господина, который охотней бы давал и был совсем равнодушен к тому, что ему приносят люди. У нас много богатств, а князю для себя это совсем не нужно. Каким вы видели его сегодня, такой он всегда, простых привычек и жизни. Самым маленьким из его придворных нужно больше и они требуют. Он не пьёт ничего, за исключением воды, так же как и его челядь; на постоянной охоте он привык ко всяким неудобствам; изысканные одежды не любит. Ему милее всего, когда рядом видит весёлыми тех, которым сделал добро. Поистине, достойным христианином должен быть тот, который уже имеет врождённые христианские добродетели! О, если бы вы знали его, как я!

Семко молчал. Ему хотелось верить тому, что слышал; но, вспоминая первое появление Ягайллы и начало разговора, последующего добродушия и сердечности он понять не мог. – Да, – завершил Хавнул, – чтобы любить его, как я, его нужно знать, как я знаю.