Мать королей

II

Последовав совету королевы, которому епископ был не против, Ягайлло подтвердил привилегии, предоставленные шляхте, за это он получил гарантию преемственности сына после себя, потом наведался в Краков и во второй раз после досадного расставания в Медице встретился с Сонькой, которая хорошо его приняла.

Известие о полученном обещании выбрать на трон Владислава сделало королеву благодарной, но всех, кто тайно благоволил принцессе Ядвиге, возмущало. К ней приходили с соболезнованием, как к обиженной, лишённой наследства и прививали в юном сердце ненависть к мачехе, гнев на отца.

Ягайлло, который думал иначе наделить бранденбургского наречённого приданым, не догадался, что это будут считать ему за грех. Сыновья всегда шли перед куделью; он имел за собой закон и традицию.

Враги Соньки видели в этом её лживость, потихоньку ворчали и указывали на неё, как на врага, который покушался на дочку Анны, ребёнка крови Пястов.

Принцесса вышла к отцу с красными от слёз глазами, бледная, а когда Сонька обращалась к ней в его присутствии, она отворачивалась от неё, не давая ответа. Послушный Ягайлло, хоть видел и понимал, что там делалось, молчал, предоставляя времени исцелить рану.

Коротко побыв в Кракове, король направился в Люблин, к своей Руси, не в состоянии поехать в Литву. Начиналась зима, которую он всегда обычно проводил в тех лесах, что имели для него другой аромат, от одного вида которых он радовался и улыбался.

В этом году практически объявленная Витовту война по поводу этой несчастной литовской короны, навязанной ему Сигизмундом, который хвалился, что бросил между ними кость, чтобы грызлись поляки с литвой, не позволяла Ягайлле не только в Вильно, но даже Гродно и границ Литвы достигнуть. Опасались предательства, коварства, насилия, а больше всего самой слабости короля. Витовт громко угрожал, перехватывали письма, которые посылал ему Сигизмунд, охраняли границы, чтобы корона не могла дойти до Витовта. Посланцам короля Римского пришлось задержаться в дороге.

Последнее посольство, чтобы уже положить конец этому делу, предложило Витовту польскую корону, от которой Ягайлло готов был отказаться в его пользу, лишь бы отдельной, другой не требовал. Но Витовту правление Польшей не могло прийтись по вкусу, менять его на Литву и Русь не думал.

Зная его характер, легко было предвидеть, что от дела, на первый взгляд уже оконченного, он не отказался. Он никому не уступал, никогда не отступал.

Сидел уставший король, измученный старец на этом пограничье Руси, скучая, не зная, куда направиться. Когда он выезжал из Кракова, Сонька его заклинала не совершать рискованной поездки в Литву, чтобы не попасть в руки её мстительного дяди.

Затем, однажды утром, когда король был на богослужении в старой замковой часовне в Люблине, коленопреклонённому ещё королю дали знать, что от Витовта прибыл один из его секретарей, Малдрик Роза.

Ягайлло так хотел мира и согласия, что ради них готов был отказаться от короны, а имел он такую слабость к своей крови и Литве, что при новости о после, который мог привезти ему мир, лицо его заулыбалось.

Он обрадовался, что князь делал какой-то шаг, который может привести к договорённости.

– Пусть бы взял себе Краков, корону, Збышка и их всех, а я бы сел в Вильне и свободно охотился около Трок и Ошмианы!

Чуть только ксендз дал поцеловать дискос, когда король вышел спешным шагом, поглядывая на Малдрика.

Тот стоял, едва спешившись, во дворе, а королевские каморники и двор с ним здоровались, потому что, несмотря на то, что был Витовтовым слугой, Малдрик не забыл, что был поляком, и запрягшись на службу, любви к родине не продал. Знакомые всегда были ему рады, своих он приветствовал по-братски. Король кивнул ему издалека, тот поспешил поклониться ему до колен. Ягайлло весело хлопнул его по плечам. Как Малдрику было приятно увидеть Польшу, так Ягайлле хоть услышать о Литве.

Пошли в замок.

– С чем же вы ко мне пожаловали? – спросил король.

– С просьбой от моего господина, – радостно начал Малдрик. – Зима не за горами, у нас хорошая пора для охоты, зверя пропасть. Князь приглашает вашу милость, в соответствии со старым обычаем, как ежегодно, в Литву, в Вильно, где бы вы и праздники провели.

Король аж задрожал от радости, но не знал, что ответить. Один только Бог ведал, как он этого хотел! Только в Вильне он чувствовал себя дома, господином; там всегда было его сердечное гнездо… но как тут теперь было даже подумать поехать в Литву, отдаться в руки возмущённому, раздражённому, подвергать себя новым настояниям, просьбам, нажиму?

В первые минуты ответ замер у него на устах. Он оглянулся вокруг, словно просил у кого-нибудь помощи, но из главнейших панов совета никого рядом не было.

Малдрик, подождав чуть-чуть, может, рад этому был, прибавил:

– Пусть только ваша милость ничего не боится. Наш пан о короне уже вовсе не думает, отказался от неё. Рад бы только жить в мире.

– Да наградит тебя Бог за доброе слово, – ответил Ягайлло. – Мне так хочется к вам, как душе в рай, но, Малдрик ты мой, ты знаешь, я тут не пан. Нужно знать, что они на это скажут. Я должен слушать моих опекунов и ходить на поводке. Посмотрим, что они на это скажут.

– Я ещё добавлю от великого князя Витовта, что он горячо просит прибыть, и очень хочет видеть. Он слегка занемог… много переболел… пусть бы эти раны зажили.

– Я бы за это, может, больше, чем он, благодарил, – прервал король.

Он немного подумал и добросил:

– Иди отдохни, а мы будем совещаться. У меня аж душа рвётся.

Ягайлле так нетерпелось, что после ухода Малдрика он тут же послал за епископом Збигневом, который его сопровождал, и за панами совета.

Среди других были у его бока в Люблине ещё два Олесницких, Добек, каштелян Войницкий, и Ян Гловач, маршалек, Ян Лашко из Конецполя, Винцент из Шамотул и Клеменс Вонтрубка из Стрелец.

Когда король спешил объявить вошедшему епископу добрую новость, из первых его слов убедился, что Збышек был уже обо всём осведомлён, ка обычно.

– Что вы на это скажете? – порывисто и спешно спросил Ягайлло.

– Это дело требует зрелого размышления – сказал серьёзно епископ. – Хотелось бы иметь мир и забыть травмы, показать недоверие и страх – нехорошо, но положиться на милость Витовта и поверить его слову опасно.

– Вашей милости известно, – сказал Гловач из Олесницы, обращаясь к королю, – что посланцы Сигизмунда, доктор Баптиста и Роф, до сих пор сидят в Литве и не перестают провоцировать коронацию. Витовт знает доброту и послушание нашего короля и на них рассчитывает.

– Да, да, всё это я знаю и думал об этом, – прервал грустно Ягайлло, – но… Малдрик ручается, что он уже от короны отказался, что речи о ней не будет.

– А откуда Малдрик может знать, что у Витовта на уме? – вставил Вицек из Шамотул. – Он никому не исповедуется, а то, что говорит, не является большой гарантией. Часто обещает что-то иное, а делает потом то, что ему удобно.

Слушая, Ягайлло становился всё мрачней и вздыхал.

– Значит, советуйте, – сказал он хмуро, – советуйте. – Я без вас ничего решать не хочу, чтобы меня потом не упрекали, что пива наварил.

Задумчивый епископ Збигнев потёр лоб.

– Этот вопрос о короне однажды следовало бы закрыть, – воскликнул он. – Королевское путешествие, может, способствовало бы разрыву тех уз, которые связывают Витовта с предателем Люксембургом. Я ничего так не боюсь, даже самого Витовта, как доброты и послушания нашего пана.

На этот упрёк король не отвечал, как будто его не слышал. Он хорошо себя знал, приходило ему на ум и то, что королева его предостерегала против Витовта, заклинала, чтобы не дал захватить себя приятными словами…

Итак, они долго совещались, а те более авторитетные мужи, что были при короле, собирались весь день, призывали и допрашивали Малдрика, ходили к королю, думали, со страхом обсуждали: за и против, не в состоянии сказать ничего определённого.

В конце концов мнение епископа и желание короля начали побеждать.

Не стоило отклонять приглашение Витовта, следовало поехать в Литву. Почти все уже с этим согласились, но в то же время с необходимостью сопровождать короля, добавить ему людей, которые бы за ним присматривали, поддерживали его, не дали ему смягчиться.

Никто не мог это лучше делать, чем епископ Олесницкий, но с его стороны поездка с королём в Литву была самой большой жертвой, какую он мог сделать для родины и своего государя. Витовт его ненавидел, он очень хорошо знал о том, что непреодолимое сопротивление, какое встречал в Польше, было делом Олесницкого. Ехать в Вильно – это добровольно подвергать себя тяжелейшим испытаниям, огромным душевным мукам, борьбе и беспокойству, и даже опасности.

С другой стороны, даже самые лучшие из сенаторов своим авторитетом, энергией, характером, красноречием не могли с ним сравниться и заменить его.

Поэтому все согласились на то, что, если король должен ехать в Вильно, не может ехать без епископа. Со всех сторон начали уговаривать Олесницкого. Знал он, что его ждало в Литве, но просил король, умоляли все… он молча согласился.

Кроме епископа, значительная свита господ, не только для пышности, но и для надзора, помощи, охраны старца, должна была сопровожать его в Литву.

Малдрик, кони которого были осёдланы и гонцы к услугам, был на третий день отправлен с тем, что король был рад приглашению и тотчас прибудет.

Легко догадаться, что, несмотря на успокаивающие заверения Витовтова посла, мысль о коронации не была отброшена, напротив, для этого делали соответствующие приготовления.

Приезд короля в Вильно и по дороге уже слухи о большом съезде князей и бояр не позволяли в этом сомневаться.

Очень великолепный и многочисленный кортеж, сопровождающий будущего короля Литвы, приветствовал у ворот Вильна дряхлого Ягайллу. Гости из Руси, огромный двор, нарядная стража смотрелись очень помпезно и по-королевски роскошно.

Чтобы задобрить Ягайллу, созвали что было самого благородного, приём сделали очень торжественным. Его приветствовали криками, народ бил челом.

Сам Витовт в княжеском плаще, жена его, сверкающая бриллиантами, великий магистр крестоносцев, который, словно играл роль владетельного и удельного князя, русские князья: Московский, Тверской, Одоевский и другие, огромный отряд князей и бояр, татарская стража, толпы литовских бояр приветствовали короля.

Витовт выступал по-королевски, и хотя не рабрасывался и не транжирил, как Ягайлло, там, где нужно было показать своё могущество, охотно сыпал, и было из чего. Его казна всегда была полна.

При звоне колоколов, звуке труб, дудок и бубнов король въехал в Виленский замок, радостный, весёлый, тронутый уважением и великим добродушием. Его и свиту из польских панов угощали и принимали от границы… но за исключением епископа Збигнева. Об этом знать не хотели. Но легко было предвидеть, что епископ был солью в глазах Витовта. Старались забыть о нём, не знать его, обойти… к свите его вовсе не причисляли, он ехал за свой счёт.

Всех, кроме него, принимали, хотя он… пренебрегаемый, был там на самом деле самым первым… и значил больше самого короля.