Мать королей

Услышав это имя, князь резко вспылил:

– Ты когда был мне братом? Ты, пожалуй, вспомнил о родстве только теперь, когда испугался меня! Я не думаю с тобой брататься, я не знаю тебя! – и он поднял вверх кулак.

Не видя другого способа, Ягайлло хотел его утихомирить обещанием ему Литвы, но это не много могло помочь.

– Я хотел тебе сам без угроз и принуждения отдать Литву, – сказал он тревожно. – Будь сдержан и терпелив. Ты должен, как Витовт, стоять с Литвой верно при мне и с Польшей.

Князь дико загремел, подбоченясь, злым смехом, аж присаживаясь и показывая зубы.

– Ну! Ну! Увидишь, каким верным я тебе буду! Увидишь! Я над собой никого не терплю. Я так же хорош тут, как ты в Кракове, а может, лучше.

Потом он поднялся, выпрямился, молча снова сложенный кулак подставил почти к лицу Витовта и, хлопнув дверью, вышел из комнаты.

Хотя польские паны не были свидетелями этой сцены, они собрались в другой комнате и догадались по возвышенным голосам и крикам.

В них кипела кровь, один другого должен был сдерживать, чтобы не вбежать в комнату.

Но как только услышали, что князь выходит, Гловач из Олесницы, Андрей из Тенчина и Николай Дрвецкий, из тех, что остались при короле, тотчас вбежали и нашли Ягайллу под впечатлением угроз, наполовину охваченным страхом.

Они давно уже предвидели, к чему это шло, строго следя за тем, чтобы в Виленский замок, который они занимали, никого не впускать.

Сброд Свидригайллы бродил вокруг, окружал, влезал и угрожал всё нахальней.

– Милостивый пане, – сказал, подходя, Андрей из Тенчина, – у нас что-то нехорошо. Нас тут порой ни во что не ставят… ваши приказы для них как ветер… не хотят слушать. В городе Свидригайлло повсюду расставил стражу, занял ворота. Троки и Витовтова казна в его руках, людей полно, другие замки один за другим сдаются, он уже объявляет себя великим князем Литвы и Руси.

Ягайлло медленно поднял голову; ему казалось, что лучше всего сделает, если будет защищать брата, а поляков успокаивать.

– В этом нет ничего плохого, – сказал он, насупившись. – У Свидригайллы давно было моё обещание, что отдам ему Литву после Витовта. Иначе не может быть… Впрочем, что? Если бы я не дал её ему по доброй воле, он сам бы её взял, силой. Лучше отдать ему её и жить в мире. Будет править с моей руки.

Паны Тенчинские, Древицкий, Заклика, Тарло переглянулись. Им сделалось горько, но не смели противоречить королю, когда дела уже так далеко зашли. Было слишком поздно.

Раздражённый, удручённый Ягайлло сидел грустный, не смея поднять глаз.

– Нужно Свидригайллу задобрить, смягчить, – забормотал он, – и как можно скорее… как можно скорее…

Оглянувшись на своих, он заметил Яна Монжика из Донбровы, смелого и ловкого человека. Кивнул ему.

– Монжик, подойди сюда!

Сказав это, он огляделся, словно чего-то искал около себя. А всегда, в силу привычки, у него под рукой была шкатулка с драгоценностями, она с ним везде ездила, потому что он был так склонен дарить подарки, что никого с пустыми руками не отпускал. С ним всегда должно было быть то, чем одарить гостей. Каждую услугу он щедро оплачивал, ни от какой просьбы не мог отказаться.

– Где моя шкатулка? – спросил он, не увидев её.

Древицкий, у которого была и малая печать, и деньги, пошёл за ней. Она была спрятана в другом конце комнаты на полке. Принёс и поставил перед королём, который, открыв её, начал дрожащими руками перебирать камни, а было их там уже немного и не самых лучших, потому что лучшие король раздал. Нашлось всё-таки на дне большое кольцо с зелёным камнем, прекрасное, какие в то время использовали епископы и князья.

Взял его король и, завернув в шёлк, кусок которого лежал в коробочке, подал Монжику.

– На, иди сейчас же, иди! – сказал он, колеблясь. – Иди к князю Свидригайлле, поклон ему от меня, и скажи, что посылаю ему этот перстень в знак обладания Литвой.

– Милостивый пане, – осмелился произнести Древицкий, – у нас как знак власти обычно дают меч, а перстень только епископам.

Ягайлло возмутился.

– Что ты будешь меня учить! Всё одно…

Он капельку задумался и грустным голосом добавил:

– Что делать? Лучше отдать самому, чем дать ему вырвать! Иначе нельзя помочь. Вы сами видите… он всё захватил! Человек, горящий, как огонь; когда у него закружится голова, он готов на всё. Иначе мы не выберемся. Это будет лучший способ. Он сразу смягчится, увидите.

Королевский двор переглядывался, но епископа Збышка уже не было, чтобы добавил королю мужества и сдержал.

Монжик, оборачивая в руках шёлковый узел, медлил с выходом, когда Ягайлло нетерпеливо воскликнул:

– Ну иди же, иди. Чем быстрей, тем лучше, чтобы у него не было времени рассердиться.

Сказав это, он сел, взволнованный и беспокойный, велев подать себе воды.

Находящиеся рядом паны не хотели его больше тревожить, но положение короля, их всех, горстки поляков, представляющей охрану, а теперь загнанной в замок, было таким, что равнялось осаде.

С того времени, как похоронили Витовта, Свидригайлло явно захватил всякую власть; в отношении короля и поляков он вёл себя так, словно бросал им вызов и хотел раздражать. Его слуги и русины громко объявляли, что оттуда и нога ляхов не выйдет. Издалека показывали им на горло.

На разум и умеренность Свидригайллы было совершенно нельзя рассчитывать. Полдня он бывал пьяным, а неожиданный захват огромных сокровищ, которые остались от Витовта, люди, стремящиеся к нему отовсюду, урядники и бояре, которые в надежде на награду сдавались ему и кланялись, вгоняли его в неизмеримую спесь.

Он и его русины смеялись в глаза над Ягайллой, над поляками, и специально приближались аж к окнам и сеням, чтобы бросить им вызыв и поругаться. Один Ягайлло льстил себе, что сможет смягчить и успокоить его; двор не питал иллюзий, чувствуя, что их ждёт плен или что похуже. Одно слово и маленькая драка могли вызвать резню.

Ожидали отправленного с перстнем Монжика, который приплёлся нескоро и только кратко поведал королю, что перстень отдал в руки князю, за который он сам должен был прийти благодарить.

Ягайлло и этому обрадовался.

– Видите! Видите! – сказал он своим. – Разве я не говорил? Сердце в этом человеке доброе, только кровь горячая, а ещё её этим молодым подливает, чтобы больше распалялась. Теперь он сразу будет другим.

Тем временем Монжик в другой комнате потихоньку рассказывал своим, как его с этим перстнем приняли.

Свидригайлло сидел со своими за столом и пил, стуча по столу кулаками, окружённый пьяными, как он, которые каждому его слову вторили поклонами, смехом, криками и хлопками.

Увидев в двери Монжика, он, нахмурившись, крикнул:

– А этот лях, чёрт бы его побрал, чего сюда лезет?

Затем, поклонившись, Донброва живо приступил к своему посольству и положил перед князем перстень. Увидев его, Свидригайлло подбоченился и начал заливаться смехом.

– Что я, баба, что он кольцо мне с камнем посылает? – закричал он. – Разве мне нужно, чтобы этот дед мне Литву давал, когда я её уже взял?

Монжик стоял, думая, что, опомнившись, он даст ему какие-нибудь достойные слова для короля, но он ничего не дождался, кроме горькой насмешки.

Он спросил, что отнести королю.

– Скажи ему то, что слышал, – крикнул князь, – а чего не захочешь ему повторить, я сам принесу.

Бояре покатились со смеху, смотря на Монжика, в котором кипела кровь; начали бросать разными словами, высмеивая его по-польски, пока в конце концов, поклоновшись, он не был вынужден уйти; больше ждать было нечего.

Король в этот день пошёл в кровать более спокойный, но его двор совсем не спал. Андрей из Тенчина, который осмотрел в замке всё вокруг и видел опасность ночного нападения, приказывал попеременно бдить одной части королевских людей и нести караул около замка и ворот. Мало кто прилёг на мгновение на сено, и никто не раздевался.

Свидригайлловы сотни, люди, недавно завербованные, которым деньги сыпали из казны пригоршнями, пили и окружали, вооружённые, горстку поляков, кипитясь и угрожая.

Нужно было иметь святое терпение, чтобы избежать стычки, когда малейшая ссора между слугами и челядью могла породить взрыв и кровавое столкновение, которого, казалось, они хотели. Поляки имели за собой храбрость и лучшее вооружение, но количество дружины Свидригайллы в десятки раз их превосходило. Из литвинов, которые рады были служить королю и княгине Юлианне, так же притесняемой, как и он, большая часть, опасаясь жестокости Свидригайллы, не смела подавать признака жизни.

Латинское духовенство, которого князь не выносил, хоть был крещённым и имел имя Болеслав, которого не носил, также опасалось насилия и выступать не могло.

Нужно было на что-то решиться, чтобы спасти короля из этого болота.

Все совещались. Остановились на том, что нужно кого-нибудь как можно скорее и тайно отправить в Польшу, прося о помощи.

Но всех их так стерегли и окружали, что никто не мог выйти за замковые стена без присмотра и насмешки. Выходящих преследовали, пока они не возвращались. Закли-ка Тарло, Топорчик, младший и более смелый, чем другие, ко всяким приключениям, устроил под вечер такой фокус: когда слуги напились, он надел длинный русский тулуп, шапку их кроем, припоясал такую же саблю, какую носили они, и в сумерках вышел, желая попасть к францисканцам, что-бы с ними ещё потолковать. Там, на Песках, как в языческ-ие времена, он нашёл забитые, охраняемые двери, что едва достучался, чтобы его впустили.

Настоятель обо всём знал и легко догадался, каково было в замке королю и полякам. Заклика нашёл его грустным и в сильной тревоге за короля.

– Будем день и ночь молиться перед Пресвятым Таинством, – сказал он Топорчику, – но что мы ещё можем, когда тут сам король ничего не может? Нужно по возможности скорее отправить гонцов в Польшу и не одного, а нескольких, потому что их могут схватить на дорогах, к епископу, к королеве, к сенаторам, чтобы хотя бы войско прислали для защиты короля. Все знают, что Свидригайлло безумец. Не может забыть брату, что долго скитался и был притесняем; около него такие же люди, как он… пьяницы и убийцы. Будьте бдительны днём и ночью… Мы будем молиться.

О побеге с отяжелевшим королём нечего было и думать.

Из монастыря некого было отправить в Польшу, поэтому Заклика должен был обдумать с другими, кого из челяди и каким образом так отправить, чтобы это не открылось и не схватили в дороге.

На следующее утро, когда Ягайлло, всё ещё пребывая в хорошем настроении и думая, что всё уладил перстнем, ожидал благодарности и визита, Свидригайлло приехал в замок со всей свитой, а сам шумно вбежал в комнату короля уже после утреннего обеда, пьяный и весь красный.

Король, смеясь, хотел приветствовать его добрым словом, когда тот начал кричать с порога:

– Старый гриб, ты думаешь, что я куплюсь на твои сладкие слова и лесть и стану тебе кланяться? Думаешь, что я уже забыл, как ты девять лет держал меня в неволе? Теперь наступило твоё время, ты попал ко мне в руки, я отомщу за свою обиду, отомщу.

Ошеломлённый король, подняв голову, почти не верил своим ушам.

– Да, ты мой пленник, – добавил князь. – Не отпущу тебя отсюда к молодой жёнке. Пусть она отдохнёт с ляшками, плакать по тебе не будет. Я надену на тебя колодки…