Мать королей

Епископ остался при своём, холодный и невозмутимый. Послы должны были вернуться с пустыми руками. Услышав это, Витовт впал в гнев и неистовство, княгиня Юлианна плакала от злости и бросалась с угрозами. Оба тем сильнее хотели настоять на своём, чем более ожесточённым было сопротивление, а Ягайлло постоянно повторял одно, отсылая к Збышку.

Витовт ещё раз позвал к себе Мацея, епископа Виленского, и через него снова умолял, просил корону, хотя бы на день… обещая её немедленно сложить.

Какая таинственная мысль склоняла его к такой настойчивости, сейчас угадать трудно; определённо то, что не одна прихоть получить королевский титул.

В конце концов великий князь зашёл так далеко, что начал угрожать епископу местью, уверяя его, что добьется, вымолит у короля, что сбросит его с епископской кафедры, как Выша.

И этой угрозой, которую, впрочем, невозможно было осуществить, Олесницкий вовсе не дал себя запугать. Ответ звучал, как всегда, – что не может разрешить.

Упорная настойчивость князя и всевозможные его интриги разбились о грудь священника, защищённую непоколебимым убеждением, что освобождение родины зависело от сохранения уз, которые объединяли два государства.

В течение нескольких дней испытывающий страдание Витовт, после этого последнего разговора с епископом занемог сильнее. Его сломили этот бой, беспокойство, горячка, с которыми он жил с Луцкого съезда.

Испуганная за него и за себя Юлианна уже не знала, что делать. Между тем отовсюду приходила глухая молва, что Свидригайлло уже интриговал и делал явные приготовления для наследства живого Витовта.

Княгиня в течение нескольких дней видела на лице мужа перемену, выражение страдания. Голова наливалась кровью, боли в шее и крестце становились невыносимыми, к ночи приходила горячка.

Однако ни малейшего опасения за жизнь ещё не было; несмотря на возраст, Витовт был сильным и крепостью превосходил Ягайллу.

Несмотря на болезнь, он ложиться не думал. Боли, которые он чувствовал в шее, вынудили его только остаться в комнате, в которой рядом с ним сидел Ягайлло, а беспокойная княгиня каждую минуту вбегала с новыми советами и лекарствами.

На крестце появился нарыв, это признали очень счастливым, он должен был вывести всё плохое.

После проигранной борьбы с Олесницким произошла, однако, полная перемена в характере Витовта; он потерял силы духа, отказался уже от всяких стремлений, на него повеяло какое-то предчувствие конца.

Он подал руку Ягайлле, который сидел рядом.

– Давай забудем обо всём. Нужно отказаться от этот мечты о короне, – говорил он слабым голосом. – Да! Всех я приманил на свою сторону, сломил угрозу одних, других купил золотом, этого человека ничем не мог задобрить. Его и Соньку! Он не дал мне короны, она никогда меня не простит!

Услышав о тяжёлой болезни, Олесницкий пришёл к князю, который принял его без гнева, с почтением.

– Отец мой, – сказал он, – вы победили… О короне уже не думаю. Завидую Ягайлле, что у него есть такой человек, а у Польши – пастырь.

Подканцлер Владислав из Опорова и племянник короля Семко Мазовецкий присутствовали при разговоре. Витовт обратился к ним, повторяя заверение, что от короны отказывается.

Олесницкий красноречиво пытался убедить его, что его величие и слава от этого не потеряют.

Витовт, которого мучили сильные боли, добавил мгновение спустя:

– Сдаётся мне, что иная корона меня ждёт, на том свете… Приближается конец.

Присутствующие прервали, ободряя его и доказывая, что опасности не было.

Однако княгиню уже охватила тревога и этот непримиримый враг Олесницкого, когда тот выходил от Витовта, встретил его на пороге и попросил уделить ему минуту на беседу.

Вся в слезах она заламывала перед ним руки.

– Отец мой, – начала она, – спаси меня, бедную. Я опасаюсь за его жизнь, он старый, может не выдержать, а я, я останусь сиротой и у меня всё заберут. Свидригайлло только поджидает, на его стороне русские бояре; лишь бы пан мой глаза закрыл, всё захватят, ограбят меня. Заберите с собой в Польшу нашу казну, в ваших руках она будет в безопасности.

Этому настойчивому требованию Олесницкий с трудом мог сопротивляться, пытаясь успокоить княгиню тем, что король не допустит грабежа и беззакония.

В этот день, правда, болезнь усилилась, нарывы и температура выросли. Лекари мало чем могли помочь, природа сама должна была побороть болезнь. Король очень беспокоился за него и почти не отходил от кровати, с которой Витовт без конца вскакивал, а склонить его к тому, чтобы отдыхал и сидел в комнате, ни Ягайлло, ни жена не могли.

На него действовала внутренняя боль, он слабел, но сразу поднимался силой воли. Он не хотел поддаться телесному страданию, стыдился этого, как слабости, боролся с болезнью, как привык воевать всю жизнь.

Епископ Збигнев, предвидев уже опасность и осложнения, хотел остаться дольше, но сам король торопил, чтобы он возвращался с подканцлером и несколькими сенаторами для дел королевства. Его почти можно было заподозрить в том, что, решив уже после Витовта отдать Литву Свидригайлле, хотел устранить то, что могло быть препятствием. Епископ был его противником уже из одного того, что не считал его католиком.

Кроме епископа и его спутников, при короле, который выбрался с более многочисленным двором, чем обычно, оставалась довольно приличная свита.

Олесницкий не без некоторого опасения покидал Вильно и Ягайллу, хотя оставлял с ним на страже людей, коим доверял.

Король сначала собирался поехать на охоту в Троки, потом лесами, медленно хотел продвигаться к Гродну. Не ожидали ещё, что болезнь будет угрожать жизни князя.

Тем временем Свидригайлло, который мало показывался в замке, кружил по окрестностям, заезжал в Ошмиану и Лидзу, возвращался, только заглядывал сюда и со своими боярами, казалось, выжидает.

В день Св. Ядвиги, который Ягайлло всегда торжественно отмечал, выслушав во францисканском монастыре на Песке мессу, он хотел с утра поехать в Троки.

Витовт, несмотря на просьбы короля и мольбу жены, упёрся во что бы то ни стало составить ему компанию. Больной не дал посадить его в карету, но на коне вместе с Ягайлло выехал из замка. Княгиня ехала тут же в карете.

Едва проехав маленький кусочек дороги, князь от боли и усталости так ослаб, что люди должны были снять его с коня и поместить рядом с женой в карету.

Свидригайлло, который был вместе с ними, увидев это, исчез. На это меньше обратили внимания, потому что всех занимала болезнь Витовта. Сбежав из свиты, брат Ягайллы уже нескоро показался.

Доехали с Витовтом до Трок, где болезнь сразу значительно усилилась. Князя отнесли на кровать, он уже не встал с неё.

Ягайлло не отходил от больного ни днём, ни ночью. Тем временем Свидригайлло, наверное, уже рассчитывая на наследство, бегал по крепостям и домам, по своим старым друзьям и помощникам, подготовливая их к захвату княжества силой, хоть бы наперекор воли Ягайллы.

Болезнь Витовта затянулась. Ни для кого уже не было тайной, какие у Свидригайллы намерения. Самого больного известила об этом жена, которая боялась за своё будущее.

Поэтому дали знать Ягайлле, но тут открылась вся его слабость к брату, таинственное желание вознаградить его за обиды, может, боязнь его вспыльчивого характера. Король колебался выступить против этого своеволия. Княгиня Юлианна уговорила его, и он в конце концов послал за ним. Вызванный два раза князь в итоге был вынужден появиться. Вместо того чтобы противостоять ему и пригрозить, Ягайлло, увидев насупленного и разгневанного брата, смягчал и сердечно и нежно его приветствовал.

– Что ты там творишь? – спросил он. – Тут на тебя все смотрят. Обвиняют тебя, что ты устраиваешь заговор, что людей себе собираешь, как будто уже видишь Витовта на смертном одре.

Князь презрительно пожал плечами.

– Что ты думаешь? – ответил он. – Что я буду дожидаться твоей милости? Пока ты соизволишь отпустить мне то, что мне справедливо и давно принадлежит? Брат держал наше наследство, подаренное тобой, достаточно долго, и ты не имел права им распоряжаться. Беру то, что моё, и спрашивать разрешения ни у тебя, ни у поляков не буду.

Этим он закрыл рот ошарашенному королю. Он не отрицал, не прекословил ему, добавил только:

– Смотри-ка, не попадись ещё в руки Витовта. Он больной лежит, но от этого ещё более сильный, чем мы.

Свидригайлло сплюнул.

– Ничего из него не будет, – крикнул он. – Этот нарыв его задушит, его съест желчь, которая ему корона после себя оставила.

Он дико рассмеялся.

– Я не боюсь его. Пришла моя пора, я вам покажу что могу!

Ягайлло хотел его обуздать, но тот говорить ему не дал. Сел на скамью напротив него, вызывающе глядя ему в глаза. – Ты и он, – воскликнул он, – оба уже дряхлые старцы, ни к чему. Пришла очередь к Свидригайлле, который тут польским панкам и папским епископам не даст хозяйничать.

Король сидел совершенно подавленный.

– Подожди-ка, – простонал он, – пока наступит твой черёд, и не лови рыбу перед неводом. Ты не знаешь той силы, которой пренебрегаешь.

– Знаю! Знаю вас всех и свою силу, – прервал Свидригайлло. – Ты меня разуму учить не будешь.

И вдруг поднявшись, не смотря уже на растерянного короля, который хотел его остановить, он ушёл. Польские паны с тревогой смотрели на то, что намечалось.

Тем временем болезнь Витовта со дня на день приобретала всё более серьёзный характер. Лекарь Ягайллы заметил, что нарыв на крестце синел и чернел. Горячка усиливалась. Днём Витовт ещё был настолько в сознании, что поручил Ягайлле свою безутешную жену и Литву.

В последние дни октября в Троках этот великий муж окончил жизнь.

Это было знаком для Свидригайллы, чтобы захватить всем, чего ждал.

Ягайлло, которого эта смерть застала в Литве, в первые минуты после смерти Витовта уехать оттуда не мог, нужно было восстановить какую-то власть и порядок. Ни одного советника, который бы мог ему лучше послужить, рядом не было.

Свидригайлло, ни о чём не спрашивая, заранее приготовившись, со своими помощниками захватывал замки, занимал крепости, переманивал на свою сторону гарнизоны.

Не отзвучали ещё погребальные колокола, когда к Ягайлле, который со своим двором находился в Виленском замке, ничего не предпринимая и думая, что ему делать, гордо, как здешний пан, вбежал Свидригайлло.

Правда, он воспользовался временем похорон, чтобы с одной стороны захватить Троки, с другой посадить своих людей в виленские замки.

Его лицо и глаза горели. Он шёл не как подданный, а как уже владыка Литвы, не как к королю, но как к своему пленнику и узнику. Горстка поляков ничего для него не значила.

– Литва моя! – крикнул он. – По своему желанию или силой возьму её… Понимаешь ты это?

Ягайлло что-то невнятно забормотал, а потом прибавил:

– Я сам не могу… Надобно панов совета спросить. Их тут нет.

– Я ни тебя, ни их спрашивать и просить не думаю, – крикнул князь. – Литва не была твоей, чтобы ты её Польше отдавал за женой. Я такой же хороший наследник отца, как и ты, моё право на наследование этой земли не хуже.

– Брат… – хотел мягче начать Ягайлло.