Семко

Разговор начался тихо, так тихо, что его даже послы, стоявшие чуть в отдалении, слышать не могли. Бодзанта казался встревоженным и беспокойным.

– Моих людей не хотят впустить в город, – сказал он.

– Да, и их прибытие произвело здесь сильное беспокойство, – отвечал Радлица. – Не буду от вас этого скрывать… Даже всю городскую вооружённую силу созвали на защиту.

Бодзанта беспокойно заёрзал.

– Всюду утверждают, – прибавил епископ, – что вы привезли с собой Семко Мазовецкого.

Лицо епископа покрылось румянцем, он заломил руки, не мог ничего ответить.

– Если так, и даже если это было бы только ложным подозрением, город останется закрытым; он готов защищаться и противостоять силе.

Архиепископ молчал, всматриваясь в Радлицу.

– Значит, у этого народного избранника есть тут такие фанатичные враги? – спросил он тихо.

– Увы, – спокойно говорил епископ дальше, – у него их достаточно. Практически все краковяне не хотят о нём слышать, а самые сильные из них, Добеслав из Курозвек и молодой воевода, самые непримиримые. Не покушайтесь на невозможное, – добавил Радлица.

– Значит, – начал грустно архиепископ, – сюда заранее принесли новость, пустили.

– Ворота несколько дней охраняют, – ответил епископ.

Они стали потихоньку шептаться.

Когда это происходило в доме священника, из шеренги копейщиков вышли два рыцаря с закрытыми забралами, спешились и быстрым шагом поспешили туда же. На крыльце один из них бросил вопрос, один ли был архиепископ, и когда получили ответ, оба вошли в незанятую комнату напротив.

Несколько ксендзев, находящихся там, увидев их, немедленно удалились. Первый, который снял шлем и бросил его с сильным звоном на стол, был князь Семко. Его разгорячённое, покрытое потом лицо под забралом было страшно выражением гнева, возросшего до наивысшей степени.

Он весь дрожал, не в силах сказать ни слова. Также он стянул две железные перчатки и бросил.

Из-под другого шлема показалось мужественное, более спокойное лицо Бартоша из Одоланова, лоб которого был нахмурен, но он контролировал себя.

– Стало быть, нас предали! – крикнул князь. – Всё пропало, а я снова буду выставлен на их издевательства! Но ради Бога, не о короне идет речь, а о чести!

Голос его дрогнул и он прервался.

– Пятиста таких человек, как мы с вами, хватит, чтобы взять ворота. Возьмём их силой.

– Невозможно, – признёс холодно и медленно Бартош. – Сначала нужно исчерпать все средства.

– Никаких не осталось.

– Я жду новость из города, – прибавил староста, – я не потерял надежды.

Семко в отчаянии бросился на лавку.

– Все эти скрытые и тайные работы, приобретение людей, расчёты на неосторожных ни к чему не привели. Нужно достать меч и мечом завоевать то, чего иначе иметь нельзя.

– Для этого наступит время, – сказал Бартош, – но если бы мы сегодня завладели таким образом Краковом, завтра бы у нас его вырвали, и делу вашей милости был бы нанесён ущерб.

– Моему делу уже не может быть хуже, чем сейчас, – выпалил Семко, – я его проиграл.

– А я верю в него и считаю его выигранным, даже если бы Краков не был в наших руках.

Князь резко прервал каким-то бессмысленным проклятием. Бартош смотрел на него, как будто ждал, когда тот успокоится, но этого не было.

Время шло, опускались всё более густые вечерние сумерки. Со дворов доносились выкрики солдат и шёпот. Они сидели в мрачном молчании, когда ксендз Хотек, приоткрыв дверь, вызвал их к архиепископу.