Семко

На это никто не отвечал. Поглядели друг на друга. Снова задавали разные вопросы. Хавнул на все умел ответить, особенно акцентируя на заслуге Польши в отношении церкви, на крещении язычников и на силе, какую бы приобрели в них поляки.

Так практически до полуночи продолжались расспросы и тихие беседы, а когда Хавнул, прощаясь, наконец объявил, что должен возвращаться в Вильно, его упросили ещё об одном совещании.

Когда он вышел, все собравшиеся долго стояли, подавленные той мыслью, которая в минуты сомнения упала как бы с небес, посланная Провидением. Они не смели верить, чтобы надежда, такая заманчивая, такая лучезарная, могла осуществиться.

– В самом деле, – воскликнул Ясько из Тенчина, – Великопольша не смела бы уже навязать нам своего Семко, а королева – австрийца.

Избавиться от врага, приобрести вечного союзника, крестить всю страну, вырвать у немцев жертву, которую они поджидают! Всё это казалось таким великим, таким прекрасным, а краковские паны чувствовали себя призванными для такого исторического чуда, которое должно было удивить мир… их сердца наполнялись гордостью.

Все, увидев неимоверную важность той мысли, которая, выданная заранее, могла быть использована в коварных целях, торжественным словом обязались сохранить её в тайне.

Им необходимо было провести совещание по поводу того, кому её из своих можно доверить и что предпринять, чтобы осуществить такую трудную задачу, которой столько врагов могли ставить препятствие. Ясько из Тарнова предлагал выслать с Хавнулом кого-нибудь, кто бы на месте оценил положение, изучил настроение, старался увидеться с Ягайллой и понять условия.

Для этого нужен был кто-нибудь избранный, а поиск человека, сохранение тайны, всё доставляло огромные трудности.

Поздно ночью все покинули дом каштеляна под бременем задачи, которая так много обещала.

На следующее утро пан из Тенчина, маленько подумав, признал необходимым допустить к тайне молокососа, как его старшие между собой называли, который, несмотря на свой возраст, занимал такую важную должность.

Что там в то время могло осуществиться без ведома и участия Спытка из Мелштына?

Этот восемнадцатилетний юноша был не только любимцем королевы, не только звался паном воеводой Краковским и носил красивое имя, владел огромной собственностью и принадлежал к одному из могущественнейших родов в Малопольше, но был, очевидно, человеком удивительных способностей и для своего возраста зрелости, серьёзности и в то же время мужества. Можно было улыбнуться тому тону, какой придавал себе в кругу стариков юноша, на румяном личике которого едва выступали усики, но когда он открывал рот и начинал говорить, нужно было ему удивляться и уважать его.

Поэтому Ясько из Тенчина не мог от него скрыть важного дела, которое без его участия не осуществилось бы.

Двор Спытка отвечал его характеру и возрасту. Он был панский, почти княжеский, до избытка многочисленный, великолепный, прекрасный и подобранный с панской фантазией.

Его окружали люди, привлечённые почти со всей Европы, всяких профессий, исполняющие при нём самые различные обязанности. Секретари, лекторы, ловчие, сокольничьи, лютнисты, певцы, оружейники, турнирные мастера, кухмистры, шатные были взяты из Италии, Франции, Германии, Венгрии, Голландии и даже Англии.

Спытек имел на всё время и, как молодого, его всё манило и забавляло, любое новшество притягивало. Разнообразные игры и развлечения не мешали ему проводить совещания по делам родины, и равно горячо принимать их к сердцу, как соколиную охоту и рыцарские состязания.

Двор дома представлял такую оживлённую и живописную картину, со своими лошадьми, каретами, шатрами, людьми в самых особенных одеждах, с гомоном и движением, которые свидетельствовали о живом темпераменте пана дома, что старый Ясько из Тенчина задержался на мгновение, чтобы бросить взгляд на это особенное сборище людей.

Все они, казалось, спешили и лихорадочно исполняли свои обязанности, чтобы угодить молодому и нетерпеливому пану. Весёлость лиц и голосов убеждала, что этот пан, ради которого они так живо крутились, должно быть, не слишком суровый, не страшный.

Огромные сени в доме были так же полны, как двор, но там среди придворных и службы более значительную часть представляли клиенты, приехавшие предложить свои услуги, люди, привёзшие подарки. Влиятельный пан хорошо платил, имел фантазию, поэтому к нему напрашивались с собаками, конями, птицами, оружием и т. п.

Там едва можно было протолкнуться, а за дверью должна была присматривать челядь, чтобы не вломился незваный гость.

Каштеляну и пану из Тенчина не нужно было ни просить, ни ждать; ему отворили дверь в большую комнату, в которой нашли нескольких избранных, более близких, ожидающих также аудиенцию. Эта просторная зала, вся в гобеленах на стенах, в коврах, с удобно застеленными лавками, сверкала от роскоши.

Хозяина в ней не было, его оживлённый, взволнованный голос доносился из другой комнаты рядом, в которой вёлся очень пылкий разговор. Ясько из Тенчина распознал в нём грубый приглушённый голос Добеслава из Курозвек.

Когда он открыл дверь, действительно обнаружил там их двоих: старого краковского пана с покрасневшим лицом и молодого Спытка в изящном утреннем наряде, с глазами, искрящимися жизнью, который, казалось, к чему-то яростно Добеслава склоняет и настаивает. Увидев Яська из Тенчина, молодой пан из Мелштына повернулся и, прервав разговор, с уважением его принял.

Его лицо дрожало каким-то почти гневным волнением.

Пан Тенчинский ещё не сел, когда Добеслав с той флегмой, какую даёт возраст, обратился к нему.

– Вы знаете, – сказал он, – что ходят слухи, будто Семко Мазовецкий ехал с епископом и Бартошем из Одоланова в пятьсот копейщиков занимать Краков?

Каштелян довольно равнодушно подтвердил, что уже знал об этом.

– Всё-таки я знаю, что против этого вы предприняли соответствующие меры, – сказал он спокойно.

– Меня это возмущает! – пылко выкрикнул молодой Спытек. – Какая дерзость – покушаться на столицу, желая взять силой корону, потому что ему её кучка мелкой оборванной шляхты пожертвует. Разве мы тут уже ничего не значим? Великопольша нам должна права диктовать! Но у нас есть королева, если нет короля, – прибавил Спытек, глядя в глаза Яське из Тенчина, который молчал, – а для нашей пани мы, наверное, мазура в мужья не выберем.

Он обернулся к Добеславу.

– Пане каштелян, нужно предпринять такие меры…

– Успокойся, горячая кровь, – прервал пан из Курозвек, – меры давно предприняты… Опасности нет…

– Как это – нет? – воскликнул Спытек. – Нам против пятиста копейщиков Бартоша из Одоланова совсем некого поставить. Силы, какая в нашем распоряжении, недостаточно. Та мещанская челядь, для шила и рубанка… это не принесёт много пользы.

Добеслав улыбнулся под усами.

– Будет достаточно, чтобы противостоять той силе, которая, я вам говорю, когда мы перед ней закроем ворота, не может решиться штурмовать. Семко ведёт архиепископ и не допустит стычки.

– Но я! – резко вставил молодой Спытек. – Я не верю вашим мещанам и их страже. Могут дать подойти, их подкупят, откроют ворота, вбежит их туда горсть и Краков пропал!

Ясько из Тенчина слушал, молодой пан вызывал его глазами, чтобы высказал своё мнение. Добеслав также повернулся к нему. Он хотел быть арбитром между каштеляном и воеводой.

– Я не очень их боюсь, – сказал пан из Тенчина, – хотя Бартошем из Одоланова нельзя пренебрегать. Он не только отважный рыцарь, но человек дерзкий и предприимчивый. Однако я верю, что тревожного духа архиепископ их обоих задержит и не пустит к какому-нибудь безумному шагу.

– Я утверждаю то же самое, – сказал коротко Добеслав, который был немногословен. – Я начеку, и не боюсь.

– Сегодня сюда приезжает архиепископ, – прервал его Спытек, – Семко должен быть с ним, открыто или тайно. Я первый поеду навстречу пастырю, чтобы его приветствовать, но в то же время объявить, что мы Семко знать не хотим!

Ясько из Тенчина погладил бороду.

– Слегка попридержи свой пыл, – сказал он, – нам нет надобности говорить о Семко, потому что мы до сих пор можем не знать о его стараниях и требованиях. Я даже думаю, что эта неосведомлённость нам больше подобает. Мы никого не пустим, а Семко мы не знаем!

– У нас есть королева! – повторил Спытек. – У нас есть госпожа, а о господине мы подумаем вместе с ней, когда наконец она сюда прибудет.

Ясько из Тенчина встал и пошёл закрыть наполовину открытую дверь. Потом, не садясь уже, он приблизился к Спытку, глазами спрашивая Добеслава.

– Вы слышали уже что-нибудь от него?

– О чём? – живо отвечал беспокойный Спытек.

– О совещании вчерашнего вечера.

– Но я ничего не знаю, – с сильным нетерпением сказал хозяин, – пан Добеслав мне ничего не говорил.

– У меня не было времени, – сказал медленно старик, – вы перекричали меня этим Семко.

Спытек с напряжённым любопытством приблизился к Яське из Тенчина.

– Нам сватают мужа, – сказал он тихо, – для нашей будущей королевы.

Хозяин рассмеялся.

– А! Уже! – воскликнул он. – Это немного преждевременно. Если бы она у нас была…

Не спеша, спокойно, как привык, каштелян приступил к повествованию, которое молодой пан слушал очень внимательно. Его личико хмурилось, мрачнело, морщилось, выражало удивление, а когда Ясько договорил, несмотря на свою импульсивность, Спытек не мог ничего ответить. Он думал, и было видно, что к этому предложению, такому новому и неожиданному, ему было трудно привыкнуть. Может, у него были какие-нибудь юношеские планы.

Наконец Спытек довольно робко произнёс:

– Не знаю, что на это ответить. Мне, однако, кажется, что сваты преждевремены. Наша будущая королева ещё слишком молода, а что хуже, она не у нас… Не стоит отпихивать такой великой мысли, но сегодня можем ли мы что-нибудь предпринять в её пользу? Сегодня всё лежит на том, чтобы нам дали эту нашу королеву.

– Это не мешает нам подстраховаться от Семко, – сказал пан из Тенчина, – а лучшим щитом против него будет для нас Ягайлло.

– Не отрицаю, – добавил юноша, – вы делайте, что диктуют вам разум и опыт; что касается меня, то я сначала хочу напрячь все силы, чтобы заполучить Ядвигу. Она защитит нас лучше, чем Семко, чем отряды солдат. А если она будет у нас в Кракове, тогда великополяне у нас её не выхватят. Мы сумеем защитить.

Все на короткое мгновение замолчали, и Спытек задумался, но сразу прервал и отряхнулся от навязчивых мыслей, возвращаясь к первому предмету, и, наклоняясь к Добеславу, сказал:

– Каштелян, сейчас прежде всего Семко… Семко! Этого наглого узурпатора, которого нам навязывает Великопольша… эти оборванные паноши, нужно выгнать прочь. Я вооружаюсь, одеваюсь, весь свой двор сажаю на коней и стою в готовности.

Добеслав усмехнулся.

– Не думаю, что вы понадобитесь. Меня с моим отрядом и мещан хватит.

Это спокойствие, какое выказывал каштелян, не укротило нетерпения молодого пана, который, видимо, больше боялся Семко, чем думал о Ягайлле. Этот вопрос казался ему ещё таким далёким, таким несвоевременным, что он обходил его почти равнодушием.