Вторая рука

Чарлз сложил губы трубочкой, будто собирался присвистнуть, но вместо этого вздохнул.

– Что ж, по крайней мере мозги у тебя не пострадали, – сказал он.

«Да боже мой, – подумал я, – я ж нарочно заставляю себя думать, чтобы отвернуться от пропасти. Я разбит в щепки… я никогда уже не буду прежним». С моими логическими, аналитическими способностями все было в порядке, но то, что зовется душой, болело и умирало.

– И еще этот полироль, – сказал я. В кармане у меня так и лежала бумажка, которую Чарлз дал мне неделю назад. Я достал ее и положил на стол. – Если список рассылки тесно связан с идеей особого полироля, значит для достижения наилучших результатов необходим полироль. Не так уж много частных лиц заказывают полироль ящиками в мелкой расфасовке в неподписанных банках и белых коробочках. Можно попросить фирму-производителя дать нам знать, если поступит новый заказ. Существует некая вероятность, что Эйш снова обратится в ту же фирму, пусть и не сразу. Он должен понимать, что это опасно… но, возможно, он дурак.

Я устало отвернулся. Подумал о виски. Пошел и налил себе внушительную порцию.

– Пьянствуешь? – осведомился из-за спины Чарлз самым оскорбительным тоном, на какой был способен.

– Нет, – процедил я сквозь зубы.

Я всю неделю не пил ничего, кроме воды и кофе.

– Ты впервые в жизни ушел в запой?

Я оставил стакан нетронутым на подносе для напитков и развернулся. Чарлз смотрел холодно и недобро – совсем как в те времена, когда мы встретились впервые.

– Хватит чушь пороть! – бросил я.

Он чуть приподнял голову.

– Есть контакт! – насмешливо заметил он. – Смотрю, твоя гордость никуда не делась.

Я поджал губы, развернулся к нему спиной и принялся вливать в себя виски. Через некоторое время я заставил себя расслабить кое-какие зажатые мышцы и сказал:

– Так у вас ничего не выйдет. Я вас слишком хорошо знаю. Вы используете оскорбления как рычаг, чтобы поддеть человека и заставить его раскрыться. Вы со мной такое уже проделывали в прошлом. Но на этот раз ничего не выйдет.

– Если найду подходящий рычаг, – сказал Чарлз, – я пущу его в ход.

– Выпить хотите? – спросил я.

– Ну, раз ты спрашиваешь, то да.

Мы сели в кресла друг напротив друга. Наши отношения, несмотря ни на что, оставались прежними. Я рассеянно размышлял о том о сем, стараясь избегать мучительных воспоминаний.

– Знаете что, – сказал я, – а ведь нам вовсе незачем бегать с этим списком, пытаясь выяснить, чей он. Можно же спросить у самих адресатов. Вот у них. – я кивнул на стопку писем на «М». – Надо просто спросить нескольких людей, какие рассылки они получают. Если опросить некоторое количество, со временем непременно обнаружится общий знаменатель.

Когда Чарлз уехал к себе в Эйнсфорд, я принялся бесцельно блуждать по квартире, избавившись от галстука и пиджака и пытаясь рассуждать логически. Я говорил себе, что на самом деле ничего особенного не случилось: Тревор Динсгейт просто пустил в ход множество страшных угроз, чтобы заставить меня прекратить делать то, за что я даже не брался. И все же я никак не мог избавиться от чувства вины. Ведь с тех пор, как он заявил о себе, с тех пор, как я понял, что он что-то замышляет, я мог бы его остановить – и не сделал этого!

Если бы он не выставил меня из Ньюмаркета так решительно, я бы, по всей вероятности, и до сих пор тыкался наугад, даже не будучи уверен, есть ли там что искать, до тех пор как в «Гинеях» Три-Нитро притащился последним. «Зато, – подумал я, – я сейчас был бы там, уверенный и дотошный, а из-за его угроз меня там нет».

Я мог называть свое отсутствие благоразумием, здравомыслием, единственно возможным образом действий при данных обстоятельствах. Мог подыскивать обоснования и отговорки. Мог сказать, что я не стал бы делать ничего, что и так уже не делает Жокей-клуб. Однако я раз за разом возвращался к убийственной истине: меня там нет потому, что я струсил.

Вернулся Чико со своей тренировки по дзюдо и снова принялся допытываться, где же меня носило; но я и ему ничего не сказал, по той же самой причине, хотя и понимал, что Чико не станет презирать меня так сильно, как презираю я сам себя.

– Ладно-ладно, – сказал он наконец. – Молчи сколько влезет, посмотрим, чем это кончится. Где бы ты ни был, ежу понятно, что дело плохо. Достаточно на тебя посмотреть. Будешь держать все в себе – это добром не кончится!

Тем не менее я всю жизнь держал все в себе. Еще с детства приучился. Это была защитная реакция, стена, за которой я спасался от мира. Этого уже не изменить.

Я сумел извлечь из себя нечто похожее на улыбку.

– Ты решил обосноваться на Харли-стрит?

– Так удобнее, – сказал Чико. – Ты прозевал все самое интересное, ты в курсе? Три-Нитро все-таки спекся вчера на «Гинеях», теперь конюшня Джорджа Каспара стоит на ушах. Про это подробно написано в «Спортляйф». Она где-то тут валялась, адмирал притащил. Ты читал уже?

Я покачал головой.

– А Розмари-то у нас, выходит, вовсе не психованная! Как ты думаешь, как им это удалось?

– Им? – переспросил я.

– Ну, тем, кто это сделал.

– Не знаю.

– Я ходил смотреть его на галопе в субботу утром, – сказал Чико. – Знаю, знаю, ты писал в телеграмме, чтобы я уезжал, но там такая девчушка славная подвернулась в пятницу вечером, я и остался. Ночью больше, ночью меньше – какая разница, а потом, она работает машинисткой у Джорджа Каспара.

– Кем-кем?

– На машинке печатает. Ну и на лошадях ездит иногда. Короче, она в курсе всех дел, и притом разговорчивая.

Новый, запуганный Сид Холли не хотел даже слушать обо всем этом.

– В среду у Джорджа Каспара весь день был жуткий гвалт, – доложил Чико. – Началось все за завтраком: зашел Инки Пул и сказал, что Сид Холли задавал вопросы, которые ему, Инки Пулу, не понравились.

Он сделал паузу для пущего эффекта. Я сидел и смотрел в никуда.

– Ты слушаешь? – спросил Чико.

– Да-да.

– А то у тебя снова лицо каменное.

– Извини.

– Потом зашел Бразерсмит, ветеринар, услышал Инки Пула и говорит: странно, Сид Холли к нему заезжал и тоже расспрашивал. Насчет проблем с сердцем. Про тех же лошадей, о которых говорил Инки Пул. Бетесду, Глинера и Зингалу. И кстати, спрашивал, как у Три-Нитро с сердцем. Девчушка-машинистка сказала: ты бы видел, как взорвался Джордж Каспар – аж в Кембридже слышно было. Он в самом деле очень нервно относится к этим лошадям.

«Тревор Динсгейт завтракал у Джорджа Каспара, – холодно подумал я. – Он слышал каждое слово».

– Разумеется, – сказал Чико, – через некоторое время они позвонили на конефермы, Гарви и Трейсу, и выяснили, что там ты тоже побывал. Моя девчушка говорит, твое имя проклято навеки.

Я потер лицо ладонью:

– Твоя девчушка знает, что ты на меня работаешь?

– Обижаешь. Нет, конечно!

– А еще что-нибудь она рассказывала?

«И за каким чертом я это спрашиваю?» – подумал я.

– Ага. В общем, она сказала, что Розмари потребовала от Джорджа Каспара, чтобы тот поменял весь распорядок субботнего галопа, пилила его весь четверг и всю пятницу, и Джордж Каспар буквально на стенку лез. На конюшне организовали такие меры безопасности, что сами об них спотыкались. – Он остановился перевести дух. – А дальше она ничего не говорила, потому что в ней было три мартини, и, вообще, нам стало не до того.

Я сидел на подлокотнике дивана, глядя на ковер.

– На следующее утро, – продолжал Чико, – я пошел смотреть галоп, как я уже говорил. Фотографии твои очень пригодились. Сотни лошадей, и все коричневые… Мне кто-то подсказал, которые там Джорджа Каспара, и там был Инки Пул, который зырил исподлобья, в точности как на фото, так что я просто навелся на него, за ним и следил. Когда дошла очередь до Три-Нитро, с ним было много возни. С него сняли обычное седло, надели какое-то маленькое, и Инки Пул ехал на нем.

– То есть на Три-Нитро был Инки Пул, как обычно?

– Ну, выглядели они в точности как на твоих фотографиях, – сказал Чико. – А так, конечно, голову на отсечение не дам.

Я продолжал смотреть на ковер.

– Ну, что будем делать? – спросил он.

– Ничего… Вернем Розмари ее деньги и закроем дело.

– Эй, послушай! – возмутился Чико. – Но ведь коня и в самом деле кто-то испортил! Сам же знаешь!

– Это больше не наше дело.

Лучше бы он перестал таращиться на меня. Я ощущал отчетливую потребность заползти в нору и затаиться.

Дверной звонок задребезжал громко и непрерывно: кто-то решительно вдавил кнопку пальцем и не отпускал.

– Нас нет дома, – сказал я, но Чико пошел и открыл дверь.

Розмари Каспар ворвалась в квартиру мимо него и влетела в гостиную, в своем бежевом плаще и в бешеной ярости. Ни шарфа, ни парика, ни капли понимания.

– Ах вот ты где! – выпалила она. – Так и знала, что ты тут прячешься! Твой приятель меня уверял, будто тебя нет дома, но я знала, что он врет!

– Меня не было дома, – сказал я. С тем же успехом можно было пытаться перегородить Темзу прутиком.

– Тебя не было там, где ты должен был быть, хотя я тебе за это заплатила! Тебя не было в Ньюмаркете! И я тебе с самого начала говорила, что Джордж не должен знать о том, что ты ходишь и расспрашиваешь, а он узнал, и мы с ним до сих пор из-за этого грыземся, а теперь Три-Нитро нас опозорил, и все это ты виноват, чтоб тебе провалиться!

Чико потешно вскинул брови:

– Разве это Сид на нем ехал? Да и тренировал его не он.

Розмари уделила и ему часть своей ненависти:

– Сид его не уберег!

– Это да, – сказал Чико. – Не поспоришь.

– А ты, ты! – Розмари снова набросилась на меня. – Жулик ты никчемный! Олух ты, а не детектив! Когда ты наконец вырастешь и прекратишь играть в игрушки? Ты ничего не сделал, только все взбаламутил! Верни мне деньги!

– Чеком устроит? – спросил я.

– Ты даже не споришь?!

– Нет, – ответил я.

– Ты хочешь сказать, ты признаешь, что потерпел поражение?!

Я помолчал и ответил:

– Да.

– А-а-а…

Похоже, я выбил у нее почву из-под ног, лишив возможности сказать значительную часть того, что она собиралась. Впрочем, пока я выписывал чек, Розмари продолжала негодовать, и весьма пронзительно:

– Все твои идеи насчет того, чтобы изменить обычный распорядок, – все это было без толку! Я говорила-говорила Джорджу про охрану, про то, что надо смотреть в оба, он говорит, он больше ничего не мог предпринять, и никто бы не мог, и он теперь в полном отчаянии, а я-то надеялась, а я так надеялась, даже смешно, что ты как-нибудь сумеешь сотворить чудо, что Три-Нитро выиграет, потому что я была уверена, совершенно уверена… И я была права.

Я закончил писать.

– Почему ты была так уверена? – спросил я.

– Не знаю. Я просто знала, и все! Я этого боялась месяцами. Иначе бы я никогда не пошла на то, чтобы обратиться к тебе, для начала. Лучше бы и не обращалась… из-за этого столько неприятностей теперь, и я этого не вынесу, просто не вынесу! Вчера было просто ужасно. Он же должен был выиграть… А я знала, что он не выиграет. Я была больна. Я и теперь больна…

Розмари снова затрясло. На ее лице отражалась острая боль. Столько надежд, столько трудов было потрачено на Три-Нитро, столько тревог, столько забот! Победа на скачках для тренера – все равно что премьера фильма для режиссера. Если все получилось, тебе устроят овацию; если ты промахнулся, тебя ошикают. А ведь ты в любом случае вкладываешь в это душу, и мысли, и умения, и месяцы хлопот… Я прекрасно понимал, что означает проигранная скачка для Джорджа – и для Розмари, потому что ей не все равно.