Вторая рука

– Допивай шампанское, Бобби, – сказал я.

– А тебе не налить?

– Оно твое!

Он возражать не стал. Налил, выпил, смачно рыгнул.

– Я лучше пойду, – сказал он. – Мне еще писать про тех чертовых жеребчиков в третьей скачке. Смотри не проболтайся моему редактору, что я вторую скачку из бара смотрел. Меня ж уволят!

Бобби шутил. Немало скачек он смотрел в баре.

– Пока, Сид! Спасибо за угощение.

Он кивнул, развернулся и уверенно направился к двери, и ничто не выдавало, что за полчаса он усидел семь восьмых бутылки шампанского. Это он только разгонялся, вне всякого сомнения. Вместимость у Бобби была феноменальная.

Я спрятал его журнал во внутренний карман куртки и не спеша пошел следом за Бобби, размышляя о том, что он рассказал. Проходя мимо Джорджа Каспара, я сказал: «Поздравляю!» – обычная любезность в подобных случаях. Он коротко кивнул, бросил: «Привет, Сид!» – обмен расшаркиваниями завершился, и я пошел дальше своей дорогой. И тут он окликнул меня, повысив голос:

– Сид!

Я обернулся. Джордж помахал. Я вернулся.

– Хотел тебя познакомить с Тревором Динсгейтом, – сказал он.

Я пожал протянутую руку: белоснежная манжета, золотая запонка, холеная бледная кожа, чуть влажноватая, ухоженные ногти, на мизинце золотой перстень с ониксовой печаткой.

– Победитель ваш? – спросил я. – Мои поздравления!

– А вы знаете, кто я?

– Тревор Динсгейт?

– Помимо этого.

Я впервые видел этого человека вблизи. У могущественных людей часто встречается такой особенный прищур, выдающий затаенное ощущение собственного превосходства, и он щурился именно так. Темно-серые глаза, черные, тщательно уложенные волосы, поджатые губы, говорящие о натренированных мышцах, ответственных за принятие решений.

– Ну давай, Сид! – сказал Джордж, видя мое замешательство. – Если знаешь, говори. Я Тревору сказал, что ты все знаешь.

Я бросил взгляд на Джорджа, но на его жестком, обветренном лице не читалось ничего, кроме насмешливого ожидания. Я знал, что для многих моя новая профессия – нечто вроде игры. Что ж, ничего страшного, послушно прыгну через подставленный обруч.

– Букмекер? – предположил я и, обращаясь напрямую к Тревору Динсгейту, добавил: – «Билли Бонс»?

– Вот! – хмыкнул довольный Джордж. – Я же тебе говорил!

Тревор Динсгейт принял это философски. Я не стал копать глубже, иначе его реакция могла оказаться не столь дружелюбной. По слухам, настоящая его фамилия была Шеммок: Тревор Шеммок из Манчестера. Он родился в трущобах с острым, как бритва, умом и, пробиваясь наверх, сменил и имя, и говор, и общество. Как сказал бы Бобби Анвин, все мы такие – а почему бы и нет?

Путь Тревора Динсгейта в высшую лигу практически завершился тем, что он перекупил старую, но загибающуюся фирму под названием «Билли Бонс», которой владели какие-то братья Рубинштейн и их дядя Солли. И за последние несколько лет «Билли Бонс» сделался серьезной конторой. В любой спортивной газете, на любом ипподроме тебя встречали ядовито-розовые рекламные объявления и слоганы вроде: «Остров сокровищ – „Билли Бонс“ знает, где клад!». Если бизнес был столь же напорист, как рекламная кампания, видимо, Тревор Динсгейт процветал.

Мы культурно обсуждали победителя, пока не настало время идти смотреть жеребчиков.

– Как там Три-Нитро? – спросил я у Джорджа по пути к выходу.

– Отлично! – ответил он. – Рвется в бой.

– И никаких проблем?

– Ни малейших.

За дверью мы расстались. Оставшуюся часть дня я провел так же бестолково, как обычно: смотрел скачки, болтал со знакомыми, думал о пустяках. Розмари я больше не видел. Я понял, что она меня избегает, и после пятой скачки решил ехать домой.

У выхода с ипподрома местный служащий перехватил меня с некоторым облегчением, словно он меня ждал, причем несколько дольше, чем рассчитывал.

– Мистер Холли, вам записка!

– Да? Спасибо.

Он протянул мне неброский серый конверт. Я сунул его в карман, дошел до своей машины, сел за руль, достал конверт и прочел:

Сид!

Я весь день был занят, но мне надо с тобой поговорить. Не могли бы мы встретиться в кафетерии? После последней скачки?

Лукас Уэйнрайт

Тихонько ругнувшись, я побрел назад через автостоянку, миновал калитку и прошел в кафе, где обеденные блюда уступили место сэндвичам и кексам. Последняя скачка только что кончилась, завсегдатаи кафе тянулись внутрь маленькими группками, жаждущими чаю и не чаю, однако командора[3] Лукаса Уэйнрайта, начальника службы безопасности Жокей-клуба, нигде видно не было.

Я немного поболтался в кафе, и наконец Уэйнрайт явился, запыхавшийся, встревоженный, замотанный и извиняющийся.

– Чаю хочешь?

– Да не особенно.

– Все равно. Возьми чаю. Тут можно посидеть спокойно, чтобы к тебе никто не лез, а то в баре слишком много народу толчется.

Он провел меня к столику и жестом предложил садиться.

– Слушай, Сид. Как насчет того, чтобы поработать на нас?

Командор Уэйнрайт времени зря не терял.

– «На нас» в смысле на службу безопасности?

– Ну да.

– Официально? – удивился я. Ребята из ипподромовской охраны в принципе знали, чем я занимаюсь в последнее время, и вроде бы не предъявляли претензий, но мне никогда не казалось, что это одобряется. В каком-то смысле я охотился на их территории и путался у них под ногами.

Лукас побарабанил пальцами по скатерти.

– Неофициально, – сказал он. – Лично для меня.

Поскольку Лукас Уэйнрайт сам был главной шишкой службы безопасности, той ветви Жокей-клуба, что выполняла охранные и следственные функции, даже неофициальная просьба с его стороны могла считаться достаточно серьезной. По крайней мере, пока не будет доказано обратное.

– А что за работа? – спросил я.

Этот вопрос в первый раз за все время заставил его сбавить скорость. Он помычал, покашлял, побарабанил пальцами, но наконец сформулировал то, что оказалось проблемой из проблем:

– Видишь ли, Сид, все это строго между нами…

– Разумеется.

– У меня нет полномочий вот так вот обращаться к тебе…

– Понимаю, – сказал я. – Ничего, продолжайте.

– А поскольку полномочий у меня нет, то и обещать, что мы заплатим, я тебе не могу.

Я тяжело вздохнул.

– Я могу предложить только… ну… помощь, если тебе вдруг потребуется помощь. И разумеется, только то, что в моих силах.

– Это может оказаться ценнее денег, – кивнул я.

Он приободрился:

– Хорошо. Так вот… ситуация очень неловкая. Крайне деликатная.

Он еще немного поколебался, но наконец со вздохом, похожим на стон, выдавил:

– Я прошу тебя потихоньку навести справки касательно… э-э-э… деятельности… одного из наших людей.

Повисла небольшая пауза. Я поинтересовался:

– Вы имеете в виду, одного из вас? Из сотрудников службы безопасности.

– Боюсь, что так.

– А о какого рода деятельности идет речь? – спросил я.

Вид у него сделался несчастный.

– О подкупе. О мошенничестве. Таких вот вещах.

– Хм, – сказал я. – Правильно ли я понимаю? Вы полагаете, что один из ваших ребят берет взятки у мошенников, и хотите, чтобы я с этим разобрался?

– Да, – сказал он. – Именно так.

Я пораскинул мозгами:

– А отчего вы сами не проведете расследование? Поручите это кому-то другому из ваших ребят.

– А-а-а… Ну… – Он откашлялся. – Тут все не так просто. Если я все-таки ошибаюсь, я не могу допустить, чтобы о моих подозрениях сделалось известно. Это сулит очень большие, огромные неприятности. А если я прав – а боюсь, что я прав, – мы… ну, то есть Жокей-клуб… предпочли бы разобраться с этим делом без лишнего шума. Публичный скандал с участием службы безопасности причинит серьезный вред скачкам.

Я подумал, что он, кажется, малость преувеличивает, – но он не преувеличивал.

– Речь идет, – сказал он с самым несчастным видом, – об Эдди Кейте.

Вновь повисло молчание. На тот момент в иерархии службы безопасности главным был Лукас Уэйнрайт, а ступенью ниже стояли двое его помощников с одинаковыми полномочиями. Оба они были полисменами высокого ранга в отставке. Один из них – бывший суперинтендант Эддисон Кейт.

Я без труда представил его себе: мне не раз приходилось с ним общаться. Жизнерадостный грубоватый верзила, обожавший хлопать людей по плечу увесистой лапищей. Громогласный, с отчетливым провинциальным саффолкским выговором. Пышные соломенные усища, развевающиеся русые волосы, сквозь которые просвечивала розовая макушка, глаза с мясистыми веками, казалось вечно искрящиеся благодушием, за исключением тех случаев, когда Эдди был не в духе.

Не раз мне случалось видеть, как его глаза сверкали холодно и безжалостно, будто расселина в леднике. Будто лед на солнце – красивый, но таящий в себе множество ловушек. Человек, который с жизнерадостной улыбкой защелкнет на вас наручники, – вот каков Эдди Кейт.

Но чтобы Эдди сделался жуликом? Уму непостижимо.

– А что об этом говорит? – спросил я наконец.

Лукас Уэйнрайт пожевал нижнюю губу и наконец сказал:

– За последний год четыре его расследования дали неудовлетворительные результаты.

Я поморгал:

– Не особо убедительно.

– Да. Именно так. Будь я уверен, я бы с тобой не говорил.

– Ну да, наверно… – Я поразмыслил. – А что за расследования-то?

– Речь о синдикатах. О том, насколько люди, желающие создать синдикат для совместного владения лошадьми, для этого годятся. Ну, чтобы всякие нежелательные личности не проникли на скачки через черный ход. И Эдди дал добро четырем предполагаемым синдикатам, в которые на деле вошел один человек (а может, и больше), которого даже к воротам подпускать не следовало.

– А вы откуда знаете? – спросил я. – Как это выяснилось?

Уэйнрайт поморщился:

– На той неделе я разговаривал с одним человеком по поводу обвинения в допинге. Он был страшно зол на группу людей, которые его подвели, и твердил, что эти люди владеют лошадьми под чужими именами. Он назвал мне имена, я проверил, и все четыре синдиката, куда они входили, утвердил Эдди.

– Я ошибаюсь, – медленно спросил я, – или это синдикаты, которые возглавляет лорд Фрайерли?

Он уныло кивнул:

– Боюсь, что да. Лорд Фрайерли мне уж сказал сегодня, что просил тебя с этим разобраться. Мне об этом сообщил из вежливости. А я уже и сам подумывал к тебе обратиться, а тут решился окончательно. Но я хочу, чтобы это держалось в секрете!

– И он тоже, – заверил я. – Вы не могли бы показать мне отчеты Эдди? Или снять копии? И сообщить фальшивые и настоящие имена нежелательных личностей?

Он кивнул:

– Я позабочусь о том, чтобы ты получил все, что надо.

Он взглянул на часы и встал, возвращаясь к своей обычной живости, – точно накинул привычное пальто.

– Я понимаю, тебе об этом напоминать не нужно, но… держи язык за зубами.

Мы вместе быстро дошагали до двери, там мы расстались, и он удалился от меня еще более быстрым шагом, чуть заметно махнув на прощание. Его выпрямленная спина исчезла в дверях весовой, а я снова направился к своей машине, размышляя о том, что, если так пойдет и дальше, мне, пожалуй, потребуются помощники.