Вторая рука

Чико был в белом рабочем комбинезоне, с сумкой для инструментов. Я ехидно смерил его взглядом.

– Ну а что, надо же соответствовать своей роли! – сказал он. – Я сюда и в прошлый раз приходил в таком же виде, и когда уходил, то сказал тому мужику, что поеду за запчастями. Сейчас, когда я входил, он только кивнул. Когда будем уходить, я займу его разговором, а ты потихоньку выскользнешь наружу.

– Если это будет тот же самый мужик.

– Он дежурит до восьми. Надо будет управиться к тому времени.

– А что, лифт Жокей-клуба еще работает? – спросил я.

– Работает.

– Тогда давай спустимся, чтобы услышать, когда сторож поднимет лифт наверх и уйдет.

Он кивнул. Мы вошли в дверь рядом с лифтом и очутились на лестничной клетке. Лестница была сугубо утилитарная, без всяких там финтифлюшек, и освещалась голыми электрическими лампочками. Брякающую сумку с инструментами мы оставили сразу за дверью. Спустившись на четыре этажа, мы дошли до запертой двери, встали возле нее и стали ждать.

Дверь была невыразительная, из какой-то ДСП, обитой с нашей стороны листом серебристого металла. Судя по замочной скважине, замок был врезной, из тех, с какими Чико обычно управлялся минуты за три.

Как обычно в таких случаях, мы запаслись перчатками. Я вспомнил одно из наших первых совместных дел – Чико тогда сказал: «Что хорошо в твоей руке – отпечатков пальцев она не оставляет». Однако перчатку я на нее все равно натянул: так я меньше бросался бы в глаза в случае, если нас внезапно обнаружат там, где нас быть не должно.

Тайком вламываться в дома я так толком и не привык – по крайней мере, не настолько, чтобы сердце не колотилось и дыхание не учащалось. Чико был поопытней моего в таких делах, однако же его выдавали смеющиеся морщинки вокруг глаз: они разглаживались и исчезали, оттого что кожа на скулах натягивалась от напряжения. Мы стояли и ждали, со всеми признаками стресса, понимая, что дело рискованное.

Мы услышали, как лифт поднялся на этаж и остановился. Мы затаили дыхание: не пойдет ли он снова вниз? Не пошел. Вместо этого мы вдруг услышали, как кто-то отпирает дверь, за которой мы стояли. Я перехватил встревоженный взгляд Чико – он отпрыгнул от дверной ручки и очутился рядом со мной с той стороны, куда отворялась дверь. Мы застыли, вжавшись спиной в стену.

Дверь распахнулась, почти коснувшись моей груди. За дверью кашлял и сопел сторож, – видимо, он заглянул на лестницу убедиться, что все в порядке.

Дверь снова закрылась, в замке щелкнул ключ. Я медленно и беззвучно выдохнул – все это время я не дышал, – Чико в ответ скривился в ухмылке, порожденной не до конца схлынувшим напряжением.

Сквозь бетон под ногами до нас донесся слабый толчок: это захлопнулась дверь этажом ниже. Чико вскинул брови – я кивнул, и он взялся за дело со своей связкой отмычек. Послышался слабый скрежет – это Чико искал подход к механизму, – потом он слегка поднажал и наконец удовлетворенно ухмыльнулся: металлический язычок втянулся в дверь.

Мы вошли на этаж, забрав ключи, но оставив дверь незапертой, и очутились в знакомой штаб-квартире британского конного спорта. Километры ковровых дорожек, удобные кресла, полированная мебель и аромат скуренных сигар.

У службы безопасности был свой, отдельный закуток с кабинетами попроще. Мы дошли до него и без труда проникли в кабинет Эдди Кейта.

Внутренние двери, похоже, вообще не запирались – да там и воровать-то было особо нечего, не считая электрических пишущих машинок и прочей подобной ерунды. Все шкафы с папками в кабинете Эдди Кейта открывались без труда, как и ящики стола.

В лучах бьющего в окна вечернего солнца мы сидели и читали отчеты о тех, других синдикатах, про которые рассказал мне Джекси. Одиннадцать лошадей, чьи клички я записал, чтобы не забыть, после того как Джекси вышел из машины. Одиннадцать синдикатов, по всей видимости проверенных и утвержденных Эдди. В каждом из них неизменно состоял один из двух зарегистрированных владельцев, дружков Рэммилиза, и, как и в предыдущих четырех, которые возглавлял Филип Фрайерли, там не было никаких доказательств ни за ни против. Без сучка без задоринки, проверяй – не хочу.

Но странное дело: все четыре папки Фрайерли исчезли.

Мы порылись в столе. В столе Эдди держал кое-какие личные вещи: бритву на батарейках, таблетки от несварения желудка и штук шестнадцать сувенирных коробков со спичками, все от разных игорных клубов. Плюс простенькая канцелярка, ручки, карманный калькулятор и настольный ежедневник. Все его деловые встречи, бывшие и будущие, были отмечены как скачки, которые он должен был посетить.

Я взглянул на часы. Семь сорок пять. Чико кивнул и принялся аккуратно расставлять папки по местам. «Обидно, – подумал я. – Полный ноль».

На прощание я быстренько заглянул в шкаф с табличкой «Сотрудники», где стояли тоненькие папки личных дел: все, кто в настоящий момент работал в Жокей-клубе, и все, кто получал их пенсию. Я поискал папку с фамилией «Мэйсон», но и ее на месте не оказалось.

– Ну что, идем? – спросил Чико.

Я печально кивнул. Мы оставили в кабинете Эдди все как нашли и направились обратно к двери на лестницу. На этаже стояла тишина. Штаб-квартира британского конного спорта была открыта для незваных гостей – но гости уходили несолоно хлебавши.