Вторая рука

Она покачала головой.

– Ты пыталась вернуться назад, – сказал я. – К тому, что было между нами тогда, вначале.

– Неправда!

Но по ее тону было слышно: она понимает, что это правда. Она практически сама мне об этом сказала в тот вечер, когда я приехал в Эйнсфорд, чтобы приступить к поискам Эйша.

– И где ты будешь жить? – спросил я.

– А тебе не все равно?

Я подумал, что мне, наверно, никогда не будет все равно, но это моя проблема, а не ее.

– Как ты его нашел? – спросила Дженни.

– Он же дурак.

Это ей не понравилось. По ее враждебному взгляду сразу стало ясно, на чьей она стороне до сих пор, инстинктивно.

– Он живет с другой девушкой, – сообщил я.

Она вскочила в ярости, и я запоздало вспомнил, что мне совсем не хочется, чтобы она ко мне прикасалась.

– Ты мне это нарочно говоришь, чтобы гадость сказать, да?! – осведомилась она.

– Я тебе это говорю, чтобы ты успела вывести его из организма к тому времени, как он пойдет под суд и в тюрьму. Иначе ты будешь чувствовать себя чертовски несчастной.

– Ненавижу тебя! – сказала она.

– Это не ненависть, это уязвленная гордость.

– Да как ты смеешь!

– Дженни, – сказал я, – я тебе прямо скажу: я готов на многое ради тебя. Я долго тебя любил, и мне не все равно, что с тобой будет. Что толку в том, что я отыщу Эйша и он пойдет под суд за мошенничество вместо тебя, если ты не очнешься и не увидишь его таким, какой он на самом деле? Я хочу, чтобы ты на него наконец разозлилась. Ради твоего же блага.

– Ничего у тебя не выйдет! – бросила она.

– Уйди, – сказал я.

– Что-что?

– Уходи. Я устал.

Она стояла, сердитая и растерянная, и тут вошел Чарлз.

– Привет! – сказал он, неодобрительно взирая на царящую в гостиной атмосферу. – Здравствуй, Дженни.

Она подошла и по старой привычке чмокнула его в щеку.

– Сид тебе уже сказал, что он отыскал твоего приятеля Эйша?

– Сказал, не утерпел!

В руках у Чарлза был большой конверт из грубой бумаги. Он открыл его, достал то, что лежало внутри, и протянул мне: три фотографии Эйша, которые удались на славу, и новое письмо с просьбой о пожертвовании.

Дженни резко подошла и уставилась на верхнюю карточку.

– Ее зовут Элизабет Мор, – неторопливо сказал я. – Его настоящее имя – Норрис Эббот. Она зовет его «Недом».

На фотографии – третьем из снимков, которые я сделал, – они шли, смеясь и глядя друг другу в глаза. Их счастливые лица получились как нельзя лучше.

Я молча протянул Дженни письмо. Она развернула его, посмотрела на подпись и побледнела. Мне стало жаль ее, но она вряд ли хотела бы об этом услышать.

Дженни сглотнула и отдала письмо отцу.

– Ну ладно, – сказала она, помолчав. – Ладно. Отнеси это в полицию.

И опустилась на диван в том эмоциональном изнеможении, когда у человека подгибаются ноги и сутулится спина. Она посмотрела в мою сторону:

– Ты хочешь, чтобы я сказала тебе спасибо?

Я покачал головой.

– Ну, когда-нибудь, может, и скажу.

– Да нет, не надо.

– Вот опять ты!.. – в гневе воскликнула она.

– Что «опять»?

– Опять ты меня заставляешь чувствовать себя виноватой! Да, я понимаю, что иногда я обращаюсь с тобой по-свински. Это потому, что ты меня заставляешь чувствовать себя виноватой и я хочу с тобой поквитаться!

– За что виноватой-то? – спросил я.

– За то, что я тебя бросила! За то, что наш брак пошел псу под хвост!

– Но это же не твоя вина, – возразил я.

– Да, это все из-за тебя! Из-за твоего эгоцентризма, из-за твоего ослиного упрямства! Из-за твоей проклятой решимости побеждать! Ты на все готов, только бы победить! Тебе обязательно нужно победить! Ты такой жесткий. Ты жесток к себе. Безжалостен к себе. Я не могла жить с этим! И никто бы не смог! Девушке нужен мужчина, который бы приходил к ней за утешением. Говорил бы: «ты мне нужна, помоги мне, утешь меня, поцелуй меня, чтобы все прошло». А ты… ты так не можешь! Ты вечно поставишь стенку и за ней втихую разбираешься со своими неприятностями сам, вот как сейчас. И не надо мне говорить, что у тебя ничего не болит, – я слишком часто это видела, и ты не можешь скрыть то, как ты держишь голову, – и на этот раз тебе очень плохо, я же вижу! Но ведь ты же ни за что не скажешь: «Дженни, пожалуйста, обними меня, помоги мне, мне хочется плакать!»

Она умолкла и в наступившей тишине печально, безнадежно махнула рукой.

– Ну, вот видишь? – сказала она. – Ты просто не можешь так сказать, да?

Снова наступило молчание, и наконец я ответил:

– Не могу.

– Ну вот, – сказала она. – Мне нужен муж, который не так жестко себя контролирует. Человек, который не боится чувств. Не такой несгибаемый. Более слабый. Я просто не могу жить в том чистилище, в которое ты превратил свою жизнь. Мне нужен человек, который способен сломаться. Мне нужен обычный человек!

Она встала с дивана, наклонилась надо мной и поцеловала меня в лоб.

– Мне потребовалось много времени, чтобы все это понять, – продолжила она, – и чтобы все это высказать словами. Но я рада, что я это сделала.

Она обернулась к отцу:

– Скажи мистеру Квейлю, что я излечилась от Никки и больше не буду упираться. Пожалуй, я поеду к себе на квартиру. Теперь мне намного лучше.

Чарлз пошел проводить ее до двери. На пороге она остановилась, обернулась и сказала:

– Прощай, Сид.

– Прощай, – ответил я.

Мне хотелось сказать: «Дженни, пожалуйста, обними меня, помоги мне, мне хочется плакать!» Но я не смог.