На стальном ветру

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

К следующему утру она смогла уйти, но для этого потребовались некоторые уговоры. Сотрудники клиники возрождения, обеспокоенные ее психическим благополучием, вызвали доктора Эйзибу, специалиста по осложнениям при спячке. Теперь, став старше, чем когда они разговаривали в последний раз, Чику все еще узнавала врача с мягким голосом. У него было продолговатое красивое лицо и тщательно ухоженная тонзура белоснежных волос, обрамлявшая его макушку подобно белому атоллу. У него были очень длинные пальцы, как у высоко адаптированной полуобезьяны. Он провел несколько тестов, не столь исчерпывающих, как она ожидала, а затем признал ее пригодной для жизни в этом мире.

- Но вы скоро вернетесь к нам? - спросил доктор Эйзиба, помня, что она израсходовала только часть своего разрешенного сна.

- Да, конечно. Но сначала мне нужно кое-что сделать.

- Просыпаться так рано несколько непривычно... беспрецедентно.

- Это незаконно, доктор Эйзиба? - весело спросила она.

- Ни в малейшей степени. Просто необычно.

- Тогда все, что я сделала, это воспользовалась своим правом, не так ли?

Эйзиба был не единственным, кого беспокоило ее преждевременное появление. Другим сотрудникам это показалось настолько загадочным, что они продолжали обращаться к ней с новыми вопросами. Это было так, как если бы на каком-то уровне они распознали в ней потенциально разрушительное влияние, беспокойного агента, которого лучше всего усыпить. Их также беспокоило, что она распорядилась так, чтобы проснуться раньше своей семьи.

Сорок лет - достаточный срок для того, чтобы мир изменился как незначительно, так и существенно. Она проверила рассказ воплощения о политических изменениях - смерти Утоми и переходе к более авторитарному режиму при Су-Чун Ло. Руководство "Занзибара" все еще сохраняло иллюзию автономии, но во всех существенных отношениях им управляли извне те сторонники жесткой линии, которые чувствовали, что условия Соглашения "Пембы" были недостаточно строгими. Исследовательские проекты общества были приостановлены на неопределенный срок, и ученые были переведены на проекты, связанные с проблемами, которые могли возникнуть после их прибытия в Крусибл.

В то время как политические перемены были стремительными, в других отношениях на удивление мало что изменилось. Они, конечно, отремонтировали Каппу, заткнули дыру и вернули воздух и тепло обратно в камеру, и теперь люди снова работали в этом пространстве. Но, как она поняла, их было не так уж много, и очень немногие из них предпочли жить там, даже несмотря на то, что им предложили более просторные жилища и сады, если они переедут. Люди все еще находили Каппу вызывающей беспокойство. Это пробило брешь в представлении об их безопасной и уютной среде обитания и напомнило им, что за пределами этого мира есть пространство. Все всегда это знали, но Каппа заставила их почувствовать это до мозга костей.

В центре ее собственного сообщества было еще несколько групп домов, еще несколько дорог и тропинок. Но катастрофическая нехватка ресурсов, которой они так боялись в годы ее политической жизни, казалось, так и не возникла. Или, возможно, была притуплена, отклонена тысячью мелких случайностей.

Она направилась домой. Пока ее семья спала, никому из других жильцов не разрешалось въезжать, и не было никаких явных признаков запущенности. Она прорвалась сквозь прозрачную мембрану, натянутую на двери и окна, отрывая ее кусочки от своей кожи там, где она пыталась прилипнуть. Дверь легко открылась, и она вошла в маленькую кухню, куда пришел поговорить Травертин. На столе, не совсем стертый, виднелся красный круг, оставленный бокалом для вина. Теперь они никогда не избавятся от этого.

Чику выдвинула стул и села за стол, поставив локти на деревянную столешницу и переплетя пальцы. Она хотела, чтобы возвращение в это место показалось ей странным, но не было ощущения, что она отсутствовала больше нескольких дней. Она могла бы обойти комнаты с завязанными глазами и не найти ничего неуместного.

Когда ей надоели тишина и неподвижность, она встала из-за стола и перешла в кабинет, который делила с Ноем. На старом рабочем месте она попросила открыть свои личные файлы, и почти не удивилась, когда ее просьбу удовлетворили без жалоб. Дом и его мебель едва ли заметили ее отсутствие.

В личных файлах содержались две вещи, которые обещало воплощение. Она открыла первую и уставилась на цепочки из корявых человечков-палочек и символов, нарисованных в пещерах, которые предположительно составляли некоторые аксиомы пост-чибесовской теории. Для нее это ничего не значило, но это не делало все недействительным.

Она подумала о Джитендре, у которого кружилась голова от счастья по поводу возвращения жены. Это была своего рода борьба с тяжелой утратой. Ее мать погрузилась в свою навязчивую идею, а отец считал, что она утонула. А потом она вернулась к нему из глубин. Чику вспомнила горечь, которую она начала испытывать по отношению к Санди за то, что та сделала то, что сделала, хотя у нее не было реального выбора. Такова была природа навязчивых идей: человеческим жертвам не было пощады. Теперь она пыталась погасить свою горечь, как будто это было холодное пламя, затушить которое было в ее силах. Но она не могла. Санди вернулась, и это было радостно, но ее мать вернулась только потому, что нашла свое решение, а не потому, что внезапно вспомнила о Джитендре. И этого Чику не могла простить.

Она открыла второй файл. Рабочее место нашло числа, векторы нейронных связей и предприняло попытку предложить графическую визуализацию. Разрушенные структуры, расплывчатые, как призраки, извивались и разветвлялись в туманных очертаниях разума. Это напоминало наполовину нанесенную на карту систему пещер - сложную в стиле барокко, изрытую ходами, которые вели в никуда и ни с чем очевидным не соединялись. Визуализация показывала ориентиры, территории: переднюю поясную кору, левые базальные ганглии, хвостатое ядро. В другом месте система, казалось, не была уверена относительно того, что она пыталась отобразить. Оценка Аретузы была верной: нигде не было и близко достаточной согласованности, чтобы попытаться возродиться. Но это не означало, что эта информация была бесполезной.

Она уже собиралась закрыть стол, когда заметила кое-что еще - сообщение на своем личном канале. Ее участие в делах Ассамблеи было приостановлено, пока она находилась в спячке, и ее большая семья - дальние родственники по линии Экинья, собственные родственники Ноя - а также коллеги и друзья знали, что она спит. Возможно, сообщение, приветствующее ее по возвращении к бодрствованию? Но нет - добавленный временной тег показывал, что сообщение находилось там почти столько же времени, сколько и два новых файла.

Она открыла его с некоторым трепетом.

Там было написано: "Здесь чинг", за которым следовал буквенно-цифровой код, в остальном бессмысленный, который она, тем не менее, запомнила. Она подумала о том, чтобы немедленно озвучить это - это только повредило бы ее рассудку, если бы она этого не сделала, - но по мере того, как ее решимость сделать это укреплялась, она услышала шаги на дорожке снаружи, один-единственный повелительный стук в дверь, и дверь открылась. Она закрыла рабочее место и вернулась на кухню. Косой луч дневного света скользнул по полу. Травертин уже вошел в дом.

Чику грубо уставилась на него, на мгновение не в силах найти, что сказать.

- Не такой уж я и страшный, правда? Или ты расстроена тем, что я просто так вошел?

- Я тебя не ждала, - сказала Чику.

- Но ты знала, что наши пути рано или поздно должны были пересечься. В конце концов, мир тесен. Я только что предотвратил неизбежное. - Он прошел дальше на кухню и осторожно прикрыл за собой дверь. - Я слышал, ты рано вернулась из спячки.

- Полагаю, ты шпионил за мной, ожидая, когда я вернусь домой?

Травертин безразлично пожал плечами. - Я присматривал за происходящим, пока тебя не было. Не возражаешь, если я присяду? Мои колени уже не те, что раньше.

- Будь моим гостем.

Травертин занял место, на котором всего несколько минут назад сидела Чику. Он положил руки на стол, и тяжелый черный браслет на его правом запястье звякнул по дереву. Каждые несколько секунд пульсировал маленький красный огонек, сообщая Чику, что он все еще вмешивается в метаболизм Травертина на глубоком уровне, обходя генетические и экзосоматические факторы продления жизни.

Это отразилось на его лице. Сорок лет оставили глубокие морщины вокруг рта и вокруг глаз, сопровождаясь общим ослаблением тона лица. Там были отметины и пятна, которых она не помнила с их последней встречи, а также рыхлая, кожистая текстура кожи под подбородком Травертин. Среди его черных кудрей примостились седые пряди.

Чику, все еще стоя, сказала: - Я не буду извиняться за то, что случилось с тобой, если это то, за чем ты пришел.

- Я пришел только для того, чтобы повидать старого друга.

- Наша дружба разбилась и сгорела где-то в районе Каппы.

- Обещания, безусловно, были нарушены.

- Я сделала, что могла, - сказал Чику, кивая на браслет, который снова запульсировал красным. - Считай, что тебе повезло, что они тебя не казнили.

- И все же тебе было бы трудно назвать это добротой. Хочешь, я тебе кое-что скажу?

- Уверена, что ты это сделаешь, хочу я того или нет.

- Они не хотят, чтобы я умирал. Во всяком случае, не раньше отпущенного мне времени. Вначале они беспокоились, что я могу покончить с собой, вместо того чтобы довести дело до победного конца, поэтому какое-то время за мной кто-то следил. Позже они привезли робота из "Малабара" для выполнения этой работы. Однако теперь они поняли, что я не собираюсь этого делать.

- Ты не из таких.

- Не совсем. К тому же я бы не хотел их щадить.

- Щадить их?

- Если я совершу самоубийство, они не будут вынуждены смотреть, как я разлагаюсь. Нет, они собираются вытянуть из меня все, что стоит их денег. Я прогуляюсь по их ночным кошмарам.

- Значит, единственная причина, по которой ты все еще жив, - это злоба?

- Ты знаешь меня лучше, чем это, Чику. Я от природы любопытен, и никто на самом деле не знает, сколько у меня осталось времени, прежде чем я окончательно развалюсь на куски. Десятилетия, запросто. Может быть, столетие. Я забочусь о себе сам. - Травертин звякнул браслетом о дерево. - Эта штука не идеальна. Время от времени я причиняю себе боль, случайно или как-то иначе. - В качестве иллюстрации он потрогал старый шрам на своем запястье. - Было интересно отслеживать мои процессы ремонта. Я все еще довольно хорошо выздоравливаю, так что некоторые пути продления все еще работают. Я умираю, но не так быстро, как ты можешь себе представить.

Чику задалась вопросом, должна ли она воспринять это как хорошую новость.

- Может быть, ты добьешься помилования.

- При Су-Чун? Я никогда не думал, что скажу это, но это почти заставляет меня желать, чтобы Утоми все еще был главным.

- Я слышала, Су-Чун не хочет говорить о замедлении.

- Это еще мягко сказано. Мы всего в шаге от того, чтобы даже упоминание об этом стало преступлением. Действия, противоречащие общественному благу, разжигание страхов, распространение безответственной идеологии и так далее. Идея настолько опасная, что не подлежит обсуждению. Я думал, мы похоронили всю эту чепуху еще в Средневековье.