Пропавшая сестра

— Ты голодна?

В ответ в животе у меня начинает урчать.

— Смертельно.

— Анжеле нравилось, как здесь готовят салаты. Попробуешь что-нибудь?

Мои щеки заливает румянец.

— Ты представляешь, что перед тобой сейчас моя сестра?

Я пыталась произнести это сухо, но получилось кокетливо. Ведь он думает, что ее больше нет. Ну конечно, ему хочется видеть во мне Анжелу.

Это просто какое-то безумие. Во всех возможных смыслах. Лучше бы пошли в «Макдоналдс».

Себ долго молчит, потом задумчиво произносит:

— Невозможно передать словами, как мне ее не хватает. При первой встрече сходство показалось мне невероятным. Но теперь я вижу, что трудно найти более разных женщин, чем вы с Анжелой. Одна живет разумом, другая — чувствами.

— Monsieur? — Он останавливает ближайшего официанта. — Deux Calvados, s’il vous plait[19].

Я переспрашиваю:

— Кальвадос?

— Местный бренди с севера. Из Нормандии Это аперитив. Анжеле он нравился. Пьют обычно перед обедом.

Себ говорит почти с итальянским темпераментом. Круглые уши торчат из-под коротко подстриженных волос, как у маленького мальчика.

Официант ставит на стол две миниатюрные рюмки прежде, чем я успеваю отказаться.

Себ пожимает плечами и улыбается:

— Это всего лишь французский обед.

Подняв стакан с водой, я произношу тост:

— За то, чтобы разум помирился с чувствами, и за то, чтобы скорее нашли похитителя Анжелы.

— Sante[20]. — Себ прикасается своей рюмкой к моему стакану.

У нас только одна общая тема: Анжела. Она не теряла времени в Париже — успех в Сорбонне, новые друзья, полумарафон, походы по новым ресторанам. Каждый раз, когда Себ сообщает какую-то новую, неизвестную мне деталь, меня охватывает смешанное чувство вины и сожаления.

Мы переходим к обсуждению наших дальнейших планов, но вдруг в речи Себа мелькает незнакомое слово.

— А что такое «кагул»? — Я допиваю остатки воды, а Себ приканчивает второй кальвадос.

— Не кагул, а Кабул, в Афганистане. Мой брат погиб там. Там применяли химическое оружие. — Себ устремляет взгляд за окно. — Но еще хуже, если, конечно, может быть хуже, боюсь, я его разочаровал.

Возникает ощущение, что за соседними столиками при этих словах Себа стихают разговоры. Меня переполняют эмоции, когда я представляю себе его потерю. Не близнецы, конечно, но чувства, которые Себ, кажется, все еще испытывает к брату, очень похожи на мою любовь к сестре. Глядя на его переживания, я чувствую, как начинает рушиться стена, возникшая между нами в квартире Анжелы.

Анжела, где же ты?

— Это, конечно, не мое дело, — говорю я, — но, что бы ни случилось между вами, надо простить себя. Ты ведь и сам понимаешь. Смерть твоего брата — трагедия, а вовсе не твоя вина.

— Да, понимаю. Наверное. Просто жаль, что я его разочаровал. Я всегда дорожил мнением своей семьи, но, когда я стал неврологом, а не хирургом, как мой дядя, все пошло наперекосяк. Дядя постоянно твердил, что никак не ожидал от меня такого. — Себ усмехается. — Возможно, не стоит постоянно оглядываться на родных.

— Возможно.

Себ угрюмо глядит в окно, думая о смерти брата. Потом поднимает бокал:

— Тогда давай выпьем за то, чтобы не зависеть от чужого мнения. И за обретение себя.

Мы снова чокаемся. Яркое солнце заливает стены домов за окном и здание музея рядом с башней.

— Ну что, пойдем? — Себ встает и протягивает мне руку.

— А как же счет?

Себ перестает улыбаться.

— Ты что, никогда не соскакивала?

— Ты предлагаешь сбежать, не заплатив?! — удивляюсь я.

Я не могу понять, шутит он или всерьез. Пристально смотрю на него, но он не отводит глаз. Наконец он сдается и снова улыбается:

— Шучу, шучу. А вот и официант. Ты бы видела себя со стороны!

Он хохочет и толкает меня в бок. И я тоже начинаю смеяться.

Мы спускаемся на лифте на первый этаж (за обед заплатил Себ) и идем по парку мимо парочек, валяющихся на траве. Нас обгоняют два моряка в точно такой же форме, какую надевают артисты где-нибудь на Таймс-сквер или Голливудском бульваре.

— Ну блин! — восклицаю я.

Себ садится на ближайшую деревянную скамейку и притягивает меня к себе на колени.

— Эй-эй… Ты что?

В уголках его глаз появляются морщинки, и я вдруг осознаю, что именно в таких ботаников обычно влюбляюсь я, а не Анжела. Неужели какая-то крохотная часть моего существа способна испытать удовлетворение, если он предпочтет меня Анжеле, или хотя бы воспоминаниям о ней?

Устыдившись своих мыслей, я встаю, но Себ тянет меня назад. Он говорит что-то по-французски, и в нос мне бьет сладкий аромат кальвадоса. Сквозь свои тонкие леггинсы я чувствую складки грубой ткани его штанов.

— Мы еще ничего дельного не сделали за все утро, — шепчу я ему прямо в лицо. Его ладонь лежит на моей руке. — Мы ни капли не продвинулись к пониманию того, что с ней случилось… — Мои глаза наполняются предательскими слезами.

Себ дотрагивается до моей щеки подушечкой большого пальца. И горячим шепотом произносит:

— Je suis la, mа belle[21].

Звук его голоса завораживает меня, и незаметно для меня наши губы сливаются в нежном поцелуе, который вскоре переходит в страстные объятия; на заднем плане, как полагается в Париже, звучит аккордеон уличного музыканта, наигрывающего популярную мелодию. На какое-то время я теряю контроль над временем. Когда я целовалась в последний раз? После смерти родителей я замкнулась в себе и долго ни с кем не общалась, будучи не в силах даже продолжить учебу в медицинском колледже. Брошенная на произвол судьбы даже собственной сестрой, я жаждала близких отношений, хотя вряд ли призналась бы в этом даже самой себе.

Его язык проникает все глубже и глубже, одной рукой он сжимает мою шею, а другая гладит мою ногу выше колена. Жадные поцелуи заставляют мои бедра трепетать. Моя спина выгибается, и он стонет:

— Mon Angele.

Я вздрагиваю. Вкус его языка вдруг становится приторным. И отстраняюсь, успевая заметить, как в широко раскрытых глазах Себа отражается мой ужас.

Бегу по улице, все быстрее и быстрее, словно вор. Но я и есть вор, ведь я только что целовалась с парнем своей покойной сестры. Покойной ли? На набережной я замедляю шаг, и гул парижского часа пик заглушает мои рыдания. Заставляю себя пройти милю пешком, прежде чем сесть в такси, чтобы забыться в уличном шуме. Несмотря на все усилия забыть их, в ушах звучат слова Себастьяна.

«Моя Анжела».