Поцелуй ягуара

— Так, чтобы я смогла понять, как с этим справиться, — может быть, Натали и признавала, что выхода из этого нет, но она не принимала того, что, как она знала, исходило из этого.

Ей нравился Сабан. Она не понимала, как сильно он ей нравится, пока не задумалась об этом, не распределила отношения по категориям. Она заботилась о нем. Она скучала бы по нему, Боже, скучала бы так сильно, если бы его не было здесь, но она не любила его. Она не хотела его любить. И не хотела, чтобы он ее контролировал или какой-то чертов гормональный афродизиак.

Дверь за ними закрылась, и Натали оказалась прижатой к нему, а его руки, словно стальные ленты, обвились вокруг нее, когда его поцелуй стал дразнящим. Сабан облизывал и покусывал ее губы, давая вкус пряной, бурной сущности его поцелуя. Он заставил женщину желать большего. Заставил стонать. Ее руки сжались вокруг его шеи, ее язык прорвался мимо его губ, чтобы почувствовать его вкус.

— Мы не доберемся до спальни, если ты продолжишь в том же духе, — предупредил он ее своим темным, грубым голосом, рычащим хрипом, от которого по ее телу пробежала дрожь, когда одна рука, просунувшись под резинку штанов, обхватила изгиб ее попы.

— Ну и что? — Натали было все равно.

Когда Сабан прижал ее к себе, руки Натали скользнули от его шеи к пуговицам рубашки. Она хотела почувствовать его, хотела прикоснуться к нему. Недели, которые он преследовал ее по дому, этот образ разыгрывался в ее сознании. Повернувшись, оторвалась от пуговиц и выдернула материал рубашки из брюк, прежде чем потереться о Сабана, как кошка. Как будто у нее была привычка тереться об него при каждом удобном случае.

Натали хотела его. Ей не нужно было бороться с этим желанием сейчас; что-то заставило ее сделать это, вырвало выбор из ее рук, и она вдруг задалась вопросом, хорошо ли это. Стала бы она когда-нибудь охотиться на могущественного сексуального зверя, которым был этот мужчина?

Натали разорвала поцелуй, его дразнящий вкус сводил ее с ума. Ее руки сомкнулись на его рубашке, и она распахнула ее. Пуговицы разлетелись, а рычание покинуло его губы, дикое, звериное, но его грудь, наконец, обнажилась. Загорелый, твердый и жесткий, и без волос, за исключением почти невидимых, невероятно тонких волос, которые покрывали его.

— Боже, — это было лучше, чем волосы на груди. Пот блестел на нем, делая мягкие волоски более заметными, и Натали поняла, что нет ничего более чувственного. Мысль о том, как грудь Сабана трется о ее чувствительные соски, заставила киску сжаться, а соки разлиться между набухшими складочками бедер.

Натали должна была попробовать его на вкус. Пока он нес ее через кухню по короткому коридору и лестнице, она лизнула его грудь. Его мышцы напряглись от ласки, руки сжались, и Сабан чуть не врезался в стену.

Она наслаждалась его вкусом, целуя и облизывая путь к плоскому, твердому диску его мужского соска. Ее зубы покусывали и сжимали его плоть. Натали смутно задавалась вопросом, нужен ли ей гормон, чтобы пристраститься к Сабану, изголодаться по нему, жаждать его прикосновений, пока она не подумала, что умрет без него. Сабан мог быть зависимостью сам по себе, решила она.

— Да. Боже милосердный, cher, — он прижал ее к стене, его голова откинулась назад, когда Натали нащупала жесткий сосок, наслаждаясь вкусом мужчины, тепла и жесткой твердости мужской плоти.

— Ты на вкус как твой поцелуй, — хныкала она, снова облизывая его грудь, маленькие ореолы сосков, вкус его плоти обжигал женщину. — Поцелуй меня, Сабан. Мне нужен твой вкус.

Рычание, которое исходило из его губ, должно было быть пугающим; оно должно было вызвать, по крайней мере, настороженность, чтобы охладить вожделение, горящее внутри нее. Вместо этого, рык заставил живот сжаться новым спазмом, и влажное тепло снова полилось из ее киски. И когда его губы накрыли ее, а язык скользнул внутрь, не было ни осторожности, ни размышлений, только голод, только отчаянная потребность, внутри Натали, заменить тени в его глазах светом.

Эта мысль пронзила ее, когда она почувствовала, как Сабан поднимается по лестнице. Она видела эти тени, когда впервые встретила его, удивлялась им, тосковала по ним.

Она гладила руками по его обнаженным плечам, наклонив голову облизала губы, охваченные штормом вкуса его поцелуя. Она любила шторм. Раскаты грома, вспышка молнии, и все это было в его поцелуе, в отчаянном голоде, который, как Натали знала, не испытывал к ней ни один мужчина.

— Не дойду до кровати, — простонал Сабан, отрывая губы от ее губ, чтобы потянуть за рубашку. — Сними ее.

Она сняла ее и швырнула за спину, а он, сбросив обрывки рубашки, опустился на колено.

Глаза Натали расширились, когда она оседлала его бедро, горячие мышцы прижимались к ее киске, ее вес против него, дразнил ее клитор. И когда Сабан двинулся, о Господи, его руки ласкали ее бедра, прикоснулись к клитору, а губы накрыли ее твердый сосок.

— Да! — прошептала Натали, запрокинув голову, пока инстинктивно двигалась, волнообразными движениями, на бедре Сабана.

Трение на ее клиторе было восхитительным, если бы она могла просто получить больше давления, правильное положение.

Натали была в шокирующем экстазе, балансируя на вершине оргазма, уверенная, что, когда он придет, он снесет ей голову.

— Только не так, — сильные руки сжали ее бедра. — Внутри тебя. Я буду внутри тебя, когда ты кончишь со мной, cher. Будь я проклят, если ты кончишь, до того, как я окажусь внутри.