Поцелуй ягуара

Глава 4

Как она могла сказать ему такую гадость?

Натали почувствовала, как все внутри нее сжимается, обжигаясь от осознания того, что она нанесла удар самым неприемлемым образом и обвинила его в чем-то настолько порочном.

Этот мужчина, который отложил в сторону свою гордость, чтобы читать эти глупые книги о свиданиях, который пытался очаровать ее, пытался помочь ей вместо того, чтобы взять то, что он хотел.

И это почти сработало. Черт, это работало, и она знала это; это причина, по которой женщина так с ним боролась. Именно по этой причине она боролась с каждой его увертюрой. Потому что он заставлял ее чувствовать, заставлял желать то, чего, как она говорила себе, не существует.

Натали подозревала, в некотором роде она знала после того, как встретила КэлланаЛайонса и его жену, Меринас, что слухи о странной связи спаривания и замедлении старения, которые распространяли таблоиды, были правдой.

Ни Кэллан, ни Меринас за последние десять лет не постарели ни на год; то же самое относится и к другим, которые играли ведущие роли в жизни Пород или поженились. Или спарились, как называли это Породы.

Сабан неподвижно стоял перед грилем, борясь, как она знала, со своими собственными эмоциями. Она и раньше видела борьбу в его выражении лица, и видела ее теперь в напряженных плечах.

Натали хотела прикоснуться к нему, облегчить его страдания, и все же, страх отдаться ее собственному возбуждению, с такой точки зрения, беспокоил ее. Но она не могла оставить его страдающим, веря, что чувствует тоже. Женщина придвинулась к нему, прижала голову к его спине и почувствовала, как он тяжело задышал.

— Прости, — снова прошептала она.

Его кивка, напряженного движения головой, было достаточно.

Отойдя назад, Натали села в мягкое кресло рядом со столом во внутреннем дворике. Сабан стоял к ней спиной, раскинув руки так, что они упирались в деревянные стенки большого гриля. Мышцы спины были напряжены, голова поднята, и он уставился в лес. Она почти чувствовала его потребность бежать.

Так же, как она чувствовала это раньше в течение последнего месяца. Уникальное напряжение, которое охватывало его, несмотря на его обычную дразнящую манеру. Она задавалась вопросом, насколько это было игрой, а насколько на самом деле было частью Сабана Бруссарда.

— Тогда большая часть того, что ты знаешь обо мне, ложь, — мужчина пожал плечами, все еще стоя к ней спиной. — Я злобный, высокомерный, ненавижу шутки, а бейсбол меня завораживает, — тогда он взглянул вниз. — Я действительно люблю готовить.

— А дразнить и флиртовать? — Что-то из этого ей нравилось, что-то она понимала, и что все остальное было притворством.

— Я не бабник, cher, — Сабан хмыкнул. — Я— убийца. Я был создан убийцей, воспитан как один из них, и как только я сбежал, то убил, чтобы остаться на свободе.

Натали смотрела, как он повернулся к ней, выражение его лица было спокойным, слишком; только глаза блестели от волнения.

— Я знаю, кто такие Породы, Сабан, — пробормотала она. — И теперь я знаю, почему ты пытался быть тем, кем не был, — женщина натянуто покачала головой.

Боже, это возбуждение убивало ее. Было достаточно плохо до того поцелуя, но теперь оно разрывало ее организм, делая почти беспомощной.

И Сабан знал это, он мог учуять это, он мог чувствовать все это.

— Натали, прими гормоны, — сказал он хриплым голосом, наблюдая, как его пальцы сжимаются в кулаки. — Войди внутрь. Я приготовлю стейки и приду через некоторое время.

— Так было с самого начала?

Ей нужно было знать, с чем она имеет дело, с кем она имеет дело.

— За неделю до того, как я пришел к тебе и представился, я наблюдал за тобой, — Натали вздрогнула от удивления, наблюдая, как его голова поднялась навстречу мягкому ветру, который дул со стороны гор. — Ты была одна в доме, окно твоей спальни было открыто, и запах твоего возбуждения донесся до меня. Ты мастурбировала.

Натали почувствовала, что у нее горит лицо, и не было возможности скрыть свое смущение, когда Сабан повернулся и присел перед ее стулом.

— Я чувствовал в воздухе твой сладкий запах, — прорычал он, всего в нескольких дюймах от ее лица. — Нуждающийся, ноющий, твоя киска пульсировала, желая удовлетворения, и ты не могла его получить, — его губы обнажили зубы, его глаза горели, когда Сабан понизил голос. — И я знал, что смогу дать тебе это. Я знал, что хочу взять тебя с такой силой, которая преодолела даже мою потребность убить ублюдков, которые охотились на нас столько лет. И я знал, ощущая запах твоих соков в воздухе, что ты моя пара.

— Как? — Отчаяние наполнило Натали, тоска, страх — столько эмоций, столько потребностей, которые она не могла понять. — Откуда ты мог знать, Сабан?

Он взял ее за руку, прежде чем она успела отодвинуться, и прижал ладонь к своему сердцу.

— В ту ночь я впервые в жизни осознал, что мое сердце бьется. Никогда в жизни я не испытывал ни страха, ни волнения, не нервничал. Я всегда был спокоен. Всегда с ровным пульсом. Но той ночью, Натали. В ту ночь я почувствовал все эти вещи, cher. Я чувствовал, как они разрывают меня изнутри, разрывают мою душу и наполняют меня. Лишая контроля. Лишая воли. У меня не было выбора, потому что ты вторая половинка меня. Моя душа, boo. Моя пара.

Мужчина должен был выглядеть нелепо, стоя на коленях перед ней с ее рукой, прижатой к его груди, к сожалению, он выглядел совсем не смешно. Он выглядел высокомерно; выглядел как мужчина, решивший претендовать на свою женщину.

Сексуальный, дикий, голодный. Сабан не умолял, не просил разрешения на ее сердце. Он утверждал это, и, насколько мужчина мог судить, все было так просто.

— Это не работает таким образом, — Натали чувствовала его сердце под своей рукой, сильное и твердое. — Только потому, что ты этого хочешь…

— Это не значит, что это так, — его губы искривились от горького осознания. — Но лихорадка делает это возможным, Натали. То, что ты сказала, что у тебя отняли выбор, может быть правдой с твоей точки зрения, в данный момент. Но это неправда по отношению ко мне. Если бы ты не должна была быть в моем сердце, а я твоем, этого бы не случилось.

— Сабан, в жизни нет никаких гарантий, — огрызнулась она, расстроенная, чувствуя, что его давление, принесло ей уверенность. — Я только что вырвалась из брака, который почти уничтожил меня, от мужчины, который контролировал меня. Мне не нужно прыгать из огня, да в полымя.

Когда последнее слово слетело с ее губ, жар распространился внутри ее киски, между бедер. Она стиснула зубы от мучительного удовольствия. Это была не боль. Это была потребность в удовольствии, острая, интенсивная, разрушительная для ее самоконтроля.

— Я приняла эти чертовы таблетки, — простонала она, обхватывая руками живот, надавливая, борясь со спазмами, которые рвались из нее.

— Гормон от поцелуя повышает уровень возбуждения, — мягко сказал Сабан. — Гормон в мужской сперме несколько облегчает его.

Он откинул волосы с ее лица, его твердые руки поглаживали ее лицо, принося чистое удовольствие.

— Я подозревала, — она покачала головой. — Сплетни в газетах, все эти глупые статьи. Когда я приехала в Святилище и встретила Кэллана и Меринас, то заподозрила, что часть из них была правдой.

И Натали была заинтригована, заинтересована Породой, который смотрел на нее голодными глазами и притворялся кем-то, кем он не был.

— Отчасти это правда, — согласился он. — Позволь мне успокоить тебя, Натали. Позволь мне забрать твою боль.

Его губы коснулись ее легким, как бабочка, поцелуем, и стон потребности вырвался из ее губ.

— Я буду сожалеть об этом, — она знала, что это так.

Натали открыла глаза и уставилась на него: отчаяние, нужда и страх смешались в ней.

— Я не могу справиться с кандалами, Сабан. Меня нельзя контролировать, — страх перед этим разрывал ее разум, разрушая равновесие, которое она нашла после развода.

Потому что ее контролировали. Из-за гормона спаривания, который он ввел в ее организм, из-за ее собственного тела, из-за потребности, которую она не могла отрицать, потому что все внутри нее требовало его прикосновений.

— Я позову Элли, — прорычал он. — Она может усилить действие таблеток.

Натали покачала головой, ее руки дернулись вверх, чтобы остановить Сабана, когда он двинулся, чтобы отстраниться от нее.

— Прикоснись ко мне. Просто прикоснись ко мне, — Натали чувствовала, как пот льется с ее лица, как слабость вторгается в ее тело. — Сабан, это хуже, чем она говорила. О, боже, очень плохо.

Доктор Элли Мюррей объяснила, чего она может ожидать на первой стадии лихорадки. Но она сказала, что все станет только хуже после первого секса. До этого возбуждение оставалось стабильным, немного неудобным, пока они с Сабаном не занимались сексом.

Если позже будет еще хуже, то Натали не знала, переживет ли это.

Она смотрела на Сабана, видя агонию в его глазах, зная, что он тоже этого не ожидал.

— Cher, Натали, — его большие пальцы гладили ее щеки. — Иди внутрь, подальше от меня. Я закончу ужин для тебя. Ты сможешь поесть.

Она покачала головой.

— Черт, если мы останемся, bébé, то закончим это здесь. — Сабан тяжело дышал, его грудь двигалась быстро и тяжело, а руки сжались вокруг ее лица. — Запах твоего возбуждения сводит меня с ума. Мой контроль и так достаточно ослаб.

Женщина нервно облизнула губы.

— Пойдем со мной.

Тот факт, что она приняла решение, что на самом деле рассматривает возможность секса с ним в этот момент, не должен был удивлять ее, но это так. Это возбуждение не было болезненным, не в смысле уровня или степени боли. Вместо этого, это была нужда, отчаяние; ее кожа горела от потребности его прикосновений, ее рот наполнялся слюной от его вкуса.

— Иди, — сказал он строго. — Я занесу еду обратно и приду к тебе.

Она покачала головой.

— Отойди от меня, Натали, — прорычал Сабан, вскакивая на ноги, удивляя ее своей горячностью. — Войти внутрь. На пять минут. Дай себе пять минут вдали от меня, убедись без моего присутствия, что твой самый мудрый выбор — это не звонить Эли.

— Ты сам это начал, — она вскочила с кресла и повернулась к нему лицом, гнев поднялся внутри нее, стуча в ее крови и пронзая ее чувства, он усиливался вместе с похотью. — Ты ввел этот странный гормон в мой организм, теперь ты должен позаботиться об этом.

Если бы Натали смогла преодолеть эту потребность, хотя бы на несколько минут, достаточно долго, чтобы снова подумать, тогда она смогла бы понять это. Но она знала, что пока он не коснется ее, пока не возьмет ее, в ее голове не будет ни одной ясной мысли.

Раздался рык.

— Сейчас я на пределе, — проскрежетал Сабан сквозь зубы. — Я не буду тебя успокаивать.

— Если бы ты попытался успокоить меня, мне, возможно, пришлось бы убить тебя, — бушевала она, ее руки оттаскивали ткань рубашки от тела, когда женщина почувствовала, как пламя потребности облизывает ее плоть. — Сабан, пожалуйста, просто прикоснись ко мне. Сделай что-нибудь, что угодно, чтобы я могла думать.

— Так, что ты сможешь найти выход из этой ситуации? — горечь наполнила его голос, но он прикасался к ней, уводя обратно в дом, забыв о стейках.