Поцелуй ягуара

Глава 14

Сабан сидел возле маленького кирпичного домика.

В спальне Натали горел свет. Она оставила занавески чуть приоткрытыми, а он предупреждал ее об этом. Предупреждал ее до такой степени, что он сам начал закрывать их на ночь, просто чтобы убедиться, что они в безопасности.

Ну, может быть не только для того, чтобы убедиться, что они в безопасности. Ее спальня была будто улей ароматов. Куда бы он ни повернулся, повсюду ощущался еще один тонкий дразнящий аромат Натали. Ее духи, смешанный запах мыла и шампуня, запах страсти на простынях, разочарования на подушках. Запах женской борьбы против мужской доминирующей силы. Ее бессознательная, осторожная борьба, чтобы сдержать свои собственные потребности, свои желания, даже когда запах этих потребностей и желаний достиг его.

Ад. Он в отчаянии провел рукой по лицу. Как он мог так ошибиться? Черт возьми, Натали не была непостоянной женщиной. Непостоянство имело свой запах, точно так же, как обман, нечестность и возбуждение имели свой запах. В том, что он чувствовал от своей пары, не было ничего непостоянного.

Упрямая. Да. Эх, у нее было огромное количество упрямства. Недоверие, у нее была довольно здоровая доза и этого также. Но характер у нее был сильный.

Он откинул голову на спинку сиденья с грубым рычанием. Он ясно помнил свою ярость, когда понял, что она сделала. Она рисковала своей жизнью, рисковала жизнью, которую они могли бы иметь вместе, и своей собственной душой. И все ради спасения никчемной шкуры бывшего мужа.

Но разве не она чуть не разбила машину, которую Кэллан дал ей в первую неделю, чтобы избежать хромой собаки посреди дороги, которая не могла двигаться достаточно быстро? Тогда, милостивый боже, что же сделала эта женщина? Она вышла из машины и подошла к ней, несмотря на ее испуганное рычание и ошеломленные глаза.

Тогда она тоже рисковала собой. Как и Сабан. Он все еще имел шрамы от зубов этой паршивой шавки, на ноге, где она укусила его. И все потому, что глаза цвета патоки наполнились слезами, а мягкое сердце его пары решило, что собака заслуживает того, чтобы жить.

Собака могла быть заразной бешенством, но он рисковал своей шеей ради раненого, разъяренного животного, чтобы Натали не рисковала своей.

Неужели Майк — всего лишь бродяга, которого она боится усыпить?

Или он пытался оправдать себя и женщину, которая владела его душой?

Он осторожно вдохнул, посмотрел на время, показанное на приборной доске его грузовика, и поморщился. Было почти три часа ночи. Натали еще не спала, он видел, как ее тень мелькнула сквозь щель в занавеске. Он знал, что инфорсерыШайлоГейдж и МеркюриУоррент, еще не спят.

Двумя из самых противоречивых Пород, когда-либо рожденных, были Шайло и Меркюри. Без сомнения, они находились в разных комнатах, в противоположных углах, поджидая, как кошка мышь.

Неудивительно, что Натали расхаживала по дому. Когда эти двое дежурили на посту, разговоров было очень мало.

Черт. Он достаточно долго сидел здесь в темноте, жалея себя. Он не получит нужных ответов, пока не столкнется с ней лицом к лицу, пока не спросит, почему она рисковала собой ради своего бывшего мужа. И у него будут свои ответы.

Сабан был достаточно мужественным, чтобы принять то, что она любила раньше, но будь он проклят, если он был достаточно мужественным, чтобы принять, что эти эмоции все еще могут оставаться в ее сердце.

Толкнув дверь грузовика, он вышел из машины, закрыл и запер ее щелчком кнопки безопасности на ключе, прежде чем направиться к дому.

Входная дверь открылась прежде, чем он ступил на крыльцо, и Шайло вышла наружу, тихо закрыв за собой дверь, прежде чем прислониться к косяку.

Одетая во все черное, с длинными темными волосами, туго стянутыми на затылке, с темно-золотыми глазами, сверкающими в лунном свете, она выглядела именно такой, какой и была: могущественный хищник, сила, с которой нужно считаться.

Она была любимицей в Святилище, немного избалованной, определенно немного высокомерной, но у нее было доброе сердце. И судя по выражению ее лица, она сумела найти в себе немного сочувствия к Натали.

— Шайло, — он ступил на крыльцо.

— Бруссард, — она улыбнулась, но это не было приятно.

Шайло не была известна своим спокойным темпераментом, но она была известна своей способностью причинять боль мужчинам. Он был уверен, что даже Совет не одобрил бы этого.

Сабан остановился и спокойно посмотрел на нее.

— Ты впустишь меня в этот дом, Ши?

Она посмотрела в ночь, прежде чем снова взглянуть на него.

— Она проплакала почти весь вечер, — в голосе женщины послышалось шипение. — С каких это пор можно делать свою пару несчастной, Сабан? Это проклятое место воняет ее страданиями.

— Я позабочусь о ней, — заверил он инфорсера. — У тебя есть свои дела, о которых нужно позаботиться. Я благодарю вас за то, что вы пришли сюда и позаботились о ней для меня.

Она фыркнула от слов благодарности, но отошла от двери, прежде чем открыть ее и направиться к лестнице.

Меркюри вышел из темноты, легко кивнув Сабану, прежде чем последовать за Ши и исчезнуть в ночи.

Сабан вошел в дом, запер дверь и проверил систему безопасности, прежде чем направиться к лестнице.

Странно, но в доме пахло не страданием, а гневом. Горячим, бурлящим и определенно женским.

Он поднялся по лестнице, проскользнул в коридор и подошел к ее закрытой двери. За этой дверью был рай. Постель, которую он делил со своей парой, запах их страсти, полное и неоспоримое знание того, что эта женщина принадлежит ему, несмотря на все доказательства обратного.

Это безумие, она думала, что может спасти мир, и несчастные мужчины, причастные к неприятностям из-за своей собственной глупости, должны остановиться.

Сабан стиснул зубы, когда запах гнева здесь стал острее, разжигая пронизанный гормонами адреналина организм, стучав по его голове с первобытным желанием показать ей, усилить свое господство над ней. Чтобы этого никогда не повторилось.

Никогда, никогда она не примет чью-то сторону против него. Если он почувствует, что нужно пролить кровь, то прольет ее. Он не хотел, чтобы Натали стояла между ним и опасностью или между ним и его собственной совестью.

Она понятия не имела, какую кровь Сабан уже отыграл в борьбе за выживание. Стоять между ним и одним слабаком, параноидальным маменькиным сукиным сыном, не имело никакого значения, и ей нужно было быстро научиться этому.

Мужчина схватился за дверную ручку, толкнул дверь и, быстро распахнув глаза, пригнулся, чтобы избежать тяжелого предмета, пролетевшего по воздуху к его голове.

— Черт возьми, Натали! — Сабан снова пригнулся и быстро уклонился от очередного снаряда. Какое-то белое керамическое нечто, догадался он, ударилось о дверной косяк, когда дверь захлопнулась. — Достаточно.

— Я покажу тебе достаточно!

Прикроватные часы полетели ему в голову и с громким стуком ударили в плечо. Боль была минимальной, но он не должен был давать ей шанс попасть в цель. Сабан бросился к ней.

Натали была быстра, но недостаточно. Обхватив ее рукой за талию, он бросил ее на кровать и быстро опустился на нее. Он оседлал ее бедра, сжал запястья одной рукой и крепко прижал к кровати.

Короткий халат, который она носила, доходил ей до бедер, свободно подпоясанный спереди, распахнулся, открывая твердые маленькие и набухшие соски.

Упругие холмики подпрыгивали, когда она боролась с ним, и его член затвердел, отчаянно желая освободиться. Запах гнева и желания заполнил комнату. Из-за лихорадки ее щеки вспыхнули, а глаза потемнели.

И запах боли. Он тщательно замаскирован под гнев, но он чувствовал ее боль, чувствовал ее в воздухе вокруг них.

— Ты грязный ублюдок, слезь с меня, — закричала Нат. — Слезь с меня и убирайся из моего дома. Возвращайся туда, откуда ты пришел. Я не хочу, чтобы ты был здесь.

Это были слезы, блестевшие в ее глазах, влажный блеск делал ее глаза более светлыми, слаще, чем когда-либо.

Наклонившись к ней, он выпустил низкий, предупреждающий рокот из груди. Грубый, первобытный звук только заставил ее глаза сузиться, а лицо покраснеть еще сильнее.

— Эти рычащие штучки на меня не действуют, — отрезала она. — Ты ушел. Ты оставил меня с Породами, которые даже не разговаривали со мной. Но еще хуже, придурок, ты оставил меня страдать!

У Сабана было такое чувство, что она говорила не о возбуждении или лихорадке.

— И как, пара, я оставил тебя страдать? — прорычал он. — Не доверяя тебе? Обманув тебя и сознательно подвергнув мою жизнь опасности? Сознательно выбирая другую вместо своей пары! Это я сделал?

— То, что ты сделал, было намного хуже, — задыхаясь, произнесла Натали хриплым голосом. — Ты бросил меня, Сабан. Ты ушел, когда поклялся, что никогда не оставишь меня, — одинокая слеза коснулась ее щеки. — Ты солгал мне.

Да, так и было. Он вытер слезу с ее щеки большим пальцем, чувствуя вину, которая росла в нем.

— Я вернулся.

Его не могли поколебать слезы на глазах.

— В три часа ночи, — усмехнулась она.

Сабан почти улыбнулся. Она говорила, как жена, и это знание наполнило его скорее волнением, чем гневом. Она могла продолжать так говорить.

— Зачем ты пошла к нему? — Сабан задал вопрос, ненавидя себя за это, ненавидя гнев, который наполнил его из-за этого. — Я чуть не потерял тебя, Натали. Я бы потерял свою душу, если бы с тобой что-нибудь случилось. Почему? Зачем тебе, блядь, так рисковать? Неужели он так важен для тебя?

— Ты так важен для меня, — Нат дернулась, поднимая голову, пока они не оказались почти нос к носу, пламя мерцало в ее темных глазах. — Я хотела, чтобы он ушел. Я хотела, чтобы он ушел, и не хотела, чтобы тебе пришлось убивать его.

Сабан в замешательстве покачал головой. Судя по тому, как работает мозг этой женщины, он никогда ее не раскусит.

— С чего ты взяла, что сможешь заставить его уйти? Даже если бы солдаты Совета не были вовлечены, Натали. Что, во имя господа, заставило тебя думать, что он послушается тебя?

Она тяжело выдохнула и посмотрела на него в ответ.

— Скажи мне, — прорычал он.

Ее взгляд стал резким, яростным.

— Потому что он знает меня, Сабан. Я выгнала его из нашего дома, я развелась с ним, несмотря на его просьбы. Если бы он знал, без тени сомнения, что у него нет ни единого шанса, он бы ушел. Он бы возненавидел меня, и это было бы прекрасно, но он бы ушел.

— И что же ты могла сказать, чтобы убедить его в этом, когда страх передо мной этого не сделал? — снова прорычал Сабан. — Ради бога, Натали, ты ничего такого не могла сказать.

— Я могла бы сказать ему, что люблю тебя! — воскликнула она, заставив мужчину замолчать. — Я могла бы сказать ему, что если он не уйдет, то я никогда больше не встану между ним и твоими кулаками. Черт бы тебя побрал. Я могла бы заставить его понять.

— А зачем тебе это нужно?

Он покачал головой. Натали сказала, что любит его, и это было правдой. Он видел это в ее глазах, в ее выражении лица, он чувствовал сладкий, обжигающий запах этого. Она любит его.

— Потому что мне невыносимо видеть, как животные или дураки истекают кровью и умирают. Блин, Сабан, натравить тебя на него было бы все равно что выпустить аллигатора в курятник. Полное уничтожение.