Хранитель истории

— Вера Павловна! — Фёдор Алексеевич приник губами к моей ладони, затянутой в перчатку. — Получили ли Вы мой подарок? Я, право, не находил себе места, Вы на меня сердитесь?

— Любезный Фёдор Алексеевич, как же я могу на Вас сердиться? — Рассмеялась я, пожимая его руку. — Вы же мой спаситель. Идёмте, не будем стоять на дороге.

Я увлекла поручика за ворота, оттуда с главной тропинки в сад, где мы бы спокойно могли поговорить с глазу на глаз. Приводить гостей в дом своего “благодетеля” я не имела права, да и не хотела бы, чтобы холодная война с генеральшей пришла в активные боевые действия. Черт его знает, на что способна эта женщина.

— Прошу не серчать на меня за подобную негостеприимность, но боюсь, что Мария Алексеевна неверно истолкует Ваш визит. — Я виновато улыбнулась Толстому. Поручик замахал на меня руками.

— Что Вы, Вам нет нужды объясняться. — Вдруг он горько усмехнулся. — Не очень Вам везёт с попечительницами…

Ах да! Это он про мою несуществующую тётку. Я поскорей изобразила на лице печальную улыбку.

— Благо, Пётр Александрович очень ко мне добр. Он дозволил мне заниматься музыкой.

— Я слышал. — Кивнул Толстой. — Половина Петербурга шумит о вечере у генерал-губернатора.

— Правда? Я не желала, чтобы обо мне пошёл слух… — Но внутри я ликовала. Отлично! Теперь надо, чтобы обо мне говорил весь Петербург без исключения.

— Вас хвалил сам император. Это большая честь.

Мы помолчали. Я, чуть склонив голову, думала о том, как бы ещё засветиться перед Петербургским обществом, поручик, видимо, о своём. Внезапно Толстой схватил меня за руку и прижал ладонь к своей груди.

— Вера Павловна. — Начал он, крайне взволнованный. — Дайте зарок, что будете помнить обо мне всегда.

Я вскинула голову, глядя на высокого офицера снизу вверх. Искристые глаза, румянец, какой же он был всё-таки красивый. Барышни наверняка укладываются перед ним штабелями, что уж говорить о дворовых девках. Я чувствовала, как сильно бьётся его сердце под моей ладонью.

— Можете не сомневаться, Фёдор Алексеевич, без Вас бы я уже… — Закончить он мне не дал. Порывистый, но страстный поцелуй заставил меня замолчать, а сердце пуститься в галоп. Это было неожиданно и, чего уж греха таить, чрезвычайно приятно. В моей голове уже заплясали картинки весьма непристойного содержания… как всё прекратилось. Толстой также порывисто отстранился, отнял мою руку.

— Простите, Вера Павловна. Я обещал не сомневаться в Вашей благовоспитанности, и сам толкаю в эту пропасть. — Он снова поцеловал мою ладонь, низко склонившись, а я не удержалась от того, чтобы поморщиться. Ох, милый поручик, если бы Вы знали, сколько раз я уже падала в эту пропасть. — Прощайте, Вера Павловна! Прощайте!

Прежде чем я успела открыть рот, Фёдор Алексеевич как ошпаренный выскочил из кустов, оставив меня ошеломлённую и недовольную наедине со своими картинками.

Утром за завтраком Мария Алексеевна, с которой у нас была объявлена холодная война, уронила как будто между прочим:

— Что же Вы будете делать с Толстым, Пётр Александрович? — Я навострила уши. Судя по кинутому на меня многочисленному взгляду, разговор предназначался для одного зрителя.

— А что я, по-вашему, должен с ним сделать? — Поморщился губернатор, даже не оторвав взгляда от своей газеты.

— Ну как же! Всё же дуэль! — Возмутилась генеральша.

— Фёдор Алексеевич участвовал в дуэли? — Тут уж не выдержала я. Сердце сжалось в тревоге за порывистого поручика.

— Не в первый раз. — Пётр Александрович сложил газету и недовольно сначала посмотрел на жену, потом на меня. — Вам не следует тревожиться, Вера Павловна. Толстой хоть и дальний мне родственник, но совсем другой. Дуэлянт, транжира…

— И бабник. — Вставила свои пять копеек Мария Алексеевна. Генерал снова поморщился.

— Одним словом, таковых людей может исправить только достойное наказание. Пока поручик отправляется на гауптвахту, но, скорее всего, он будет уволен из гвардии. Или разжалован в рядовые. Это вопрос времени.

Так вот что делал Толстой вчера перед домом губернатора! Он пришёл проститься. Чувства у меня были на этот счёт смешанные: досада, тревога. Глупый мальчишка. Впрочем, главное, чтобы Фёдор Алексеевич остался жив.