Хранитель истории

Глава 23

Сидеть в полном заточении я выдержала ровно день. Граф тоже старался без дела на улицу не показываться, еду нам приносила услужливая горничная. Даже сверх меры услужливая. Напрочь игнорируя моё присутствие, она открыто строила глазки Голицыну. Пыталась лишний раз коснуться его, задеть, то и дело поворачивалась своей «удачной стороной», одним словом — кокетничала. Голицын её, конечно, на это не реагировал, но меньше она раздражать меня от этого не стала.

К тому же как не был мил Сергей, наши разговоры то и дело скатывались в вопросы о будущем. Поначалу я пыталась лавировать. Потом удачно затыкала возлюбленного поцелуями. Скоро начала игнорировать. На самого Голицына я не злилась. На его бы месте любой бы, самый спокойный и нелюбопытный человек вёл бы себя так же. У графа же был живой и пытливый ум, а также много тревоги за будущее Родины. Я злилась скорее на себя. Во-первых, потому что проболталась. А во-вторых, из-за того, что мне сложно не поддаваться на его чары.

Так что не удивительно, что на второй день я отпросилась погулять. Пришлось приложить недюжинные усилия, но всё же я убедила Сергей в том, что вряд ли по столице разгуливают гвардейцы в поисках нас с ним и вглядываются в лицо каждой мимо проходящей барышни. Тем более что по легенде мы должны быть где-то по дороге Москву.

Граф не хотел отпускать меня одну, долго хмурился.

— Мне будет спокойней, если я пойду с тобой. — Твердил он снова и снова. Да и мне было бы спокойнее, если он пойдёт со мной. Но, увы, удушливая атмосфера постоялого двора действовала на меня столь угнетающе, что мне просто необходимо было развеяться.

Я очень боялась, что мой «Помощник» действительно неисправен. И если капсула заработала, то я могу об этом не узнать. Рядом с Уваровым такова вероятность была гораздо меньше. И я уже, признаться, привыкла, что «брат» где-то недалеко. Всё же с ним было как-то спокойнее за то, что я не упущу хорошие новости. Теперь обо всём приходилось снова беспокоиться самой.

Выторговать у Голицына прогулку до капсулы удалось только взамен на подробное объяснение, куда я иду.

— Обещай, что не будешь следить за мной. — Сергей помогал мне с платьем. В отсутствие Авдотьи завязать все хитрые верёвочки на нём стало непросто. А просить помогать местную горничную я наотрез отказалась.

— Такое впечатление, что ты пытаешься от меня сбежать. — Завязка на платье опасно хрустнула.

— Не говори ерунды. — Я посмотрела на Голицына сквозь зеркало.

— Просто пообещай, что не… уедешь, не предупредив меня. — Он тяжело вздохнул.

— Обещаю. — Не раздумывая, соврала я.

И вот теперь я стола напротив злополучной двери, с которой всё начиналось. В окружении кудахтающих наседок, неповторимого запаха помёта и помоев. Кривая, но всё ещё крепкая деревянная дверь была тёплой, грязной и всё ещё вела в курятник, сколько бы я ни пыталась воскресить ДНК-замок.

Я отошла от окон, из которых обычно появлялась суровая хозяйка постоялого двора с разнообразными угрозами, и присела на завалинку. Совсем как в первый день здесь. Теперь я задумалась не о том, как вернуться и что же делать дальше, а о том, хочу ли я возвращаться?

О своей матери я почти ничего не помню, знаю только из обрывочных рассказов отца, который не любил эту тему и всячески избегал разговоров. Мне не было ещё года, когда мать решила, что семейная жизнь с аспирантом исторического института — не для неё. И благополучно укатила в закат с новым ухажёром, оставив на отца и его диссертацию, и свежеиспечённый проект в виде меня.

В детстве образ матери всегда ассоциировался у меня с чем-то страшно злым и несправедливым. Ладно я, но как можно было бросить отца? Я думала, что он чрезвычайно её любил.

В подростковом возрасте, когда не только раскрываются глаза на мир, но и всё рисуется в чересчур ярких цветах, я, к своему ужасу, начала её понимать. Папа к тому времени стал доктором исторических наук, профессором, получил свою кафедру. Это несмотря на то что карьеру пришлось совмещать с моим воспитанием, простудами, соплями и всевозможными кружками. Отец стремился контролировать всё в своей жизни. И меня в том числе. Причём иногда это доходило до абсурда и глупых запретов. Но папа как-то подзабыл, что я его дочь. А потому упрямство и стремление к независимости во мне было сильнее, чем дочернее послушание.

Ох, сколько скандалов, побегов из дома и прочие прелести подросткового максимализма мы с ним пережили. В итоге к тому времени, как я поступила в институт, между прочим, сама, без его связей и помощи, мы почти не разговаривали.

Да и разговаривать-то особо было не с кем, так как отец начал активно разъезжать по командировкам, не бывал дома неделями. Но уезжая не забывал оставлять мне список дел и запретов размером с простыню. Которые я практически полностью игнорировала.

И чем дальше, тем больше я видела в его глазах вперемежку со злостью разочарование. Последней каплей была брошенная мне вслед фраза: «Ты такая же, как мать». Не знаю уж почему, но это ранило меня больше всего.

Только в последний год я первая начала налаживать мосты между нами. Постепенно, потихоньку. Это приносило свои плоды. В глаза отца взамен колючей жестокости вновь начала возвращаться теплота. Но к сожалению, всё чаще меня посещала мысль, что это нужно одной мне. Отец настолько привык жить обособленно от меня, постоянно ждать очередного «удара», что не верил в мою искренность.

Хочу ли я вновь тащить весь этот эмоциональный груз на себе?

Давно надо было съехать от него, пытаться жить своей жизнью, не зависеть от его похвалы и одобрения. Так, по крайней мере, говорили подруги. И я была с ними согласна. Но каждый раз снова и снова возвращалась в нашу с ним квартиру, чтобы вновь застать её пустой и холодной со списком дел на холодильнике.

Моя «прогулка» в прошлое позволила мне огородиться, не думать. Беспокоиться, но лишь краешком сознания. Ведь сколько всего интересного здесь и сейчас! А отец он там, никуда, конечно, не денется.

Стоит ли сбегать от своего неожиданно обнаруженного счастья в виде Голицына обратно в холодный и неуютный Петербург будущего? Конечно, нет.

Я горько вздохнула. Пока я тут предавалась своим тяжёлым думам, на улице уже начало смеркаться. Скоро придёт хозяйка загонять своё хозяйство обратно в мою «капсулу», надо добраться до постоялого двора затемно. Хотя судя по стремительно удлиняющимся теням, уже не успею.

Вставая, я заметила, как одна из теней в проходе оживает и движется в мою сторону. Через мгновение я поняла, что это мужская фигура в тёмном плаще. Я всегда относилась к интуиции и всяческим предчувствием, как к чему-то из рода эзотерики. Я же учёный, в конце концов! Но в это мгновение могла поклясться, что это было седьмое чувство — тень здесь не с добрыми намерениями.

Опять двадцать пять! Что за невезучая подворотня?

Я по стеночке, по стеночке начала огибать фигуру, чтобы двинуться к единственному выходу из двора. Но меня заметили. Мужчина повернулся на шорох и начал ко мне приближаться. Пришла нехорошая ассоциация с охотником, который загоняет жертву. Я завертела головой, соображать надо было быстро. Справа каменная стена постоялого двора, ближайшие окна на уровне метров трёх, не вариант. Слева хлипенький заборчик. Эх, была не была!

Я медленно стянула с себя плащ. Тень сбилась с шага на секунду, но движение своё продолжила. Я подождала, пока фигура приблизится ко мне и кинула плащ ему в лицо. Ага, попала! Пока мужчина пытался выпутаться из ловушки, я быстро подоткнула подол юбки за пояс и ринулась к забору. Прыжок, подтянулась на руках, ладони мои соскальзывали, туда немилосердно впивались занозы из необтесанного штакетника. Вот и понадобились тренировки акробатики. А отец говорил, что всё это баловство. То-то же! Надо не забыть по возвращению поблагодарить тренера. В тот момент, когда я, наконец, перемахивала на другую сторону, меня потянули за подол обратно. Я всем телом завалилась вперёд, раздался треск ткани. Гравитация оказалась сильнее моего преследователя, и я полетела на землю. Ударилась бедром, вскрикнула. Но быстро вскочила на ноги, некогда было разлёживаться.

— Ах, окаянный! Опять припёрлись курей моих красть!

Мой преследователь побежал к выходу из подворотни, в арку, и там, судя по всему, наткнулся на хозяйку постоялого двора. Отлично, у меня есть небольшая фора. Я выпустила порванную юбку из-за пояса, подняла подол, ловя на себе ошалевший взгляд дворника, и побежала, что есть мочи стараясь не обращать внимания на пронизывающую боль в бедре.

Я впервые в жизни видела, чтобы лицо человека так стремительно теряло краску. Сергей смертельно побледнел, когда увидел, в каком виде я вернулась в наше убежище. Хотя в первые мгновения мне больше стало страшно за него. А ну как сейчас в обморок грохнется?

— Что случилось? — Но обошлось. Голицын лишь плотнее сомкнул бледные губы.

Пока граф вытаскивал из моих ладоней занозы, я кратко пересказала случившиеся. Сергей не сказал ни единого слова укора, но я буквально видела у него на лбу красную бегущую строку: «Нельзя была отпускать тебя одну». Теперь он меня и на шаг от себя не отпустит. И будет прав.

На бедре обнаружился стремительно наливающийся синяк. К тому же дала о себе знать вывихнутая рука. Ко всем прочим бедам у меня не было запасного платья! Так что на следующий день, я в сопровождении моего обеспокоенного кавалера, отправилась в магазин готового платья, выбрать что-то приличное, из того что можно было вообще найти на окраине Петербурга.

Сергей был похож на взведённую пружину. Мне то и дело казалось, что он вот-вот сорвётся, но ничего такого. Никто за нами не следил, да и вообще мало обращал внимание на парочку. Разве что на костюм графа, который несколько выбивался из местной моды потёртых и дырявых кафтанов. Так что под конец нашей прогулки он даже немного расслабился и повеселел.