Сердце трона

Глава 11. Выбор

Я запираюсь у себя и прокручиваю в мыслях сегодняшний день. От предсмертных откровений Лайсэна до сих пор мурашки по коже. На самом деле, бояться нечего. Пока Ларрэт на моей стороне, меня никто не осудит. Разговоры о моей причастности к смертям в замке стихнут достаточно быстро, даже если бездействовать. Проблема не в этом, а в том, что мне в очередной раз напомнили: между мной и Ларрэт — стена. Мне придется из раза в раз переступать через себя, чтобы не признаться ей. И с каждым годом будет труднее молчать.

Кто-то стучит в мою дверь.

— Да? — спрашиваю, сделав перед этим пару глубоких вдохов.

— Это я. — Я узнаю голос Айрона и открываю. — Она уснула, решил к тебе зайти. Ты как?

— Так себе, если честно.

— Думаешь о том, что сказал Лайсэн?

— А как не думать.

— Знаешь, посплетничают и забудут. Если слушать все, что о нас говорят, с ума сойти можно. — Он садится у порога. — Людям не угодишь. Они всегда найдут способ оправдать чужие заслуги кровью или удачей… У меня второй случай. Много ли хорошего ты слышал обо мне, пока я не вернулся во Дворец? Называли пьяницей, бездельником. Кем еще?

— Они не правы. Ты уже всем все доказал.

— Я наместник не потому, что заслуживаю этого, а потому что моя жена королева. Да, я всегда хотел показать всем, что чего-то стою, но они правы, мне просто повезло. В чем бы я ни преуспел, я обязан этому своим положением. — Айрон весь поникший, а его редко увидишь в плохом настроении.

— Ты поругался с отцом? — В душе я все же радуюсь, что мы говорим не обо мне.

— Да не совсем. — Он открывает бутылку с водой и делает пару глотков. — Но кое-что не так. Он выглядит неважно. Особенно после того, как потерял свою преемницу, Йэнн. Совсем расклеился. Мне кажется, он серьезно болен.

— Ты уговорил его показаться лекарю?

— Да без толку, он их к себе не подпускает, на дух не переносит. И обвиняет во всем меня. Говорит, будь я толковым, он бы так не убивался. Знаешь, я кое-что решил. Я вернусь в отдел, и попробую как-то привыкнуть, пока отец еще держится.

— Оставишь Восток?

— Не знаю, смогу ли совмещать. Наверное, не получится.

— Ну, зато Цвэн будет счастлив…

— Надо же иногда радовать стариков, а? Можно бесконечно что-то доказывать остальным, но в один момент все это становится таким ничтожным. Жаль, что я понял только сейчас. Я сообщу отцу завтра.

— Ладно. Думаю, ты поступаешь правильно.

— А как насчет твоего старика? Он так и не согласился возглавить этот ваш Орден?

— Крэйн считает себя слишком старым для чего-то нового.

— Все мы в шестьдесят будем так думать.

— Если доживем.

— А что касается Норы, я бы оставил ее здесь. Сложно ей будет там, на воле.

— Пусть хоть кто-то из нас познает свободу.

***

Я держу в руках огромный острый нож и наношу удары один за другим. Из тела жертвы сочится кровь, ярко-красная, ослепляющая. Я останавливаюсь на секунду, чтобы перевести дыхание, и вижу его лицо. Это Эдриан. Я вонзаю лезвие в его грудь снова и снова, кричу и проклинаю. Голос Ларрэт умоляет прекратить, пытается остановить меня. Я размахиваюсь, и нож задевает ее шею. Она падает на колени.

Я открываю глаза. Это сон. В реальности было не так: я всего лишь подлил яд. Я не убивал, я выполнял приказ.

Я не сплю, но все еще чувствую этот запах. Засовываю руку под рубашку и вижу на пальцах кровь. Встаю, снимаю одежду, чтобы не перепачкаться еще сильнее. Из зеркала на меня смотрит раненый зверь с отчаянными глазами. Я выгляжу ужасно, сильно исхудал. Я ничтожен и жалок.

***

Дэррис остановила кровотечение и перевязала меня снова. Я приказал ей не рассказывать об этом королеве. Я собираюсь сознаться Ларрэт во всем при первой же возможности, и у нее должно быть поводов для жалости.

Я жду не дождусь, пока мы окажемся наедине, и вот наконец мы в ее кабинете. Она ведет себя так, будто ничего не было.

— Вен, ты меня вообще слушаешь? — В ее голосе нет угрозы, которую я так стараюсь выловить. — Тебе нехорошо?

— Я задумался, все в порядке… О чем Вы говорили?

— О твоей невесте. Что ты решил?

— Она уже не здесь.

— Это я знаю. А что насчет тебя? Ты останешься или тоже уйдешь?

Как она всерьез может такое спрашивать? Или поцелуй мне-таки померещился.

— То, что случилось за стеной Алтаря, это правда? — спрашиваю.

— Да.

— Я не должен был. Мне казалось, я умираю… — Черт, какая странная отговорка.

— Перед смертью люди делают именно то, что хотят. Ты хотел меня поцеловать, и сделал это.

— Тогда зачем Вы спрашиваете про Нору?

— Ты ведь с ней помолвлен.

— Уже нет.

— Значит, останешься.

— Но я не хочу склонять Вас к измене.

— По-моему, я не верна Айрону с самого начала, потому что всегда любила тебя, а не его. Полгода пройдет, и мы с тобой заключим клятву, как положено. Никто нас не осудит, у меня есть веская причина для развода.

— Брак с безродным не добавит Вам репутации. Да и все может пойти не по плану.

— Да, надо что-то сделать, чтобы я не забеременела раньше срока… Надо добыть какое-нибудь средство.

— Нетрудная задача, но это может быть вредно для Вас.

— Средство не для меня, а для Айрона. И почему ты так на меня смотришь?

— Я не думал, что Вы на такое способны.

— На что именно?

— Я знаю одно растение. Оно решило бы эту проблему…

— Ты разбираешься в травах? — В ее глазах невинное любопытство. Знала бы она, к чему я клоню.

— Да. Но оно не безвредное.

— И нет других вариантов?

— По крайней мере, я их не знаю. Так Вы готовы пойти на этот риск? Он на самом деле минимальный, но вопрос в том, готовы ли.

— Ты имеешь в виду, идти по головам ради своих желаний?

— Если подумать, можно ли ради великой цели сделать нечто эдакое? Например, убить. Что Вы думаете?

— Понять такого человека, наверное, можно, но он нарушил закон и должен быть наказан.

— Можно ли оправдать смерть двадцати трех прислужников, которые погибли за все двести лет?

— Нет, нельзя.

— Они должны были стать низшей ступенью социальной лестницы. Люди отдавали своих детей на службу и надеялись, что они получат ранг. Цель-то благородная: дать им возможность подняться. Так можем ли мы винить того, кто это придумал?

— Он должен был понимать, чем это обернется.

— По крайней мере, он сам себя не считал чудовищем. Это болезнь многих королей: они чувствуют себя правыми и не замечают, как переходят грани.

Оправдываю ли я Дэмьена? Нет, это не так. Я только хочу объяснить ей, почему он это сделал. Я хочу ответить на этот вопрос раньше, чем она его задаст себе самой. Когда Ларрэт узнает правду, она не захочет меня слушать.

— Считаете ли своего брата хорошим правителем?

— Больше да, чем нет. Надо отдать Дэму должное. Он не жалел людей, но дал им надежду на будущее. Он думал о королевстве день и ночь.

— Смог ли господин Брэййн достичь того же? Ваш отец именно в нем видел наследника.

— Отец был несправедлив к Дэму. Он всегда любил своего первенца больше, чем нас. Брэй был слишком пассивным, зацикленным на себе. Он бы не справился.

— Дэмьен старался доказать отцу, что он лучше брата.

— Верно, но без толку.

Сказав, я потеряю, все, что имею: хорошее место, честное имя, семью, которую едва приобрел. Я медлю с ответом, но наконец решаюсь:

— Так Вы осудили бы его, если слова Лайсэна были правдой?

— Но ведь это не так. Они умерли от болезни. Дэм не мог…

— Но это правда.

— Да что ты говоришь? Как это возможно?

— Он не видел другого выхода. Со стороны покажется, что он просто завидовал брату. Однако он действительно верил в то, что именно он должен стать королем, был одержим этой мыслью.

— И ты ему помог?..

— Да.

— И молчал все это время! Ты все знал!.. — Она закрывает рот рукой. — Вен, как ты-то мог! Я думала, ты не такой… Значит, твой ранг запятнан кровью.

И каким же нужно быть гнилым человеком, чтобы доводить ее до такого состояния только ради того, чтобы самому стало легче? А ведь чувство вины, напротив, накатило с новой силой.

— Ларрэт. — Я пытаюсь ее успокоить, но она смотрит на меня такими глазами, что моя рука замирает в воздухе.

— Не подходи ко мне, — шепчет. — Уйди, оставь, исчезни!

И я повинуюсь.

***

На что я надеялся? Что она поймет меня, простит, и мы заживем душа в душу? Наверняка сейчас все ее мысли о брате. Она не думает обо мне. Может быть, подсознательно я этого и добивался. Я не заслуживаю ее любви, и теперь она это понимает. Ей больно, но зато она не разрушит свою жизнь ради меня. Никогда больше она мне не улыбнется, не коснется моей руки и не доверится мне.

Я потерял ее. Едва обрел — и потерял из-за своей давней глупости. До сих пор перед глазами стены пещеры… Ларрэт покинула убежище и пошла навстречу смерти. Ради меня. Она любила по-настоящему: бескорыстно и самоотверженно. Я не смог ответить ей тем же.

Она вряд ли накажет меня: ей не выгодно признавать преступление родного брата. Но она найдет способ избавить себя от моего общества. Мы разойдемся и больше никогда не увидимся. Это справедливо. От мысли, что я больше ее не увижу, становится тошно.

***

— Ах, Вы очнулись!

Дэррис печется обо мне с тех пор, как мы вернулись из Адаса. Она дочь того самого лекаря, которого мы потеряли в пустыне. Так заведено в нашем мире, что дети часто продолжают дело своих родителей.

— Господин Венемерт? — спрашивает она. У нее такой заботливый голос, будто ее действительно волнует мое самочувствие. — Вы меня слышите? Как же хорошо, что Вы проснулись! Вы потеряли сознание, — она прикладывает к моему лбу влажный кусок ткани, — пролежали весь день. Сейчас вечер.

— Где госпожа…

— Наверху, с мужем. Ей что-то передать?

— Нет. Ты можешь идти.

— Не могу. Мне приказали наблюдать за Вами.

— А я приказываю оставить меня.

Не уходит. Приказ королевы весомее моего, ясное дело. Ко мне приставили караульного, чтобы я не сбежал. Осознав это, я начинаю смеяться, но тут же меня рвет кровью.

— Вам лучше лежать и не двигаться. — Дэррис без тени отвращения вытирает все, что я испачкал.

— Ты все знаешь, да?

— Что именно?

— Я могу сбежать… Поэтому…

— В таком-то состоянии? Ну-ну! Вам бы полежать, окрепнуть, а Вы все на ногах. Нельзя же так. — Она осторожно кладет под мою голову еще одну подушку. — Вы обязательно поправитесь, если прекратите сами себя убивать.

— Зачем мне такая жизнь.

— Больше ни слова. — Лекарь убирает ткань с моего лба. Мне кажется, эти слова ее задели. Она недавно потеряла мать, на месте которой мог быть я — человек, не знающий цену собственной жизни.

Из коридора слышатся шаги. По голосам я узнаю Ларрэт и Айрона, но с ними еще кто-то. Видимо, какой-то стражник. Не прошел и день, а Ларрэт уже нашла мне замену. Все кончено.

— Я сообщу, — говорит Дэррис, — что Вы очнулись.

— Нет. — Я хватаю ее за запястье. — Не надо.

Стук в дверь. Заходит Айрон, справляется, как я. По нему трудно понять, знает ли он. Он выглядит уставшим: наверное, день выдался тяжелый. Но я не в силах что-либо спросить.

А она не решается зайти.

***

Я всегда жил в мире, полном крови, боли, смерти и зависти; в мире, в котором сильные подавляют слабых и в котором люди в большинстве своем безразличны к другим. Я с малых лет привык к мысли, что каждый сам за себя, и для того, чтобы выжить, нужно стать безжалостным и равнодушным. И в этом мире, в котором брат войной идет на брата, Ларрэт стала для меня оплотом какой-то другой не доступной мне реальности. За это я в каком-то роде всегда ее любил.