Сердце трона

— Давно у меня не было гостей. Садитесь, — она дружелюбно показывает рукой рядом с печью, — вот здесь тепло. Вы замерзли, да?

Голос старушки хриплый, а одета она в страшные лохмотья, которые язык не повернется назвать одеждой. Горб на спине делает ее на две головы ниже меня, ее лицо покрыто морщинами и измучено худобой, но не лишено изящных черт. Наверное, в юности она была красивой женщиной.

— Мы ненадолго, — говорю, имитируя адасский акцент. — Хотели спросить дорогу.

— Но слишком поздно. Вы не стесните меня, если останетесь на ночь. Располагайтесь, я принесу воды. — Манеры выдают в ней бывшую аристократку. Что она забыла в этой глуши?

Харэн уже разместился около разожженной плиты — она заправлена каким-то дешевым маслом с неприятным запахом. В этой хижине нет других комнат: это одновременно и кухня, и спальня, и прихожая. Стены неровные, потолок низкий и кривой. Не дом, а нора. Она будто высечена в скале на скорую руку не самым искусным мастером.

Вскоре хозяйка возвращается и протягивает Харэну стакан — старую заржавевшую емкость странной формы, но щедро заполненную водой до краев.

— Вы, наверное, голодны? — спрашивает она. — Я как раз хотела испечь хлеб, приготовила тесто и огонь. — Харэн кивает.

Она кладет в печь поднос с заготовками — маленькими комочками, которыми вряд ли можно накормить трех человек. Даже для одного это маловато. Ее пальцы худые до безобразия, наверняка она всегда питается очень скудно. Я отказываюсь и говорю, что сам не слишком голоден.

— Как долго идти до границы? — спрашиваю затем.

— Семь тысяч шагов. Еще десять тысяч, чтобы дойти до ближайшего рынка.

— А почему Вы здесь живете? — спрашивает Харэн со своим кривым акцентом, хотя я просил его молчать.

— Не могу уйти. — Старушка не обращает внимание на неместный диалект. — Здесь мой дом, здесь все, что мне дорого.

— Вас изгнали, да?

— Нет, — старушка отрицательно качает головой, к ее большим карим глазам подступают слезы, которые она тщетно пытается скрыть. — Я сама ушла. Здесь неподалеку могилка моей дочери. Это все, что у меня осталось. Я живу здесь уже двадцать лет, навещаю ее каждый день. — Она вытирает чистой стороной рук глаза.

— А продукты где берете, воду? В городе?

— Нет, на пограничном пункте. Я давно не выбиралась отсюда, хотя дорогу помню. Все помню… У моих родителей был большой дом. — Когда она говорит о них, ее лицо искажается какой-то странной болью. Это не тоска, а скорее обида, сильная обида, граничащая с ненавистью. — Я все продала, почти ничего не осталось. — А вы, наверное, отец и сын?

— Да. — Мы с Харэном отвечаем одновременно несмотря на то, что не обговорили правила игры заранее.

— У тебя, мальчик мой, говор не как у нас. Твоя мать не здешняя? — Он крепко сжимает в руках кружку. Я тоже напрягаюсь и смотрю на Харэна с осуждением — договаривались же, что говорю только я. — Нет-нет, все в порядке, правда. Человек, которого я любила, тоже был чужеземцем. Королевским послом, служил еще при Эдриане. — И она рассказывает о том, как они познакомились и как скрывались от ее родителей, пока в печи готовится скромный ужин.

— А что случилось потом? — спрашивает Харэн робко, когда она обрывает рассказ на полуслове.

— Уже слишком темно, — перебиваю я. Нечего мучить старушку. Три десятка лет назад за межплеменную связь казнили, и ее возлюбленный наверняка не избежал этой участи.

— Нет-нет, подождите! А хлеб? Он почти готов.

— Пап, можно я останусь?

Хозяйка, чье имя я так и не узнал, вряд ли представляет угрозу. Но оставлять его на попечении незнакомого человека все же слишком опрометчиво.

— Пожалуйста, — Харэн медленно произносит это слово. Одновременно он прикладывает три пальца к виску, затем отстраняет руку, не разгибая пальцы и отчерчивая дугу в воздухе. Этот жест используют стражники Ордена, он означает просьбу: доверься мне, выполняй свою часть работы, я справлюсь.

Я должен это сделать, чтобы помочь Ларрэт: одному мне намного проще пересечь границу. Если Эмаймон жив, то он ищет Харэна и предупредит своих людей. Оставлять его с незнакомкой тоже небезопасно, но надежного выхода попросту не существует. Нужно рискнуть.

— Я пойду домой и сразу же вернусь, — отвечаю, подумав. — Жена, должно быть, волнуется.

— Только возьмите немного с собой. — Она вынимает ужин из печи, заворачивает треть лепешек в какую-то ткань и кладет мне в руки. — Неприлично отпускать гостя голодным.

— Спасибо, но я поем дома. — Я возвращаю сверток и прошу в деталях описать путь до границы.

— Знаете, Вы так похожи на… — замечает она напоследок, но не договаривает. — Неважно. Будьте осторожны.