Подземелье Иркаллы

Глава 13. Живой камень

Путь их лежал через дремучие леса. Мирославцы, знавшие Зараколахон вдоль и поперёк, ловко обходили крутые склоны, обрывы, скалы. Акме с удовольствием вдыхала чистый аромат горных лесов, которые отгоняли натиск дневного зноя. Пушистые кроны со всей резвостью пронзал прохладный ветер, будто бежавший под откос с высокогорья вдогонку путникам. Вместе с ветром под таинственно безмолвную сень леса проникали ровные, будто прутья позолоченных резных калиток, лучи солнца. Едва птица или всадник ныряли в эту стройную полоску света, округа на мгновение взрывалась нестерпимым сиянием, которое неуловимыми частицами оставалось на плащах, сбруях, волосах.

Первый день пути они провели, не вступая ни с Акме, ни с Гаральдом в беседы. Даже Сатаро молчал. Путники лишь с интересом, чаще — с опаской поглядывали на неё, будто старались держаться подальше. Лишь Катайр, большой, грозный, но добродушный ехал рядом с ней, а за ним, будто собачонка, с низко опущенной головой и надвинутым на голову капюшоном, плелся незнакомый саардец, лица которого Акме ещё не видела.

Успокоенная тем, что Августа оставалась под заботливым крылом Грады, все мысли свои Акме закинула далеко вперёд, мысленно осматривая предгорья Кереев, скользя к югу по устью Арниха, сворачивая к Мернхольду, шаря по окрестностям Керберры, по устью среброногой Аштери, позволяя мыслям о брате полностью завладеть ею.

Когда до кунабульских земель оставалось недолго, когда путники ещё брели в горах, Акме поднялась на холм и, заворожённая красотой заката, взглянула вниз. Безбрежно сияющее золото плавилось над лесом и проливало на него рубиновые реки. Родонит заката обнимал кроны и стволы. Вершины гор, словно объятые пожаром, обращали головы свои к солнцу. Опаловый туман пушистым одеялом накрывал низины и в своей серебристости, будто в зеркале, отражал чароиты небес.

На ночь обосновавшись, будто на зло, в особливо сыром и холодном овраге, мирославцы ворчали на капитана Цере, который запретил костры.

— Ах ты, гад! — воскликнул Ягер, об землю ударив топором, и оружие вонзилось в настил с тяжёлым гробовым стуком, отчего у многих по спине пробежался ручей ледяных мурашек. — Для чего, скажи мне, мы с Катайром настреляли жирных уток по пути? Пропадать им всем теперь, что ли?

— Не ори, черт бы тебя побрал! — страшно прошипел обычно сдержанный и величественный Цере, скрипнув зубами. — К востоку отсюда везде следы демонов и шамширцев. Ни тем, ни другим, не надо знать про наше маленькое путешествие в Кунабулу. Жрать изволишь, отъезжай подальше отседова и жри. А утром я гляну на твой сгнивший труп.

— Да чтоб тебя! — рыкнул Ягер, и во тьме бездушно зазвенела тяжёлая цепь его маленького кистеня. — Собачья твоя душа!

Акме, в сумерках леса видевшая лишь их силуэты, покрылась испариной, но молодой Ягер, нраву дикого, бесстрашного и довольно низковатого, отошёл в сторону, бесполезно ругаясь.

— Бочка пороховая, — неодобрительно прошептал Катайр, и голос его напомнил рычание демона.

Ночью снилось ей, что на неё несётся высокая черная волна демонов. Она стояла одна посреди каменистой пустоши с разведёнными в разные стороны руками, будто готовилась обнять эту смертоносную волну и слиться с нею воедино. Под ногами дрожала земля, демоны оглушительно шипели, давя друг друга, чтобы первыми отведать плоти рианорского отпрыска. Акме видела, что кисти рук были обуглены, будто их жгли на медленном огне. Искривлённые пальцы не двигались, а к локтям узорами подбирались черные нити яда. После буря эта вихрем налетела на неё и наполнила собою доверху, отравив и не оставив ни места свободного. Акме запоздало взмахнула руками, высекая из себя слабые всполохи лазурного пламени, и тотчас увидела, что пламя это жжёт не демонов, а Лорена, Гаральда, Арнила, Плио и всех остальных, кто вышел с нею в путь из Кеоса. Акме пронзительно кричала, пыталась усмирить свою же силу.

Мирославские воины

Так она стояла посреди каменистой пустоши, доверху наполненная всякой мразью, наблюдая, как её же сила, призванная защищать людей Архея, убивала всех тех, кого она любила.

Она не сразу осознала, что происходит, когда страшные картины исчезли, а перед глазами появилось бледное и нахмуренное лицо Гаральда. Занимался рассвет, и лес наполнился промозглым серебряным светом. Шамаш медленно отодвигал занавес ночи и выжидающе выглядывал из-за бархатистого темно-серого покрова.

Акме ещё тяжело дышала и плакала, когда сознание к ней вернулось.

— Страшный сон? — пробормотал мужчина, внимательно её осматривая.

— Прошу меня простить… — выдохнула Акме, обращаясь к спутникам, дрожащей рукою стирая слезы с лица; её била крупная дрожь. — Я более не побеспокою ваш сон.

— До чего девка неуёмная… — проворчал Лако, маленький и юркий разведчик, и вскоре весь отряд вновь погрузился в сон.

Гаральд принёс ей воды и прошептал:

— Что ты видела?

— То, что хотела бы забыть… — последовал дрожащий ответ, прерывающийся всхлипываниями. — Видеть такое во сне невыносимо, а уж наяву!..

Гаральд взял её за руку, обеспокоено всматриваясь в лицо невесты.

«Нет-нет, сила моя на подобное не способна, — начала успокаивать она себя, тяжело дыша, в ужасе распахнув глаза. — Разве могу я причинить им вред? Нет-нет… Может, сейчас кто-то причиняет им вред?.. Нет-нет… Они живы и здоровы, все у них хорошо. Благослови, Господь, путь их! Не оставь их! Я, может статься, — душа пропащая, мне одна дорога, безвозвратная. Но они-то!..»

Светлоликая заря окутывала лес перламутровой шалью, отражаясь от капель росы колдовским сиянием. Лес был тих, рисовал радугу мерцающими красками, нежно переливаясь россыпью утренних бриллиантов, которые будто перешёптывались меж собою, обсуждали пробравшихся в их обитель чужаков.

Утро было холодным, и, умывшись ледяной водой из горного ручья, путники стремительно свернули лагерь, вскочили на коней, а перекусили по дороге.

— Ну, вот и все, — сказал Мирослав, когда днём отряд остановился на границе леса и Кунабулы. — Мы вылезаем на ладонь этой треклятой земли. Спустимся с холма и на юг до самых Врат!

Гром от конских копыт волной разливался по округе, а когда достиг кунабульской земли, та заволновалась. Едва всадники выпрыгнули на неё из-за зараколахонских деревьев, Кунабула поприветствовала их приглушенным землетрясением.

— Вот те на! — растерянно воскликнул кто-то из мирославцев, и отряд остановился, пока земля не перестала чудить.

— Никак с нами здоровается? — предположил Цере.

— Много чести! — фыркнул Ягер.

— Не с ней ли? — тихонько проговорил Цесперий, кивнув в сторону безмолвной и хмурой, будто кунабульское небо, Акме.

— Сказано же, ведьма! — прошептал Лако.

— Да вы тут все сдурели, — оглядев всех презрительным взглядом, воскликнула Акме.

Задерживаться не стали и поскакали по каменистой пустоши на юг, недоверчиво косясь на безбрежный океан кривых и страшных гор Кунабулы, что сторожевой стеной нагромоздились справа вдалеке. Ветер тучами клубился над ними и оседал на сизых вершинах, чернотой накрывая небо.

В громе топота лошадей Акме услышала неясный шёпот. Он кружился вокруг неразличимыми словами, множеством неразборчивых голосов, струившихся единым потоком. Голоса проникали в уши, будто мёд, вязкий, липкий и густой. Акме внимательно оглядела всех спутников, не оглядывались ли они растерянно в поисках источника шёпота, не напуганы ли они были услышанным. Но лица всех были сосредоточены на дороге, глаза напряженно вглядывались вдаль.

К вечеру отряд подъехал к подножию гор, что вершинами своими подпирали беззакатные небеса цвета черной шпинели. Отыскав подобие пещеры — неглубокую, но сухую выбоину, сокрытую от посторонних глаз большими камнями и их обломками, путники осели здесь на ночь. Бедный мул, нагруженный провизией, ещё нёс несколько вязанок с хворостом, которые путники успели набрать прошлым вечером.

— Надолго ли его хватит?.. — вздохнул Катайр, разжигая костёр.

— Пожрать горячего-то надо, — буркнул Ягер, и в памяти Акме живо всплыл Хельс со своей страстью к еде.

Усмехнувшись, девушка отпила воды и начала располагаться на ночлег.

— К югу отсюда есть небольшая заводь, — сообщил Цере, вернувшись в пещеру. — Ледяная. Коней напоить — сгодится. Да и самим пыль с себя смыть.

— Поздно уже, — возразил Цесперий. — По утру можно.

Услышав о заводи, Акме обрадовалась и решила, что постарается проснуться раньше всех, чтобы опробовать её. Она мечтала о горячей ванне, с которой распрощалась на много дней, а может, навсегда. И жалела об отсутствии второй женщины в отряде. Тогда с нею была Плио, ныне же некому было разделить с нею всех тягот, которые возлагали на неё надобность гигиены и особенности женского здоровья.

Его Высочество кронпринц Нодрима Густаво Акра приходил в себя медленно и тяжело. Сквозь забытьё он ощущал промозглый холод, который не давал покоя. Боль, сковывающая, пронзительная, поднимала в теле его волну слабости при каждом движении, а несусветная вонь и вовсе убивала. Он слышал грубые низкие голоса и не мог разобрать ни слова. Ему казалось, что он угодил в глубокую яму с нечистотами, а над ним сгрудились тысячи злодеев и насмехались над ним, толкали его обратно, когда тот пытался выбраться. В него швыряли камни и комки грязи, оглушая его, отрезая путь к спасению.

Наконец, через некоторое время, которое показалось ему вечностью, все чувства его обострились, но глаз он не открыл. Густаво начал вспоминать всё, что с ним случилось. Он помнил тяжёлую страшную битву, помнил людей, за которыми погнался и которыми вскоре был пленён. Кронпринц сохранил ясность рассудка, пока они уносили его в сторону Кунабулы. Голову его накрыли темным мешком, но хорошо помнились дикие, от свирепости перекошенные грубые лица, тёмные волосы, огромные, бешенством сверкающие глаза, коренастые крепкие тела, покрытые замысловатыми рисунками да письменами. Он никогда не видел коцитцев, но слышал о них множество раз и видел одну из жертв этих извергов, которая вернулась домой после многомесячного заточения и свела счёты с жизнью через неделю после возвращения. Мог ли он ожидать, что к дикарям, изгрызшим столько людей, убившим сестру эрсавийского целителя, рианорского потомка, Лорена Рина, попадёт и он сам?

Все эти мысли оглушили его тогда и вновь зажужжали теперь. Последнее, что он помнил — он начал усиленно сопротивляться, и мощный удар по голове сокрушил лишил сознания.

Голова болела нестерпимо, сухость резала горло. В битве мужчина был сильно ранен в плечо, и боль поначалу оглушала все его мысли. Руки и ноги его были связаны, кистей он не чувствовал, хотя шевелил ими. Густаво безуспешно гадал, чем закончилась страшная битва, и ужас от воспоминания об этом накрывал его.

Грубые голоса гудели совсем рядом и отражались от стен многократным эхо, и Густаво смог определить, что коцитцев было немного.

Наконец, он медленно приоткрыл глаза. Трое дикарей спокойно сидели неподалёку. Вокруг было темно. Одинокий факел, прикреплённый к стене, едва ли разгонял окружавшую кронпринца тьму, но Густаво смог тщательно осмотреть помещение. Он и коцитцы, вооружённые мечами, самодельными луками и небольшими топорами, находились в маленькой пещерке. В проходе виднелся широкий тёмный коридор. Он не мог определить, что находилось за его спиною, ибо не желал тревожить дикарей лишними движениями, но оттуда тянуло холодом.