Подземелье Иркаллы

Глава 2. Обезглавленная тень

Акме бежала, спотыкалась и морщилась от боли во всём теле, еле двигалась, но не могла остановиться и отдохнуть: возможно, за ними велась погоня. В могучих руках своих Сатаро нёс Августу.

— Что это за люди?! — воскликнула Акме.

— Саардцы.

— Это же твои земляки. Почему мы бежим от них?

— Они видели твой огонь, — отвечал Сатаро. — И обязательно захотят его себе.

— Они не смогут им владеть.

— Огнём нет, тобой — да. Саардцы умеют убеждать. Если ты им откажешь, они запытают тебя до смерти.

Кровь, все ещё бурлящая и жгучая, сильно давила изнутри. Но бешенство разрывало Акме, и с ним было трудно справиться. Сильно болели бока, глаза, руки и ноги. Всё жгло. Она всё-таки остановилась, опустилась на землю, тяжело дыша, чувствуя, как оцепенение, обволакивающее, губительное, нисходит на неё, в памяти уничтожая всё, что было до Коцита. Отныне её преследовали лишь обезображенные лица узников.

— Жива? — спросил Сатаро, удерживая рвущуюся к ней девочку.

Акме отстранённо кивнула.

— Можешь идти?

Акме вновь кивнула.

— Тогда вставай и пошли. Нечего разлёживаться.

Она даже не спросила, куда они шли. Ей стало безразлично. Хотелось идти, бесконечно долго, лишь бы спастись от преследовавших её коцитских теней, заливших кровью все алтари. Узник Кура, обезглавленный одним из последних до появления саардцев, брёл рядом с нею и тихо спрашивал:

— Ты не видела мою голову?..

Акме отрицательно замотала головою, дико уставившись на его тень.

Из Кура они выбрались до рассвета, выбирая, как казалось Акме, самые извилистые и непроходимые тропы. Сатаро не разрешал останавливаться или садиться, подстёгивал резко и грубо. У Акме всё сильнее болели рёбра, по которым били коцитцы.

— Сколько тебе лет? — спросил Сатаро не задолго до рассвета, несмотря в её сторону.

— Восемнадцать, — глухо отозвалась Акме.

— Почему муж твой не пришёл спасти тебя? — спросил он.

— У меня нет мужа.

— Жених?

— У меня нет жениха…

Вспомнился Гаральд Алистер, но сквозь ледяной туман она не почувствовала ничего, кроме непробиваемого оцепенения. Есть только брат. Но ни брат, ни возлюбленный не пришли, чтобы вытащить её из этой преисподней. Она осталась с ошалелой жестокостью один на один.

На лес пролились тусклые лучи туманного рассвета. Холод ночи не чувствовался из-за страха и стремления поскорее покинуть Кур, но, едва слабое ощущение безопасности опустилось на них, холод пробрал до костей.

Августа в своей тонкой грязной рубахе с голыми ногами прыгала и бегала, пытаясь согреться. Акме же в лёгкой порванной тунике чувствовала лишь тошноту, резкую боль в голове и рёбрах. Со вчерашнего дня во рту не было ни росинки, кроме яблока, а воду её заменила солёная кровь, но ни голод, ни жажда не тревожили её. На задворках сознания она изумлялась, ибо в ней все ещё оставались силы, которые позволяли ей идти.

Она вдруг забыла, куда и зачем бредёт, забыла о Лорене, Гаральде и остальных. Ей стало безразлично, что сделается с нею, и сколь далеко от былого мира уведёт её судьба. На плечах её повисло бремя, от которого она была не в силах избавиться. Бремя памяти о той глубине человеческих страданий и жестокости, что заглушили все остальные мысли.

Молчаливый Сатаро говорил лишь о том, что им нельзя останавливаться на привал, когда они покинут лес. Он старался не заводить с Акме бесед, и, казалось, ему было плевать на его душевное состояние.

— Целительница, раны твои могут воспалиться, тебе следует избавиться от грязи, — пробормотал Сатаро, скользнув взглядом по её длинному порезу на щеке, разбитым губам да ранам на лбу и ногах.

Акме лишь безучастно кивнула, не останавливаясь. Это едва ли волновало её.

Лес расступился перед ними через несколько часов после рассвета. Открывшиеся изумрудные просторы бескрайним океаном обхватывали все пространство вплоть до горизонта. В летнем мареве виднелись тени далёких гор Эрешкигаль, а за стенами их томилась чёрная пустота.

Сатаро, не спрашивая своих спутниц, хватит ли у них сил на переход, направился туда, где могучей грядою вздымалась горная цепь.

— Я хочу отдохнуть, — прошептала Акме, едва державшаяся на ногах.

— Мы не можем оставаться ни в этом лесу, ни в открытом поле, — коротко бросил он, взяв на руки Августу.

— Я не пойду.

— Хорошо, оставайся тут, — хмыкнул Сатаро. — Дикое зверьё полакомится тобою всласть. Ну или те огромные твари.

Акме лишь, опустив голову, покорно поплелась следом. Раньше она бы топнула ногою, возмутилась, потребовала бы отдыха и выяснила их дальнейшие планы на месте, но интерес к происходящему был уничтожен, она будто не являлась более участницей своей судьбы, а наблюдала за нею со стороны, не зная ни мыслей своих, ни чувств, ни истинных физических потребностей, кроме вечной усталости и боли в рёбрах и голове.

Часам к трём они добрались до маленького леса недалеко от подножия гор. Остановившись за бугром в широкой неглубокой яме, Акме и Августа тяжело опустились на землю. Внимательно осмотрев меч и кинжал, что успел забрать Сатаро у коцитцев перед побегом, он подошёл к Акме и коснулся её щеки, чтобы посмотреть порез. Та среагировала немедленно. Она схватила Сатаро за запястье, царапнув его, и хлестнув по лицу мужчины бешеным взглядом.

— Никак очнулась! — хмыкнул он. — Я лишь хотел посмотреть, не гноится ли.

— Можно было просто спросить, — глухо пробормотала Акме.

Сатаро презрительно хмыкнул, надел на плечи один плащ, а два других, одолженных у кого-то из коцитцев в неразберихе битвы, кинул спутницам, и скрылся за деревьями, оставив Акме гадать, покинет ли он их или, все же, вернётся. Какое это имело значение?..

Августа сидела молча, обхватив колени и положив на них голову. Светлые грязные волос беспорядочной копною падали ей на спину, а глаза были безучастны и грустны.

— Земля здесь холодная, Августа, сядь на бревно, — глухо приказала Акме.

Августа сразу послушалась, прижалась к ней, словно грезившей наяву.

— Я пойду туда, куда пойдёшь ты, — серьёзно проговорила девочка.

— Ты не хочешь вернуться туда, где жила до Кура? — в вопросе Акме не было ни удивления, ни смысла. Она знала ответ.

— У меня не осталось никого. И если ты не прогонишь меня, я останусь с тобою навсегда.

Акме кивнула, чувствуя, как слова эти связывают воедино судьбы их и души. Устья их воссоединились, и потекла единая река радостей и счастливых забот. Или потечёт. Когда-нибудь.

Несмотря на усталость, Акме не смогла сомкнуть глаз. Она сидела, обхватив руками ноги, раскачиваясь быстро и нервно, а в голове её не было ни одной мысли, кроме ярких и незаживающих воспоминаний о Коците и Куре. Ей казалось, что из лесного полумрака на неё смотрят бездушные глаза мучителей, что где-то неподалёку коцитский медведь, утыканный стрелами, ломает деревья и роет землю в её поисках, чтобы довершить прерванную казнь. Она слышала, как звонко хлещет шипованная плеть, вгрызаясь в чью-то плоть. Ей чудились оглушительные крики боли измученного под пытками узника. Она слышала стуки топора о камень алтаря, треск разрываемой плоти, кровожадный рёв толпы, стоны осужденных на муки и смерть. Она видела кровь и отрубленную голову пленника, катающуюся по земле рядом с медведем.

Стиснув руками голову и в ужасе зажмурив глаза, Акме попыталась сжаться в комок, но не позволили повреждённые рёбра. Августа что-то спросила у неё, но девушка не ответила. Она почему-то перестала понимать родную речь.

Через некоторое время вернулся обнажённый по пояс Сатаро, неся в руках трёх дохлых кроликов и свой мокрый колет. Могучий торс его с несколькими небольшими шрамами на груди все ещё оставался крепок после длительного заточения. Ему потребуется немного времени для возвращения былой формы.

— Как?! Вы даже костра не разожгли?! — возмутился он.

— Ты вернулся, — пробормотала Акме без эмоций. — Я полагала, ты сбежал.

— До чего гадина! — от изумления и злости у Сатаро сел голос. — Если ты и дальше будешь острить, я убью тебя за ненадобностью.

Августа вскрикнула от испуга и заплакала, уткнувшись Акме в ногу, и мужчина будто бы смягчился.

— Две дармоедки! — проворчал он. — Кто-нибудь из вас хотя бы стряпать умеет?

— Ну, допустим, умею, — вздохнула Акме.

— Ну-ка, разделай их, пока я костром занимаюсь. Как разделаешь, к северу отсюда есть озерцо. Там искупаешь девчонку и выкупаешься сама.

Акме промолчала, не чувствуя ни голода, ни жажды. Она взялась за дело. Но, как только пролилась кровь мёртвых кроликов, Акме почудилось, что то была кровь того осужденного, которому отрубили голову, ей почудилось, что то была кровь Фаи, и всех тех, кто сложил головы свои на алтаре Эрешкигаль.

Перед глазами потемнело. Очнулась она, когда Сатаро легонько пошлёпал её по щекам.

— Целительница боится крови? — выдохнул он, когда девушка открыла глаза.

— Никогда не боялась, — слабо ответила та. — Не знаю, что со мной… — её затошнило.

— Искупай лучше девчонку.

Со всех сторон окружённое деревьями, крупное озеро беззвучно переливалось на ветру сладкими звуками безмятежности. Золотистое дно терялось во тьме глубин. Камыши, словно стрелы, вздымались над водой на противоположном берегу. Листья, будто лодочки, мягко скользили по воде, а стрекозы да бабочки танцевали на солнце. Акме не почувствовала волнения от дивной гармонии природы. Оцепенение мёртвой хваткой вцепилось в неё, не желая оставлять.

Августа подошла к воде и ручкой своею, грязной, но очаровательно маленькой, потрогала воду. Озеро откликнулось теплом, и девочка выжидающе оглянулась на Акме.

Акме кивнула, и девочка скинула с себя грязную рубаху. С опаской оглядев белое и хрупкое тело ребёнка, Акме, к облегчению, не нашла никаких повреждений. Кожа её была гладкой и белой.

Августа ловко поплыла.

Чтобы с девочкой ничего не случилось, Амке разделась и вошла в озеро по пояс, чувствуя, как мурашки окутывают тело. Боль в боках усилилась. Вода тепло приняла её и ласково сомкнулась за нею, с нежностью наяд поглаживая её. Они будто несли её сами, вынимая из неё ядовитые шипы теней Коцита.

Наплававшись, Августа села на берегу, подставив спину горячему солнцу, и начала наблюдать за Акме. Движения девушки, мягкие, женственные, осторожные, завораживали ребёнка.

— Тебе очень больно? — спросила Августа, пальцем коснувшись гигантского синяка, что распростёрся от подмышки Акме до середины живота.

— Пройдёт.

— Скажи, сестрица, — удивлённо пробормотала Августа. — А я буду такой же, как ты, когда вырасту? Моя талия будет столь же тонкой? Я буду столь же красива? — она указала на грудь Акме.

Девушка ответила с бледной улыбкою:

— Ты будешь ещё красивее, Августа.

— Когда? — воскликнула девочка, схватив её за руку и со всею страстностью взглянув на неё.

— Сколько тебе лет сейчас?

— Киша говорила, что девять.

— Через несколько лет…

Августа кивнула, и лицо её осветилось, а в глаза заглянул солнечный свет, осветлив их и открыв Акме.

— Ты не покинешь меня, сестрица? — тоненько пропищала девочка, прослезившись.