Лесной глуши неведомые тропы

Глава 8. Волнения

Так сладко, как этой ночью, мне давненько не спалось. Снилось такое, что порядочной девушке точно сниться не должно, да еще и с участием Энги. Вот к чему приводит нескромное поведение — не следовало мне подглядывать за голым мужчиной на ночь глядя.

Еще не разомкнувши век, я слышала, что Энги уже встал. Шевелиться было лень, да и остатки глупого сна следовало бы развеять и поскорее забыть. Выползать из теплой постели в утренний холод избы и подавно не хотелось.

К счастью, Энги взял на себя труд растопить печь перед уходом. Все еще кутаясь в одеяло и притворяясь спящей, я отметила то, как тихо он пытался ходить по избе, чтобы не потревожить мой сон. Вскоре шуршание прекратилось, хлопнула входная дверь, а я позволила себе еще чуток понежиться в постели, наслаждаясь расползающимся по горнице теплом. Но мысль о том, каково сейчас Энги пробираться сквозь наметенные за ночь сугробы, заставила меня поежиться. Холодно небось, морозно, снег в сапоги забивается, за шиворот падает… бр-р-р… да и стеганый подлатник у него всего-то из кожи, а на зиму хорошо бы иметь тулуп из овчины. Да только где бы ему взяться сейчас, когда денег в обрез? Особенно после того, как Энги запретил покупать что-либо без его ведома.

Лениться под одеялом было очень приятно, но дела сами себя не переделают. Поэтому я в конце концов заставила себя сползти с лежанки, вволю вымылась нагретой водой, которую Энги заботливо поставил на печь перед уходом, тепло оделась и отправилась разгребать двор от наметенного до колен снега. Теперь, когда отпала нужда ежедневно ходить за хворостом в лес, я могла больше времени посвятить хозяйству. Выпустив курочек, собрала из гнезд свежие яйца, а затем тщательно законопатила смешанной с растопленным воском соломой прорехи между бревнами: время от времени злющий ветер находил себе путь и выдувал в сарае все новые и новые щели.

Затем выстирала вчерашнюю одежду Энги, прибралась в доме, хлебнула воды вместо завтрака и принялась с такой же тщательностью конопатить дом. Закончив, я начистила овощей для наваристого супа, который собиралась приготовить Энги к возвращению, закуталась потеплее и побежала в деревню проведать Гилля, прихватив с собой трав для целебного отвара.

В этот раз он позволил осмотреть себя без прежнего упрямства.

— Есть отказывается, — пожаловалась мне старушка Линне, с отчаянной надеждой глядя на то, как я трогаю лоб ее мужа и осторожно прощупываю живот.

Чуда не случилось — ему было так же плохо, как и вчера. Мышцы в правом подбрюшье были заметно тверже, чем в левом, и боль усиливалась, когда я отпускала живот.

— Попробуйте давать бульон, но не слишком крутой, — посоветовала я, — и заварите ему вот эти травки. Подождем еще денек.

— А потом что? — Грида, тенью следующая за матерью, подняла на меня усталые, заплаканные глаза. — Отвар его вылечит?

А потом Хакон сделает мне нож, — подумала я с внутренним страхом.

— Грида. Пойдем-ка на кухню, покажу тебе, как делать отвар.

Немощный скорняк проводил нас жалобным взглядом: небось, понимал, что разговор будет о нем. Верная жена осталась у постели благоверного, держа его за руку. Уже на кухне, плотно затворив за собой дверь, я усадила встревоженную девушку перед собой и взяла ее руки в свои.

— Грида. Эти травы отцу не помогут. Они лишь уменьшат боль в животе и дадут ему временное облегчение.

Она широко распахнула испуганные глаза.

— Но… как же? Что же делать?

— Отцу нужен лекарь. Настоящий лекарь. Боюсь, я здесь не справлюсь.

Она опустила голову.

— Марта ездила вчера в Старый Замок, просилась к лекарю. Он отказал. Слишком занят — лорд Хенрик доставляет много хлопот, тут не до отребья…

Я молча перебирала в руках ее грубоватые от работы пальцы.

— Неужели совсем нет надежды? — она снова подняла на меня влажные глаза.

— Я могла бы попробовать… Но мне придется делать страшные вещи, Грида.

— Какие? — ее зрачки расширились от страха. — Колдовство? Черная магия? Тебе нужна будет моя кровь?

— Нет, кровь твоя не нужна, — я поморщилась, — но есть один способ… Его описал в своей книге ученый лекарь. Нужно разрезать ему живот и вынуть из него больное место.

Грида в испуге осенила себя крестным знамением.

— Храни нас Создатель… Но ему ведь будет больно! Как он сможет выдержать такое?

— Об этом не беспокойся. Я напою его дурман-травой, он будет крепко спать и ничего не почувствует.

— А он… сможет жить после этого?

— Отчего не сможет? Ведь после всего я зашью ему живот, и хвори внутри уже не будет. Только…

— Что? Говори! — в глазах девушки вспыхнула новая надежда, смешанная со страхом.

— Я этого никогда прежде не делала. И не знаю, получится ли у меня все сделать как надо. И потом… твой отец уже стар, Грида. Я не знаю, можно ли делать такое со старыми людьми. Поэтому… вам с матерью решать, доверяете вы мне или нет. А хочешь — спроси у отца, решите вместе. Если согласны, завтра я буду готова.

Грида в сомнениях кусала губы.

— Хорошо. Мы подумаем. Благодарю тебя, Илва.

Рассказав ей подробно, как заваривать и принимать травы, я оставила дом скорняка и побежала к Ираху — поделиться еще раз своими сомнениями. Выслушав меня, он положил мне руку на плечо.

— Я в тебя верю, Илва. Если хочешь, я завтра буду с тобой.

— Хочу, — я благодарно посмотрела ему в глаза. — Мне страшно.

— У тебя все получится, девочка.

Я уж было хотела бежать домой, но, как на беду, в харчевню спустилась Мира, словно почуяла меня. В этот раз она не стала тащить меня к себе, а просто посадила за дальний стол в самом углу и склонилась к моему лицу.

— Ну что? Говорила с Туром?

— Говорила, — признала я.

— Он придет?

— Не придет, — я не стала скрывать.

— Почему? — она обиженно поджала губы.

— Он упрямый осел, ты же его знаешь… Крепко засела в душе у него Магдалена, — про это я не могла знать наверняка, но надо же было как-то подбодрить подругу.

— Ну и ладно, — она горделиво приподняла подбородок, — видали мы и не таких упрямцев. Небось, любви-то захочется — сам прибежит, поджав хвост.

— Может, и прибежит, — с готовностью согласилась я. — Ну ладно, мне пора. Ты не серчай, много дел.

Оставив Миру, я побежала было обратно домой, но у кромки леса вдруг встретилась нос к носу с Энгилардом. Тот, как и два дня назад, тащил за спиной тушу огромного вепря, прихрамывая под ее тяжестью. Заплечная сума болталась спереди у пояса, мешая ему идти. Позади него на белом снегу вился кровавый след от убитой им жертвы.

— Ох, — только и сумела сказать я.

Вепря было жаль. Жаль было и Энги, которому почти до заката пришлось мотаться по заснеженному лесу, покрывая долг мяснику.

— Да уж. Помотал меня сегодня зверюга, — скривился Энги. — Я пока отнесу, а ты беги домой, приготовь что-нибудь. Жрать охота.

Еще бы не охота — с утра опять ничего не ел, кроме толики хлеба с салом. Меня и саму от вынужденного голода уже слегка пошатывало, но я ведь ни за какую тяжелую работу не бралась. А Энги на таком-то морозе шкура нужна поплотнее да пожирнее…

— Только будь осторожна, — продолжал он, — волки опять подошли слишком близко, едва отмахался.

Я и правда слышала знакомый волчий вой, но в нем не было угрозы, лишь предостережение: наступило их время, людям в лесу делать нечего.

— У мясника-то попроси кусочек, чтоб мне лишний раз не бегать, — напомнила я и припустила по следу Энги прямиком домой.

К возвращению хозяина его ждал дымящийся ужин, а я старательно наполняла горячей водой бадью для мытья. Энги выхлебал наваристую похлебку так быстро, словно не ел по меньшей мере три дня. Прибрав за ним посуду, я наскребла немного углей в железный поддон и деликатно вышла во двор, чтобы дать Энги возможность вымыться. Занесла тлеющие угли в сарай — подогреть бедным птичкам жилище перед холодной ночью, заперла за ними дверь и заново принялась разгребать бесконечный снег. Метель к этому времени утихла, и вместе с яркими вечерними звездами появилась надежда, что утром мне не придется махать лопатой и метлой.

Вскоре вымытый Энги появился из-за двери и выплеснул за забор грязную воду из ведра.

— Заходи, не мерзни, — буркнул мне на ходу.

Я сощурила глаза: мне показалось, что он как-то непривычно прихрамывает.

— У тебя что-то с ногой?

— Тебе показалось, — последовал немногословный ответ.

Я вернулась в избу и бросила грязные вещи Энги в бадью с остатками воды. Сам же сытый и чистый охотник, кряхтя и охая, растянулся на лежанке: устал.

Но когда я споро выстирала отмокшую рубаху и принялась за исподние штаны, приподняв их из воды, то тихо ахнула: на них красовалась дыра в обрамлении растекшихся кровавых пятен.

— Ты ранен! — в испуге крикнула я. — Почему сразу мне не сказал?!

Подскочив к лежанке, я резко сдернула с него одеяло. На чистых исподних штанах с правой стороны выше колена уже проступали кровавые пятна.

— Ну-ка, показывай! — чувствуя, что к горлу подступает истерика, велела я.

— Илва, уймись. Просто царапина, — морщась, Энги пытался снова натянуть на себя одеяло.

Я не позволила ему. Не дожидаясь согласия, я задрала широкую штанину вверх — нога выше колена была сплошь замотана лоскутом окровавленного тряпья. Торопливо размотав неумело сооруженную повязку, я снова ахнула и прикрыла рот рукой: от колена до верхней части бедра змеилась рваная рана, оставленная острым кабаньим клыком.

— Что случилось?

— За подранком погнался, а он возьми и кинься на меня! Я не успел увернуться, — виновато признался Энги.

— И долго ты собирался это скрывать? — возмутилась я. — Сколько времени потеряно! А вдруг, — я сглотнула от ужасного предположения, — зараза уже проникла в кровь?

Заметавшись по горнице, я вновь поставила греться воду для отваров, разорвала на лоскуты свою старую чистую рубашку и затянула одним из них бедро Энги повыше раны. Рассечение выглядело чистым — впрочем, немудрено, ведь Энги только что мылся в горячей воде. Представляю, какая адская боль его мучила.

— Это надо зашить. Придется терпеть.

Он не спорил и только смотрел на меня, откинув голову на подушку. Дождавшись, пока вскипит вода, я заварила ему трав, притупляющих боль, и заставила выпить целую чашку. Прокипятила драгоценную шелковую нить, на которую в свое время потратила уйму денег, и прокалила над огнем иглу. Дала прикусить зубами кожаный ремешок, чтобы не стер от болезненных судорог зубы. И лишь после того принялась за дело. Энги хрипел, стонал и дергался, сдавленно проклиная Создателя, но болезненную экзекуцию вытерпел, весь покрывшись испариной.

— Теперь будет заживать лучше, — успокоила я его, утирая взмокший лоб чистым полотенцем. — Боль скоро отпустит, и ты сможешь поспать.

Позволив ему немного отдохнуть, я смазала зашитую рану целительной мазью, не забыв и про шрам на шее.

— Почему же ты мне не сказал? — снова запричитала я.

— Стыдно, — признался он со вздохом.

— Чего тут стыдиться-то?

— Ты, поди, уже слышала от подружки-сплетницы о той истории с туром?

— И что? — не поняла я.

— А то. Когда мне сзади наподдал бык, надо мной еще с год люди потешались. А теперь вот спереди — свинья… Если об этом люди прознают, мне хоть в бега подавайся.