Лесной глуши неведомые тропы

Глава 14. Размолвка

Зима уж давно перевалила за середину и с каждым днем медленно, но верно тянулась к концу. В звенящем морозном воздухе все ощутимей запахло близкой весной. Птицы, притихшие на время лютых холодов, теперь звонко воспевали яркое солнышко, что все чаще подмигивало из-за рваных свинцовых туч. Истомившееся по весеннему теплу сердце радостно прыгало в груди, откликаясь на веселые трели синичек; где уж тут усидеть в избе? Совсем недавно надобность чистить снег, убирать сарай и отхожее место, укладывать дрова в поленницу и собирать нападавшие с сосен иглы и шишки утомляла и вгоняла в скуку, а теперь я находила в этих занятиях истинное удовольствие. Меня неудержимо влекло во двор, слушать шепот просыпающегося леса и беззаботные птичьи трели, подставлять теплым ласковым лучам побледневшее за зиму лицо, смело расстегивать ворот телогрейки и чувствовать на разгоряченной коже дыхание близкой весны.

Был один из тех самых ярких, пьянящих неосознанным восторгом дней, когда я, запыхавшись от таскания воды из колодца, присела на изрубленный широкий пень и ослабила концы надоевшего платка. Помедлив, я вовсе спустила его на плечи и погрузила пальцы в растрепавшиеся волосы, освобождая свернутую на затылке косу. Запрокинув лицо, с наслаждением тряхнула головой, зажмурилась и сладко замерла, прислушиваясь к ощущениям: легкий морозец покусывал щеки, а молодое задорное солнце покрывало их горячими поцелуями.

Что-то зыбкое, неуловимое, едва осязаемое наполняло меня радостью и желанием жить. Казалось, в эту минуту я готова была обнять весь мир и признаться ему в любви. Я любила это место. Маленькую, уютную избушку Ульвы с нехитрым хозяйством на крохотном дворе. Лес, раскинувшийся на многие лиги вокруг. И даже нашу потерянную на краю мира деревеньку Три Холма со всеми ее разномастными жителями.

Напоенные жизнью звуки приятно ласкали слух, а пробуждающаяся природа так и манила взгляд. Хрустальный частокол сосулек, истекающих капелью, сверкал в солнечных лучах всеми цветами радуги; шумные синички, которых я еще с осени приваживала льняным семенем и мелко колотыми орехами, теперь весело боролись у кормушки за остатки еды, беспечно просыпая их наземь; высокие сосны медленно качали пушистыми верхушками, издавая тихий баюкающий треск; где-то неподалеку усердно долбил клювом кору дятел-красноголовец, а по склонившимся к забору ветвям молодого дуба, быстро перебирая лапками и завистливо поглядывая на синичек, скользила серохвостая белка. Где-то вдалеке, в лесной глуши, раздался нестройный волчий хор: похоже, мои лесные братья загнали добычу и предупреждали возможных соперников о том, что на их владения соваться не стоит.

Блаженная улыбка невольно сошла с моего лица. Волчьей добыче не позавидуешь, но у леса свои законы: слабый покоряется сильному, а сильный выживает за счет тех, кто не смог побороться за свою жизнь. Я была рада и тому, что волки не трогали людей, хотя в последние дни их вой нередко был слышен у самой кромки леса. К концу зимы стало им голодно, и хищники вновь потянулись к людским жилищам. От этой мысли неприятно кольнуло в груди, очарование момента ушло, и я вновь плотнее закуталась в платок: неприкрытые уши начали подмерзать. Да и рассиживаться без дела подолгу не годилось: во дворе я прибралась, воды наносила, теперь следовало приготовить обед к возвращению Энги.

Мой жених к этому времени почти вернулся к привычному образу жизни: затянувшиеся рубцы на спине позволяли ему двигаться свободно. Лишь иногда я замечала, как он болезненно морщится, невольно сделав резкое движение или слишком низко согнувшись, чтобы подобрать оброненную на пол стрелу. С новой луны он вернулся на работу к Ланвэ, пропадая в деревне с утра до вечера, но сегодня воскресенье, поэтому он был свободен. Отоспавшись с утра, Энги подался в лес, чтобы срубить дуб повыше да посуше: запас дров снова подходил к концу, а стужа и холода, несмотря на пригревающее солнце, никак не желали отступать.

Каждый раз, когда Энги уходил в лес, меня не отпускала смутная тревога: а вдруг волки выполнят свою давнюю угрозу и растерзают его? Я настрого запретила им вредить людям, а особенно моему жениху, но кто знает, насколько длинна волчья память? Кто знает, почему они вообще меня слушают и как долго будут считать меня своей сестрой, уступая моим просьбам и храня меня от бед?

Начистив овощей и уложив их в чугунок вместе с ломтями свежей оленины, которую утром прикупила у мясника, я наскоро замесила тесто и оставила его томиться на краю печи: хотелось порадовать Энги не только вкусным жарким, но и свежим пшеничным хлебом.

Пока обед готовился, я успела натолочь в ступке сушеных трав для Ираха — из остатков, припасенных еще с осени, замесить на топленом жиру целебную мазь, запасы которой подходили к концу, и даже сделать несколько стежков на почти законченной свадебной рубашке Энги. Заслышав его шаги во дворе, я торопливо убрала шитье в корзину — считалось плохой приметой показывать такую работу до свадьбы — и принялась доставать из печи порядком истомившееся жаркое вместе с благоухающим хлебом.

Скрипнула дверь, и сердце мое привычно затрепетало при виде любимого.

— Что так долго? — я подошла к нему, чтобы прильнуть к его губам в поцелуе, но тут же отпрянула: улыбаясь, он держал за уши мертвого зайца.

Я невольно поежилась.

— Вот, какова добыча, а? Прямо на меня несся, едва успел топор отбросить и стрелу заложить.

— Угу, — ответила я, стараясь не смотреть на белое пушистое брюшко и остекленевшие глазки. — Я же просила тебя не охотиться в лесу.

— Ой, да брось, Илва, — улыбка Энги померкла, когда он понял, что я не разделяю его радости. — Ты вроде бы взрослая, а сказкам веришь, как дитя малое.

— Это не сказки, — насупилась я, подавая ему миску для мертвого зайца. — Я ведь говорила тебе об уговоре с волками. Нельзя брать их еду из леса, тогда они не будут таскать нашу скотину.

— Если хочешь знать, твои обожаемые волки первыми нарушили договор, — пробурчал Энги, швырнув зайца в миску. — Сладу с ними никакого. У Огнеда козу стащили. У Ланвэ дойную корову ночью пытались задрать, еле отбил. Переполоху было! А уж сколько кур да гусей по дворам передавили — и не счесть.

Я помрачнела вконец, не зная уж, что и думать. Звериный голод до добра не доводит, но…

— И что, вы снова решили ставить капканы? — осторожно уточнила я.

— Одними капканами, похоже, тут не отделаешься: эти твари научились обходить их, вынюхивая следы. А вчера вот в капкан угодила лиса. Сожрать не сожрали, но разорвали в клочья — никак поглумились? Тут что-то посерьезнее капкана нужно. Мы с мужиками уже сговорились: завтра с утра выходим загонять волков.

— Что?! — я отшатнулась, не веря своим ушам. — Насмерть?!

— А то как же, — важно похвалился Энги и выставил миску с зайцем в сени. — Ну и запахи тут у тебя. Покормишь? Я его потом освежую.

Пока я споро накрывала на стол, тревожные мысли витали где-то далеко, за ветхим забором нашего двора. Волки и впрямь подошли слишком близко — на что им надеяться? Конечно, рано или поздно началось бы противостояние: зимой людям в деревнях не менее голодно, чем волкам в лесу, и потеря каждой головы домашней скотины больно отзывалась на достатке любой семьи.

Энги вымыл руки, умыл лицо и, прежде чем сесть за стол, крепко обнял меня со спины. Меня окутало свежестью дневного морозца, впитавшейся в его одежду.

— О чем задумалась? — теплое дыхание шевельнуло волосы на затылке, прохладные губы защекотали шею. — Заскучала, что ли? Погоди немного: к тому времени, как сойдет снег и зацветут травы, прикоплю деньжат и поедем с тобой на ярмарку к Старому Замку. Тракты уже откроют и из-за моря начнут привозить разные диковинки. Купим тебе лучшей ткани на платье, к алтарю пойдешь принцессой!

В иное время я бы порядком разомлела от его ласковых слов и желанных объятий, но теперь была забота поважнее.

— Энги… — я осторожно высвободилась из его рук. — Не ходи завтра на охоту. Прошу тебя.

— Что за глупости? — он отпустил меня, недовольно свел брови у переносицы и сел за стол, пододвинув к себе миску. — Прикажешь мне дома бока отлеживать, пока остальные мужики делом заняты? Хватит, належался.

— И других отговори. Нельзя убивать волков! Они — хранители леса…

— Откуда в тебе это, Илва? — с отчетливым раздражением в голосе спросил он. — Волки — хищники. Ты помнишь, как они разорвали моего Ворона? Ни за что ни про что? А ведь ты их жалеешь, из капканов выручаешь! И где благодарность? Сегодня они в деревне скотину режут, а завтра и к нам с тобой заявятся, в клочья разорвут!

— Не будет этого, — я отчаянно замотала головой, — нам они вреда не причинят. Дай мне время, я придумаю, как отвадить их подальше от Трех Холмов! И убивать никого не придется!

— Не вздумай! — насупился Энги, бросив на меня предупреждающий взгляд; болотные глаза вспыхнули гневом. — Ни шагу со двора, пока мы лес не очистим, слышала?

— Но… я…

— Почему ты всегда споришь? — возмутился он, не забывая, меж тем, отправлять в рот горячие кусочки жаркого. — Забыла, что велят заповеди Создателя? Жена должна во всем слушаться мужа, а ты только и делаешь, что перечишь!

— Я не знаю, что там велит Создатель, — теперь и мои щеки запылали от гнева, — но старые духи велят жить в мире со всем живым. Убивать просто так, охоты ради — скверное дело, Энги!

— Не поучай меня, женщина! — сердито возразил Энги, проглотив очередной кусок. — Я мужикам обещал, и от слова не отступлюсь. И ведьминские поверья твои мне не указ. Где это видано, чтобы жена мужем помыкала?

— Я тебе еще не жена, — обидные слова вылетели сами собой.

Энги замер, не донеся ложку ко рту.

— Значит, ты передумала? Из-за каких-то тварей, которых ты по прихоти жалеешь, готова от меня отказаться?

Едва не застонав, я присела на край лежанки.

— Я от тебя не отказываюсь, Энги. Но нельзя быть таким упрямцем! Волки… они мои братья, понимаешь? Они привели меня к твоей матери, иначе я пропала бы в лесу, без памяти и защиты!

— Они моего коня…

— А ты убил их вожака! Ставил капканы! Энги, нельзя так — если платить кровью за кровь, все может кончиться не так, как ты ожидаешь…

Ложка вдруг громко ударила о столешницу.

— Что-то есть расхотелось, — сердито бросил он, отпихнул ногой стул и направился к выходу.

Хлопнула дверь, и в сенях загрохотало: видимо, споткнулся о миску с зайцем. Несдержанная брань послышалась незамедлительно; судя по звукам, он подхватил злополучную миску и вышел во двор.

Хотелось закрыть лицо руками и заплакать. Чудесный воскресный день безнадежно испорчен. Энги разгневался на меня, да так крепко, что предпочел остаться голодным, а слушать меня все равно не стал. И что теперь делать со знанием, что волкам грозит опасность? И при этом не разругаться с Энги еще больше?

Опечалившись вконец, я собрала со стола остатки неудавшегося обеда, смахнула слезу над почти нетронутым свежим хлебом. От досады готова была отругать саму себя: надо было сначала дать ему поесть, а уж потом, сытому и разомлевшему, осторожно говорить о волках. А лучше вообще ничего не говорить, а одеться, уйти в лес и предупредить зверей, чтобы убегали как можно дальше от деревни. Теперь только это и остается: если бы даже мне удалось переубедить Энги, то остальные мужчины просто посмеялись бы надо мной.