Лесной глуши неведомые тропы

Глава 11. День уплаты

Сквозь сладкую дрему и сонное тепло, уютно разлившееся под шерстяным одеялом, назойливо пробивался пронзительный заунывный звук. Зимним утром одеяло по обыкновению оказывалось на голове, защищая лицо от холода, вот и теперь мне пришлось слегка приспустить его край, чтобы прислушаться получше. Носа тут же коснулся студеный воздух: печь, разумеется, за ночь совсем остыла. Я нехотя протерла глаза и взглянула за окно: ночную темень едва-едва начинал развеивать занимавшийся рассвет. Совсем рано.

Звук как будто бы стал отчетливей и ближе. Волки. Разгневаны, собраны в стаю и… зовут меня? Нехорошее предчувствие взбодрило не хуже предрассветного озноба. Что стряслось? Отчего опять недовольны звери?

Обычно мое утро начиналось с разведения огня в остывшей печи, но в этот раз было не до того. Поспешно натянув на себя платье и чулки, я наскоро умыла лицо ледяной водой, сунула ноги в высокие овчинные сапожки, накинула платок и тулуп и тихо, осторожно ступая и стараясь не разбудить посапывающего на соседней лежанке Энги, вышла во двор.

Злые, горящие в свете затухающих звезд глаза смотрели прямо на меня из-за густого подлеска близ высокого плетня.

Выходи к нам, двуногая сестра, — разобрала я в глухом волчьем рычании. — Твой человек сделал зло. Тебе исправлять.

— Что случилось? — сумели шевельнуться мои холодеющие губы, когда я с опаской вышла за ворота.

Следуй за нами.

Проваливаясь в глубокий снег и чувствуя, как влажный холод забивается в высокие сапожки, я послушно последовала за вожаком. Озираясь по сторонам, видела, как угрюмые волки взяли меня в кольцо, отрезая возможность к побегу. Впрочем, бежать я и не собиралась: зачем? До сей поры звери меня не трогали, а если им вдруг и вздумается меня сожрать, бегством спастись точно не удастся.

Небо неумолимо серело, и совсем скоро я стала лучше различать цвет шерсти на каждом из сильных хищников и лютую злость в горящих глазах. Шли мы не слишком долго — к поредевшему лесу у окраины деревни, пока я наконец не увидела место, к которому меня вели.

Небольшая самка, волк-первогодок с красивой светло-серой шерстью сидела на примятом снегу, покрытом свежими кровавыми каплями, и низко прижимала голову к передней лапе. Завидев сородичей, она встрепенулась и настороженно посмотрела на меня ясными голубыми глазами. Ее поджарые бока тяжело опадали в такт дыханию, пасть беззвучно скалилась, обнажая кончик ярко-красного языка среди белых клыков. Переднюю лапу волчицы крепко прихватили острые зубья тяжелого капкана. Никаких следов, кроме волчьих, разглядеть я не сумела — если они и были, то их за ночь успело занести ровным слоем свежего пуха.

Матерый вожак угрюмо перевел взгляд с несчастной пленницы на меня и сердито зарычал.

Твой человек хотел убить нашу сестру, — пронеслась в голове угроза.

— Нет, он не мог, — уверенно качнула я головой и присела на колени возле волчицы. — Это не он.

Медленно и осторожно взялась за холодные створки капкана и попыталась оттянуть их в стороны. Слишком крепкий.

Запах не лжет. Твой человек убил нашего вожака. Твой человек убивал в лесу нашу пищу. Теперь твой человек оставляет железные зубы для наших братьев. Мы убьем его.

— Он сделал это… сам? — тихо спросила я.

Он и еще пара. Если сунутся в лес — убьем и этих.

Капкан поддавался неохотно — уж очень был крепок, а озябшие пальцы плохо слушались и неловко скользили по заледеневшему металлу. Наверняка Хакон смастерил… А он любые вещи делает на совесть.

Горячее дыхание волчицы касалось моего лица — ей было больно, но она молчала, даже не скулила. Хорошо хоть не пытается кусаться.

Я поднялась и посмотрела в глаза вожаку.

— Сейчас найду палку покрепче и освобожу вашу сестру. Но вы не должны убивать моего человека. И вообще людей. Я запрещаю вам.

Огромный волк ощерил пасть, короткая шерсть собралась складками на вытянутом широком носу.

Мы долго терпели, двуногая сестра. Нас убивают — мы убиваем. Не смиримся.

— Зачем вы подходите к нашему жилью? — почему-то не испытывая страха, я шагнула к нему. — Живите в лесу. Не будете подходить близко — вас не будут трогать.

Твой человек убивал в лесу нашу еду. Мы взяли вашу. Это справедливо.

— Это неправильно, — я сердито качнула головой. — Если продолжите вредить людям, на вас продолжат ставить капканы. Уходите в лес, подальше от людей, и все останутся живы.

Вожак не ответил, злобно глядя на меня, и я вспомнила о том, что другой волк терпеливо ждет моей помощи. Поторопилась отломить сук покрепче от ближайшей молодой осины и вернулась к волчице. Осторожно просунув сквозь зубья палку, с ее помощью поддела створки и разжала капкан. Волчица отпрыгнула в сторону, поджав лапу, и тут же принялась ее вылизывать, окруженная взволнованными собратьями.

— Ее лапу надо залечить, — сказала я, обращаясь к главному. — Подождите меня здесь, я схожу за мазями.

Твоя помощь больше не нужна, двуногая. Сестра справится, — пронеслись в голове сердитые слова, которые чудились мне в неприветливом рыке.

Не прекращая смотреть ему в глаза, я подошла ближе и встала перед ним на колени. Медленно протянула ладонь и опустила на широкий загривок. Волк был очень недоволен — я видела это по его оскаленной пасти, прижатым ушам и вставшей дыбом шерсти на загривке, но не сделал попытки отойти. По какой-то неведомой мне причине они считали меня своей и повиновались. Временами. Увы, я не имела представления о том, как ими управлять. Я могла лишь использовать свой дар понимать их речь и говорить с ними.

— Не смейте убивать моего человека, — отчетливо произнесла я, не решаясь даже моргнуть, глядя в разумные янтарные глаза. — Я запрещаю вам.

Волк очень долго пожирал меня взглядом, а затем встрепенулся, отбросив мою ладонь, резко отпрыгнул и пригнул к утоптанному снегу массивную голову.

Будь по-твоему, двуногая сестра. Мы не тронем твоего человека в твоем доме и в обиталище других людей. Но в лес пусть не ходит. Найдем его там — убьем.

Волки ушли всей стаей, окружив сестру-хромоножку надежным кольцом. В сердце больно кольнуло — если бы они позволили мне наложить мазь и повязку, выздоровление ее лапы случилось бы скорее. Но гордые звери обратились ко мне лишь за той помощью, без которой не справились бы сами.

Пришлось отправляться домой в одиночестве.

— Где тебя носит? — сердито спросил Энги, едва я переступила порог.

В избе уже было натоплено и вкусно пахло вареными овощами.

— Э-э-э… в лесу, — я понятия не имела, как подступиться к Энги с разговором о волках. Ведь их предупреждение было недвусмысленным, и я не могла защитить Энги, вздумай он ослушаться.

— Зачем? Опять хворост собирала? Тебе мало дров?

— Волк в капкан попал, — сказала я как есть и с вызовом посмотрела ему в глаза. — Я помогала ему выбраться.

— Ты рехнулась? — насупил брови Энги. — Мы ловим волков, а ты отпускаешь?

— Ты ставил капканы. С кем?

— С Ланвэ и Бруном. Вчера волки опять прошлись по деревне. Утащили у Ланвэ дойную козу, а у Риддов задрали осла. Если с этими тварями не бороться, скоро деревня без скотины останется.

— Энги. Не смей больше так делать. Волки уйдут, я обещаю. Но ты… больше в лес не ходи.

— С чего бы это? — он подбоченился и взглянул на меня с вызовом. — Потому что ты у нас слишком жалостливая, да?

— Энги, — я в нерешительности облизнула губы, понимая, что он меня не услышит, а может и хуже — сочтет блаженной дурочкой. — Они сказали, что убьют вас, если сунетесь в лес.

— Волки? Вот так прямо и сказали? — он прищурился, глядя на меня с подозрением. — А может, не зря тебя ведьмой зовут, а? А может, ты и сама оборотень?

Я с досадой прикусила губу, но Энги вдруг махнул рукой и отвернулся, застегивая на поясе кожаный ремень.

— Уже некогда разговоры разговаривать. Ты забыла, какой сегодня день? Собирай свои монеты, в деревню пойдем. На рассвете сбор был объявлен.

И правда, как я могла забыть? Утренняя история с волками совсем вышибла из меня память. А ведь если не поторопиться к сроку, то можно навлечь на свою голову неприятности: сборщики податей бывают очень строгими. Повеления господ следует исполнять неукоснительно: весь народ, от мала до велика, с утра назначенного дня должен собраться на площади. Только совсем немощным и хворым дозволялось остаться дома, но тиуны, состоящие при данниках, обязательно проходили по всем избам и выискивали тех, кто мог укрыться от уплаты подушного.

Я едва поспевала за широким, размашистым шагом Энги. Несмотря на оставшуюся после ранения хромоту, он уверенно рассекал снег длинными сильными ногами, мне же приходилось скакать на манер зайца, чтобы попасть в его следы. Подол платья, намокший еще во время прогулки на рассвете, на крепком морозце встал колом и потяжелел от налипшего на нем снега. Но эти трудности казались пустяковыми по сравнению с гневом и обидой, которые я чувствовала в Энги. Он все еще сердился на меня — то ли из-за сегодняшнего случая с волком, то ли из-за моего мнимого отказа вчера вечером. Так или иначе, молчанием я лишь делала хуже.

— Энги… мне надо поговорить с тобой, — совсем запыхавшись, вымолвила я.

— Вернемся — поговоришь, — грубовато отрезал он, не соизволив даже обернуться. — Смотри монеты не растеряй.

Пришлось прикусить губу и оставить объяснение на потом, хотя после недобрых утренних слов про ведьм и оборотней в душу закрался страх: а вдруг он уже расхотел на мне жениться?

Добрались почти вовремя: весь деревенский народ послушно толпился на площади, неподалеку от накрытого багряным сукном длинного стола. Больше людей было по правую сторону от стола, меньше — по левую: это те, кто уже успел уплатить свои серебреники. Стол возвышался на деревянном настиле, заботливо уложенным слугами из Старого Замка, чтобы защитить от холода ноги господ. Но в этот раз я заметила нечто необычное: за столом, помимо данника, сидевшего с суровым лицом над тяжелой распахнутой книгой, и молодого писаря, восседал сам молодой лорд Милдред. Под ним был тяжелый стул с высокой спинкой и подлокотниками, сплошь устланный медвежьими шкурами. Такая же шкура покрывала колени лорда, спускаясь до пят. И то верно: к чему господам страдать от холода?

Но за каким бесом его сюда принесло?

Я невольно поискала глазами бедняжку Келду — вон она, стоит за спиной у отца и нервно кусает губы. Морозец лизнул ее щеки румянцем, который лишь оттенил непривычную бледность лица. Глубокие темные глаза выглядели такими несчастными, что мне отчаянно захотелось подойти к ней и крепко обнять, спрятав от лихих взглядов обидчика. Но едва я сделала бездумный шаг, мне на плечо легла чья-то рука.

— Здорова будь, Илва, — тихо шепнул Ирах, склонившись к моему уху. — Я уж боялся, что ты забыла. Хотел посылать за тобой.

— Мое имя уже называли? — внезапно ужаснулась я.

— Нет, ты успела.

— А зачем здесь Милдред? — понизив голос до едва различимого шепота, спросила я.

— Создатель его пойми! Люди болтают, старый Хенрик одной ногой уже стоит на небесах, даже в себя не приходит. А молодой лорд все больше интересуется владениями. Говорят, всюду объезжает деревни сам, строго следит за послушанием подданных и любит самолично наблюдать за наказаниями провинившихся. Еще и палача своего привез, а уж как тот людей тиранит!