Мать Сумерек

* * *

Когда Таир проснулся среди ночи и не нашел рамана, он забеспокоился и бросил клич своим. Теперь один из бойцов, высокий, светлобровый, в полной боевой готовности, с горем пополам отыскал рамана и решил, что северяне активно перешли от угроз к рукоприкладству.

— Извинись немедленно, — припечатал Кхассав. Он быстро смекнул, чем может кончится. — Это был дружеский жест.

— Да куда уж дружеский! — рявкнул телохранитель и потянул из ножен меч.

Кхассав побелел.

— Простите, его, пожалуйста. Это все выпитое пиво, да и видно же, что он спросо…

Аргерль воздела палец, призывая рамана замолчать. Её старший сын поднялся первым. Бьё и Арл встали тоже. Дагди соскользнула с колен возлюбленного еще до того, как он успел намекнуть на необходимость.

— Щенок правильно говорит, — твердо проговорил Бьё, молниеносно надвинувшись на противника. Поднырнул под занесенным в ударе мечом, одним уверенным движением двинул мужчине с локтя. У того хрустнула шея, и он свалился замертво.

Кхассав побелел. Бьё посмотрел на него надменно:

— Слишком длинному языку во рту нет места, — припечатал.

— И этого достаточно, чтобы убить?! Длинный язык?

— Разумеется, — важно кивнула Дагди. — Перст, указующий с вызовом, должен быть воздет или отрублен. А язык, оскверняющий имя тана, должен быть прижжен или выдран. Итог в обоих случаях все равно одинаков.

— Похоже, Бансабиру с такими нравами недаром назвали Матерью лагерей, — только и нашелся Кхассав. Это заявление Бьё задело еще сильнее, и он взмахнул своими огромными ручищами.

— Мать лагерей! Какая еще мать лагерей?!

Кхассав напрягся всем телом: если «Мать лагерей» — неуважительное обращение к Бансабире, перелом шеи может достаться и ему. Кажется, придется сказать этим варварам, что он — раман Яса. Пусть подумают, чем его смерть обернется для их обожаемых танов.

— Бансабира Яввуз — мать всего севера, — веско пригвоздила Аргерль, остужая ситуацию.

— Ну как всего, — заметил наследник усадьбы Амракс.

— Всего, — отрезала Аргерль. — Её старший наследует Каамалу. Трое детей, три танаара.

— Наши два точно унаследует Шиимсаг, — сказала Дагди.

— А дочку, еще увидите, — добавил Арл, усаживаясь на место, — танша за раманского сынка выдаст. И будет матерью Яса, — он завеселился. Аргерль его настрой не разделила.

— Чтобы Яввуз и Маатхас отдали дочь какому-то сопливому хорьку с юга? — будь Аргерль мужчиной, не удержалась бы от плевка, но будучи женщиной ограничилась тем, что скривила лицо.

— Погодите, — усмехнулся Бьё, кивнув в сторону входа и явно намекая на недавние события в общей зале. — Может, танааров у неё будет три, а детей с десяток.

Северяне засмеялись.

— Делаю, что могу, — раздался голос Сагромаха. Накинув плащ на голое тело, не считая штанов и сапог, тан выскочил наружу. На его реплику местные развеселились пуще прежнего.

— Встретил твою младшенькую, Аргерль, она сказала мать тут. Да и не только ты, как я погляжу.

— Проходите, тан, — Амракс пригласил жестом сесть рядом с ним. Сагромах огляделся:

— Что за труп? — Са пока стоял.

— Оскорбил Бьё и обнажил меч, — объяснила Аргерль. Сагромах молча кивнул.

— Тогда другой вопрос: почему Дагди из Хедере октябрьской ночью сидит на скамье? Ты не намерена становится матерью?

Арл всполошился:

— Это я отвлекся, — и тут же в одно движение пересадил девушку снова себе на колени.

Сагромах, хмыкнув, сел на освободившееся место.

— Ну, Хас, — обратился Сагромах, — как тебе охота?

Кхассав вытаращился на тана: он что, серьезно? Как-как?! Наблюдая за его метаниями, Дагди расхохоталась:

— Я слышала от Эгда, твой дружок выронил весло на гребле.

— У вас свои достоинства, у нас свои, — сказал раман, и в его интонациях слышалось больше недовольства, чем он хотел показать.

— Ваши, наверное, в том, чтобы хвастать друг перед другом женщинами, — предположил Амракс. Молодой, но зрел в корень. Кхассав решил сместись акцент беседы на самих северян.

— Как вы вообще что-то разбираете в такую погоду? Когда все трещит, гремит, валится, и вода так грохочет?!

— А у нас есть выбор? — уточнила Дагди. Бьё поднялся и подошел ближе к жаровне, протягивая руки.

— У тебя точно есть. Ты женщина, и можешь выбрать дом. К тому же ты наследница наместника, твой жизнью нельзя рисковать.

Дагди в ответ на это откровенно скривилась и сузила глаза. Арл, наблюдая за девушкой, засмеялся. Бьё и Амракс тоже развеселились.

— Дагди нельзя отсиживаться, — заметила Аргерль. — Она отменный китобой. Даже Бьё её признает.

Бьё, услышав, раскинул руки и уставился с перекошенной физиономией:

— А как её не признаешь? Она только в этом году на моей памяти шесть раз с первого броска пробила киту легкое!

— ТАКОЕ БЫВАЕТ?! — Кхассав изумился настолько, что на время даже забыл о смерти телохранителя и задачах разведки, которые мог бы осуществить в беседе.

— Семь, — безмятежно улыбнулся Арл, опять качнув девушку на коленях. Он смотрел на неё неотрывно и заботливо.

Бьё спросил молча, взглядом: серьезно?

— Да, — ответил Сагромах. — Хабур говорил, они своего сегодня взяли с одного удара. — Потом тан как-то вдумчиво поглядел на Арла и заметил: — Слушай, не мне давать тебе такие советы, но ты уверен, что хочешь на ней жениться? — Сагромах качнул в сторону Дагди головой. — В случае ссоры далеко от неё не убежишь.

В компании на мгновение повисла тишина — все переглядывались, — а потом раздался дружный звонкий грохот смеха. Арл обнял девушку крепче:

— Пусть она пытается убежать, пока еще может.

Сагромах поглядел на них с пониманием и тоской. История этих двух сильно напоминала ему их с Бану собственную. Но именно поэтому Сагромах верил в успех.

— Арл, если…

— Нет, — спокойно ответил мужчина.

Ненадолго установилась тишина. Дул ветер и трещали угли в жаровне. Кхассав прислушивался к внутренним ощущениям: стоит ли сейчас еще что-то спрашивать или лучше не портить момент и дождаться другого, более удачного?

— Можно, мы поговорим, — неожиданно спросил Сагромах и качнул головой в сторону Кхассава.

— Само собой, — Бьё поднялся. — Арл, давай-ка, оставь Дагди в покое, ты её уже всю облапал. Оставь, говорю, пока не утащил в какой-нибудь закуток, и помоги мне выбросить этого парня в море.

Дагди, расцепившись с Арлом, все равно пошла с братьями-китобоями. Аргерль тоже поднялась, потом вдруг нахмурилась, поглядела на сына:

— А мы с тобой куда шли?

— Ты сказала, что пора бы подумать над невестой для меня, раз уж все равно я не сплю, а отец храпит, как жирный тюлень.

— Ах, да, точно. Ну, ежели у тана не сыщется еще одной кузины для тебя, тогда точно пошли отсюда.

— Но я уже хочу спать, — сын демонстративно зевнул.

— О-о, — сокрушенно покачала мать головой. — Тебе точно нужна жена. Где видано, чтобы мужик в твои годы ночами хотел спать?! Вон, глянь на тана! Идем-идем, — Аргерль подтолкнул сына, который был выше её на полторы головы, в спину, и тот послушно пошел впереди.

Оставшись наедине с раманом, Маатхас вздохнул. Улыбка сменилась подозрительностью.

— Сочувствую за вашего человека.

— Здесь всегда так решают вопросы?

— Здесь не любят, когда прикрываются оправданиями. И тем более не любят, когда обнажают мечи в доме.

— Да, — буркнул Кхассав, — о беспримерно добродетельных нравах местных я прослушал целую … как это Джайя всегда говорит… эм…пр… проповедь!

— Что? — не понял тан.

— Без понятия, — ответил раман, разведя руки. — Видно, что-то сродни нравоучению.

Кхассав закусил губу, не зная, как спросить то, что вертелось на языке, но Маатхас перебил.

— Государь, вы ведь явились не просто так, — Сагромах мгновенно переменился в лице, каждая черта стала жестче, во взгляде горела решительность. — Утром, когда Бану проснется, поговорите с ней и уезжайте.

Раман изменился тоже:

— Я приехал за Матерью лагерей…

— Нет, — отказал Сагромах сразу.

— … и без неё не уеду.

Сагромах усмехнулся.

— Вы можете быть раманом хоть десять раз. Ни вам, ни кому еще, ни для каких на свете целей, я не отдам Бану.

— Я без неё не уеду.

— Значит, до ноября будете китобоем? — Сагромах повернул голову и посмотрел прямо. — По первому же зову будете все бросать и мчаться на тартаны, чтобы выйти в море? А вы знаете, что, если китобой падает за борт, его не ловят и не спасают — ни во время охоты, ни после. Кит — важнее всего. Важнее танов, танш, и уж тем более раманов. Кит — основа здешней жизни. Его едят, из него делают светильники, мастерят оружие, готовят особенно прочные сети для рыбной ловли, и даже тонкие инструменты для выпила по моржовьим бивням здесь делают из китовой кости.

Собеседник отреагировал неожиданно.

— И зная это, вам не страшно, тан? — так же прямо Кхассав поглядел в ответ. — Не страшно раз за разом выходить в море? И смотреть, как то же самое делает тану?

Маатхас отвернулся: Кхассав резанул по живому.

— Не то слово, — признался он. — У меня сердце сбивается сразу, как я вижу первый китовый хвост или фонтан, — выдохнул тан. — Но ей не запретишь.

— Почему это? — Кхассав искренне удивился, потому что Джайе мог запретить что угодно. Бансабира явно не Джайя, но ведь право, не из страха же Сагромах потворствует ей во всем.

— Если бы вы хоть раз видели, как сияют её глаза, когда она делает что-то в её представлении стоящее, вы бы не спрашивали. Не могу я ей запрещать. То, что действительно нежелательно, она сама никогда не попытается сделать, но здесь… — Сагромах развел руками, — у меня нет прав.

Кхассав долго не находил, что сказать. Наконец, усмехнулся:

— Вы поэтому так стараетесь заиметь ребенка? Надеетесь, что на сносях она перестанет кидаться на корабли для китобойни при всяком удобном случае?

Маатхас засмеялся.

— Ну, и это тоже. Но прежде всего, потому, что нет смысла заниматься любовью в полсилы или во имя обязательств. Да и потом, Бансабира молода и роскошна — не буду стараться я, и появится шанс однажды обнаружить её с кем-то еще.

— А я думал, что тут у вас верность в порядке вещей, — подколол раман.

Маатхас посмотрел на Кхассава искоса и свысока.

— Похоже, мне одному вы не скажете, зачем явились. Я дам вам знать, когда Бану проснется.

Маатхас поднялся и пошел в дом.

— Сагромах! — окликнул Кхассав, поднимаясь тоже.

— Прошу простить, — мужчина обернулся, и в его непримиримых чертах Кхассав, наконец, признал полноценного хозяина здешних широт. — Судя по опыту общения с вами и Дайхаттом, на юге принято болтать с другими мужчинами, пока ваши жены мерзнут в постелях в одиночестве. Мне пора.