Скандинавский король

На мгновение я снова не могу дышать, и в моих конечностях нарастает чужой жар.

Я говорю "чужой", потому что не могу вспомнить, когда я чувствовал его в последний раз.

Это.

Старая добрая похоть.

Я тут же сажусь в розовое кресло, мне нужно успокоиться, нужно заглушить любое чувство, которое не является безразличием.

Это ещё одна битва, которую я должен выиграть.

— Вот, — говорит она, наливая мне бокал. Она стоит на коленях на кровати и наклоняется вперёд, протягивая мне бокал, её блузка опускается так низко, что я вижу её грудь и кружево лифчика, её волосы падают на лицо и…

Я перевожу взгляд на неё, надеясь, что она не сможет прочесть то, что горит у меня внутри.

Я обхватываю рукой стакан, и её пальцы касаются моих, но она не отпускает их.

— Ты ведь не злобный пьяница? — спрашивает она, настороженно сморщив нос и слегка отодвигая от меня напиток.

— Злобный пьяница? Нет. Я так не думаю.

Она отпускает стакан. — Хорошо. Потому что я могу справиться с твоей злобной задницей, когда ты трезвый. Я не думаю, что смогла бы сделать это, если бы ты был пьян. — Она поднимает свой бокал. — Вот. Выпьем. Или Skål, верно?

— Skål, — рассеянно говорю я, прижимая свой бокал к её. Я делаю глоток ликёра, позволяя теплу кружиться вокруг моего языка с лёгким чувством вины за её комментарий. — Знаешь, я думаю, мне нужно извиниться перед тобой.

Она сглатывает, вытирает рот тыльной стороной ладони и старается не поморщиться. — Боже, эта штука чертовски ужасна.

— Это приобретённый вкус.

Она гримасничает, её глаза прищурены, язык высунут. — Бе! Боже. — Затем она делает ещё один глоток. — Хммм. Становится лучше. Вроде того. — Она смотрит на меня, морщась. — Прости, за что ты пытаешься извиниться?

— За то, что заставил тебя плакать.

— Когда? Несколько недель назад?

— А с тех пор я заставлял тебя плакать?

— Возможно, с тех пор я пролила пару слезинок, но это из-за месячных, а не из-за тебя.

Я поднимаю бровь на отсутствие у неё фильтра.

— Извини, — говорит она, щеки её раскраснелись. — Но ты, наверное, должен знать это обо мне. Я становлюсь эмоциональным зверем, когда наступает это время месяца.

Её откровенность заставляет меня улыбнуться. — Полагаю, я должен быть готов к этому, имея двух дочерей.

— О да. — Она смеётся. Мягко и в то же время какой-то по злому. — Тебя ждёт адская поездка.

— Нет, если ты здесь, чтобы помочь мне, — говорю я, и в тот момент, когда слова покидают мой рот, я понимаю, как глупо это было сказать.

— Тебе придётся продлить мой контракт примерно на шесть лет или около того. — Она улыбается в свой бокал. — Честно говоря, я буду удивлена, если продержусь до Нового года.

Я чувствую себя так, будто она ударила меня по кишкам. — Почему ты так говоришь? — Я едва могу скрыть панику в своём голосе. Она не может оставить меня. Особенно она не может оставить девочек.

Она закатывает глаза и откидывается от меня, опираясь на локти. — Ты ведь встречал себя, верно? Если ты действительно хочешь вспомнить прошлое, то, скажем, три недели назад я была уверена, что ты меня уволишь. Таблоиды, потом свинья…

— Я знаю. Поэтому я и извиняюсь.

Правда в том, что я продолжаю проигрывать эту сцену снова и снова. Я знаю, что потом всё уладилось, но мне казалось, что не было никакого конца. В тот момент, когда я увидел слезы на её обычно весёлом лице, я почувствовал себя злодеем. А когда она сказала, что думает, будто я её ненавижу, клянусь, это пробило мне сердце. Суровое напоминание о том, что оно у меня всё ещё есть.

— Иногда я выхожу из себя, — добавляю я. Не знаю, почему мне так больно это признавать.

— Ты не говоришь? Знаешь, в тот первый день Майя назвала тебя просто неприятным человеком.

— Она известна своей дипломатией.

— Мы с тобой не были на одной волне с самого начала. Это неприятно. Но иногда ты просто откровенно враждебен ко мне. Я только сейчас поняла, как с этим справляться, но всё равно, я никогда не знаю, что ты сделаешь или скажешь в следующий момент. Чёрт, я всё ещё в шоке от того, что мы сейчас здесь.

У неё определённо есть способ заставить меня чувствовать себя плохо.

Чего ты заслуживаешь.

— Но, — продолжает она, — я знаю, что ты стараешься приложить усилия, чтобы быть добрее ко мне. И я ценю это. — Она допивает остатки своего напитка, как будто она профессионал, а затем наливает себе ещё один стакан.

— И всё же я всё ещё подбиваю тебя выпить, — замечаю я. Я допиваю свой бокал и протягиваю ей, пока она наливает его до краёв.

Она пожимает плечами. — Нет. Просто мне хочется расслабиться, понимаешь? Я целыми днями общаюсь с твоими дочками, это хорошая перемена — поговорить со взрослым человеком. Даже если это ты.

— Эй, — говорю я, бросая на неё насмешливый взгляд. — К твоему сведенью я отличная компания.

Широкая ухмылка расплывается по её лицу, демонстрируя идеальные белые зубы. Если бы она могла запечатать эту улыбку в бутылку и продать её, она бы заработала миллион долларов.

— Ты ещё ничего не доказал, — поддразнивает она. Затем выражение её лица становится тоскливым. — Просто приятно хоть раз выбраться из дворца. Разве он не кажется… одиноким, иногда? Он такой большой, со сквозняками, холодный и… с привидениями.

— Привидения? — Интересно, говорит ли она о Йохане и его лунатизме? Этот человек иногда похож на привидение.

— Не в прямом смысле, — говорит она, облизывая губы в раздумье. — Просто… Хелена.

Я напрягаюсь.

— Я чувствую воспоминания о ней, или что-то вроде того, — продолжает она. Она вздыхает, выглядя смущённой. — Прости, я знаю, что это звучит глупо. Клянусь, обычно я не такая чокнутая.

— Я не уверен в этом.

— Я думаю, что стены просто хранят столько печали, понимаешь? И все внутри делают всё возможное, чтобы притвориться, что её там нет.

Чёрт возьми. Возможно, она даже права в этом.

А я самый большой лжец из всех.

— Раз уж мы перешли на личности, — говорит она, подходит к краю кровати и раскидывает ноги. Она опирается на свои бёдра, её лицо теперь ближе ко мне, её глаза ищут моё лицо. — Есть кое-что, что мне было интересно.

Я слышу её слова, но они не доходят до меня. Есть что-то такое в теплоте и глубине её глаз, что не позволяет думать. Это похоже на погружение в тёплую ванну, когда ты настолько увлечён, что даже не заметил бы, если бы утонул.

— Что? — наконец спрашиваю я, и слово вырывается грубым шёпотом.

— Никлас, — говорит она, и мне в лицо словно плеснули ледяной водой. — Твой секретарь. Он был… — Она понижает голос, бросая короткий взгляд в сторону комнаты девочек. — Он был дворецким Хелены.

— Я знаю.

— Но именно он был за рулём машины, которая убила её. И чуть не убил тебя.

Я сглотнул, опустив взгляд на стакан в своих руках. — Это была не его вина.

— Я знаю. Они сказали, что дороги были скользкими.

— Я сказал, что дороги были скользкими, — говорю я ей, резко посмотрев на неё. — Я был там, Аврора. Это была не его вина.

— Но почему он продолжает работать на тебя, после всего этого?

Чувство вины. Это чувство вины.

Это ложь.

Дело в том, что Никлас вообще не был за рулём. Это я был за рулём. Это я съехал с дороги. Это я убил свою жену.

Это никогда не был он.

И всё же его вина за роман с Хеленой, его вина за то, что из-за его действий я потерял контроль, и тот факт, что никто никогда не поверит ему, а не мне, заставили его взять вину на себя.

Так что моя вина двойная.

Во-первых, за убийство моей жены.

Вторая — за то, что я сделал Никласа злодеем в глазах общественности.

Он и был злодеем. Возможно, он и сейчас им является. Он много раз угрожал погубить меня, написать книгу, рассказать правду. Но он также знает, что для того, чтобы защитить свою семью, я буду лгать до самого горького конца, и моя ложь сильнее, чем когда-либо будет его правда.

Потому что для того, чтобы сказать свою правду, он должен сказать её всю.

Ему придётся бросить Хелену под автобус.

Это не то, что я готов сделать.

И я могу только надеяться, что, то же самое будет и с ним.

Поэтому я держу Никласа на работе, потому что, если бы я этого не делал, у него ничего бы не было. У него не было бы ни работы, ни будущего. Это всё часть сделки. Его все ненавидят как человека, который убил Хелену, и это правда, неважно, сколько раз я говорю миру, что это был несчастный случай, они всё равно винят его. Так же, как они обвиняли бы меня, если бы знали правду.

Я поднимаю взгляд от своего бокала на ищущее лицо Авроры. В её глазах нет ничего, кроме любопытства и беспокойства. Что-то подсказывает мне, что из всех людей в мире мой секрет будет в безопасности именно с ней.

Но я никогда не смогу проверить эту теорию.

Я прочистил горло и натянуто улыбнулся ей. — Скажем так, я верю во второй шанс.

Для кого угодно, только не для меня.

Она хмурится на это. — Это просто странно.

— Почему?

Её глаза блуждают по комнате, пока она думает. — Наверное… потому что я вижу его с тобой, и очевидно, что он презирает тебя.

— Презирает меня?

— Сильно. И также очевидно, что он тебе безразличен. Это я полностью понимаю. Мне он тоже не нравится. Он грубый. Грубее, чем ты, я должна сказать. Я не знаю, для меня это просто странные отношения, но, очевидно, это не моё дело, так что…

Я откидываюсь в кресле и постукиваю пальцами по стеклу. — Я уверен, что это выглядит именно так. Я уверен, что многие вещи выглядят определённым образом, когда ты понятия не имеешь, что происходит под ними.

— Вроде тебя, — замечает она, делая большой глоток своего напитка.

— Что это значит?

— Ты знаешь, что я имею в виду. — Она смотрит на меня пристально. — Это первый раз, когда я смогла поговорить с тобой вот так. Получить хотя бы намёк на то, какой ты внутри. Кто ты на самом деле.

Меня это раздражает. В один момент я ослеплён её улыбкой, а в другой она выводит меня из себя, приставая с расспросами и переступая границы дозволенного. — Я думаю, ты слишком много предполагаешь. Опять. И вообще, что насчёт тебя? На данный момент ты знаешь обо мне больше, чем я о тебе. У меня есть резюме, но это всё. Я не могу найти никакой другой информации о некой мисс Авроре Джеймс.

Я внимательно наблюдаю за ней, поэтому замечаю, что искра в её глазах чуть ослабевает и что она что-то вычисляет, пытаясь придумать, что сказать. Это любопытно, учитывая, как регулярно она просто выплёскивает свои чувства.

— Не всех можно найти в социальных сетях, — говорит она, глядя вниз на смехотворно розовое покрывало.

— Я это понимаю. Тогда расскажи мне. Где ты выросла?

— В городе, о котором ты никогда не слышал.

— Попробуй.

— Это даже не город.

— Просто скажи мне название. Тебе есть что скрывать?

Она смотрит на меня, глаза острые. — Нет.

— Тогда скажи мне.

— Отлично. Это Виндора. В Квинсленде. — И её акцент волшебным образом становится экстра-австралийским. Она рычит. — Эй. Не смейся над моим акцентом.

— Я ничего не сказал, — говорю я в знак протеста, поднимая ладонь.

— Ты улыбаешься.

— Разве?

— Фигурально выражаясь, ты улыбаешься только тогда, когда я говорю на австралийском, — говорит она, качая головой.