Порочные ангелы

Хавьер мельком смотрит на Эстебана и Хуанито, видимо, отдавая безмолвные приказы. Поднявшись со стула, я подхожу к нему, и он ведет меня по коридору мимо просторных комнат, хранящих его бесчисленные секреты, к стеклянной двери, через которую мы выходим на ослепительно красивый задний двор.

Деревья вокруг лужайки и пруд выглядят просто превосходно и украшены самыми экзотичными и яркими цветами, которые только можно представить. Здесь растут бугенвиллея и белая гардения, розовая плюмерия, голубые и фиолетовые орхидеи, пурпурные и желтые гибискусы, райские птицы — и все это идеально сочетается с густой зеленой травой. В воздухе летают колибри и бабочки, над прудом, наполненным карпами кои и лежащими на поверхности белыми лотосами, мечутся стрекозы.

На мгновение вся эта красота и элегантность, все эти ухоженные растения настолько ошеломляют меня, что я забываю, зачем мы вышли во двор. Но, помимо ослепительных растений и утреннего солнца, на этом дворе находится мужчина, крики которого все еще слышны. Это возвращает меня в реальность.

Я хочу сказать что-нибудь Хавьеру, спросить о растениях, восхититься их красотой, но сейчас не время. Как обычно, я нахожусь между красотой и порочностью.

Я совру, если скажу, что совсем не испытываю страха, когда мы приближаемся к коттеджу, дверь которого широко раскрыта и словно призывает нас войти во тьму. Нежно обхватив рукой за локоть, Хавьер останавливает меня прямо перед входом.

— Уверена, что справишься? — спрашивает он, смотря на мои синяки.

— Да, не беспокойся, — отвечаю, вздернув подбородок.

Он щурится, изучая меня и, возможно, даже немного беспокоясь.

— Ну, ладно, — отвечает он. — Пойдем.

Первое, что я замечаю, войдя в коттедж — сильный запах аммиака, который вызывает жжение в носу.

Второе — комната безупречно чистая, несмотря на состояние одежды Хавьера.

Третье заставляет меня слегка опереться на него. Опустив руки на мои плечи, он поддерживает меня, пока я приказываю себе оставаться в сознании и принять происходящее, каким бы ужасным они ни было.

На металлическом столе в середине кабинета лежит Франко. Он полностью обнажен, однако больше не цел. Его руки и ноги отсутствуют, на их месте теперь прижженные железом обрубки. Его половых органов тоже нет, причем выглядит все так, словно их оторвали. Тело охранника покрыто сотнями гноящихся следов от ожогов. Но, стоит отметить, что он все еще жив. Его голова находится в каком-то зажиме, и он смотрит на меня, взгляд его тусклый и боязливый.

Над ним стоит Доктор со шприцем в руке, готовясь ввести ему в сердце лекарство, которое не даст ему потерять сознание. Судя по количеству следов от иглы на его груди, его уже оживляли много, много раз.

Однажды я уже почти видела пытку, когда Сальвадор собирался распилить осведомителя. Мне хватило того, что обнаженный мужчина был подвешен к потолку за ноги, а между его ног была пила. Я знала, что это — одна из самых отвратительных пыток, поэтому благодарила звезды за то, что мне удалось убраться оттуда до пролития крови.

То, что сделал Хавьер, не намного лучше. И, учитывая то, что Франко еще жив, я знаю, что пытки не окончены.

— Хорошенько взгляни на него, — произносит Хавьер мне в ухо. — Посмотри на его лицо. Посмотри, какой он монстр.

Я смотрю. И вижу не только Франко. Я вижу Сальвадора. Его людей. Я вижу Бруно. Вижу всех мужчин, которые причиняли мне боль, и всех тех, кто причинял боль своим женщинам.

И я пытаюсь увидеть здесь и Хавьера. В конце концов, он похитил меня, пытал меня, унижал, и, наконец, нарушил свое обещание защищать меня.

Но у меня не получается увидеть его тут. Этот мужчина оказывает на меня влияние, глубину которого я еще не в состоянии осознать.

— Франко, — говорит охраннику доктор. — Здесь Луиза. Помнишь, что ты с ней сделал? Что хотел с ней сделать? Хавьер ведь предупреждал тебя, но ты нарушил правила, зная, какую цену придется заплатить. — Доктор смотрит на меня и беззаботно произносит: — Луиза, может, улыбнешься ему? Это будет последнее, что он увидит. — Не знаю, как это возможно, но я умудряюсь натянуть на лицо улыбку. Может, она даже достигает глаз. — Прекрасно, — комментирует доктор.

Затем он протягивает руку и, после двух быстрых поворотов рычага, зажим на голове Франко сжимается. Раздается хруст, когда все зубы охранника ломаются, из его рта льется кровь, а затем с тихим хлопком его глаза выпадают из глазниц, болтаясь на зрительных нервах.

Этого более чем достаточно для меня. Быстро отвернувшись, я смотрю на Хавьера, который наблюдает за мной с неразборчивым выражением лица.

— Я готова идти, — произношу тихо.

Кивнув, Хавьер смотрит на Доктора.

— Подержи его в живых еще немного, а потом отрежь ему голову. Ножом, не пилой.

— Как скажешь, Хавьер, — отвечает Доктор с трепетом в голосе.

Я выхожу обратно на озаренный светом двор, где птицы поют прекрасные песни, сидя на ветвях деревьев. Как такое возможно? Как уродство сосуществует с красотой?

— Ты, должно быть, устала, — произносит Хавьер, ведя меня по аккуратной гравийной дорожке обратно в сторону дома.

— Я в порядке.

На самом деле, я чувствую себя так, словно выпила несколько литров кофе. Скорее всего, это адреналин. Удивительно, что меня еще не тошнит.

Когда мы проходим мимо пруда, Хавьер кивает на лотосы.

— Знаешь, а ведь это мои любимые цветы, — говорит он так, словно произошедшее в коттедже было просто сном.

— Лотосы? — спрашиваю я, снова восхищаясь ими. — Они красивые.

— Да, красивые. — Остановившись, он несколько мгновений смотрит на цветы. — Я люблю их, потому что они сохраняют незапятнанно чистый цветок, появляясь из илистой воды, — говорит Хавьер, словно читая что-то вслух. — Так сказал один китайский ученый. И я с ним согласен. Лотос олицетворяет все, чем я не являюсь.

Мы снова начинаем идти. Когда дом уже совсем близко, я произношу:

— Значит, ты считаешь, что твоя душа запятнана.

Он насмешливо улыбается.

— Ох, дорогая, это не так, — отвечает Хавьер, открывая передо мной стеклянные двери. — У меня нет души.