Империя Страсти

Глава 29

Аспен

Первая неделя моего самоограниченного безбрачия это ад на земле.

Кингсли стал угрюмее, чем сноб королевской крови, и почти каждый день просил Нейта боксировать с ним.

Гвен не в восторге, потому что ее отец крадет время ее мужа, которое и так ограничено.

На второй неделе Нейт положил конец требованиям Кингсли и сказал ему:

— Извини, но я предпочитаю компанию моей жены.

На что Кингсли чуть не ударил его.

Он стал заниматься спортом больше, чем положено по здоровью, почти снова начал курить, и все в фирме стали избегать его как чумы.

Пять сотрудников чуть не лишились работы за то, что просто разговаривали с ним, когда он был в плохом настроении. Что в последнее время случается чаще всего.

Я пытаюсь отвлечь его от дел работой, простыми разговорами или даже обещанием съесть все, что он приготовил.

Именно это мы сейчас и закончили — есть. Мы сидим за стойкой на моей кухне, между нами стоит стул. Это просто страховка, потому что у нет никаких сомнений в том, что он заставит меня снять «незаконный запрет», как он любит это называть.

За последние пару недель у нас появилась привычка ужинать вне дома. Отчасти потому, что находиться в помещении душно, а отчасти потому, что… наверное, мы встречаемся. Или так это назвали Гвен и Кэлли, восторгаясь и отправляя сотни сердечек в групповом чате.

Кингсли никогда не называл это так, хотя. Я тоже не называла, так что не знаю, что нас ждет дальше.

Секс это все, что было в наших отношениях, и теперь, когда он исключен из уравнения, мы ощущаем себя парой, которая вместе уже много лет.

Мы вместе собираемся на работу, обсуждаем дела за ужином и ведем разговоры, от которых у меня перехватывает дыхание. Мало того, в последнее время мы проводим больше времени вместе, чем раньше.

Вчера мы отправились в дальнюю поездку на одном из кабриолетов Кингсли, и хотя я потеряла шарф и моя прическа стала ужасной, я чувствовала себя такой дикой, вне секса, конечно. И да, очевидно, у Кингсли коллекция спортивных машин. Ничего удивительного. Он стремительный человек и любит стремительную скорость, огонь вызова и непредсказуемость ситуаций.

Но он также стремится к контролю, поэтому тот факт, что в данном конкретном случае у него его нет, превратил его в ворчливое существо.

Я вытираю рот, фактически доев всю тарелку макарон. С тех пор как я перестала пить, ко мне постепенно вернулся аппетит. Я все еще не очень люблю еду, но Кингсли не позволяет мне голодать. Гвен тоже. Клянусь, и отец, и дочь ополчились на меня.

— Вкусно, — говорю я ему.

Он ворчит в ответ и смотрит на разделяющее нас пространство.

— И для чего этот стул между нами?

— Для безопасного расстояния.

— Скорее для бесполезного расстояния. Если я решу наброситься на тебя, никакой долбанный стул не спасет тебя от меня.

— Но ты не сделаешь этого, — напоминаю я ему, наполовину опасаясь, что он действительно развалит все до основания.

— Возможно, и сделаю.

— Ты… прекрасно держался две недели.

— Это не гребаная ломка от зависимости, Аспен. Со временем становится хуже, а не лучше.

— И? Что это значит?

Я говорю необычайно осторожно, почти испуганно.

— Это значит, что ты чертов диктатор. Может, мне стоит вести список негативных слов, как это делает Гвен, и вписать туда твое имя.

Это вырывает из меня улыбку, и я бросаю салфетку в его сторону, которую он ловит с такой очаровательной ухмылкой, что я начинаю переосмысливать решение, стоящее за этим глупым запретом.

Я прочищаю горло.

— Она рассказала мне об этом списке и сказала, что это то, что помогает ей справляться с эмпатической реакцией на негативные слова, но она думала, что ты об этом не знаешь.

— Конечно, я знал. У нее плохо получается заметать следы и еще хуже скрывать, вот почему я был ошеломлен ее чувствами к Нейту.

— Должно быть, она приложила немало усилий, обманывая тебя.

— Ей бы это не понадобилось, если бы не похититель дочери Нейт.

Я закатываю глаза и бросаю виноградину в рот.

— Со временем, она бы вышла замуж.

— Со временем это не в двадцать лет. Я думал, у меня есть еще несколько лет с ней.

— Нейт оказался прав. Вы с Гвен созависимы.

— Нейт мудак, поэтому его мнение имеет значение использованной салфетки. И это не созависимость. Мы с дочерью просто близки, потому что мы являлись миром друг для друга в течение двух десятилетий…, — он запинается, когда мои плечи опускаются. — И этот срок ты наверстаешь, находясь в ее мире в течение будущих десятилетий.

— Спасибо. — я опускаюсь на стул между нами и кладу свою руку поверх его. — И не только потому, что ты принял меня как ее мать, но и потому, что рассказал ей о моем прошлом. Теперь она смотрит на меня по-другому, с большим уважением и… любовью. И я знаю, что ты имеешь отношение к изменению ее отношения.

— Если ты действительно хочешь отблагодарить меня, что я тебе настоятельно рекомендую, ты можешь использовать не слова, а другую валюту.

Я ударяю его по плечу, улыбаясь, и пружинисто поднимаюсь на ноги.

— Я помою посуду. Иди и выбери сериал, который не «Во все тяжкие».

— Это единственный превосходный сериал, который когда-либо выпускало телевидение. И это «нет» в части минета?

Я наклоняюсь ближе, чтобы вдохнуть его воздух, провожу пальцами по его подбородку, заставляя его ноздри раздуваться, а затем шепчу:

— Возможно. Попробуй еще раз через четырнадцать дней.

— Ах ты, маленькая дразнилка, — бормочет он, когда я скрываюсь за прилавком, и показывает на свои обтягивающие штаны. — Посмотри, что ты наделала.

— Ты всегда в таком состоянии.

— Около тебя. Так что тебе стоит решить проблему, которую ты и создала.

— Через четырнадцать дней.

— Через четырнадцать дней тебе лучше взять больничный, потому что ты лишишься способности ходить.

Его голос темнеет, и я решаю уставиться на стену, дабы не попасть под влияние потусторонней энергии, которую он создает одним лишь своим существованием.

И ему действительно нужно перестать быть привлекательным, когда он одет в обычные штаны и рубашку-поло. Нет смысла в том, чтобы он был ходячим секс-богом независимо от того, во что он одет. Или, может, на меня больше влияет запрет, чем я хочу признать.

— Кстати. — я занята уборкой прилавка, чтобы не смотреть на него. — Поздравляю с победой в сегодняшнем деле.

Мы теперь так делаем — участвуем в делах друг друга — и это принесло больше гармонии, чем я когда-либо думала. Мне нравятся его советы, а он, на удивление, ценит и мои несмотря на то, что мы работаем в разных областях.

Кингсли берет с прилавка зеленое яблоко и хрустит им.

— То, что я выиграл, было вопросом времени. У прокурора почти не было никаких аргументов.

— Скромничаешь? Это дело было непростым, в котором все было против тебя. Не знаю, как ты это делаешь

— Что делаю?

Он прислонился к прилавку, ест яблоко и следит за моими движениями, пока я навожу порядок.

— Все время одерживаешь победу.

— Не все время.

— Девяносто шесть процентов времени.

— Моя, дорогая. — ехидная ухмылка кривит его губы. — Следишь за моими процентами? Не знал, что я тебе так небезразличен.

Мое лицо становится горячее, чем температура в комнате.

— Нет. Я просто знаю это, потому что это на один процент выше моего. Что, кстати, несправедливо. Я больше соблюдаю протокол, чем ты, и должна иметь более высокий процент выигрыша.

— И все же нет.

— Это изменится.

— Ты говоришь так, будто ты мой соперник. — он приостанавливает жевание, когда мои пальцы замирают на чашке. — Подожди секунду. Ты ведь считаешь меня соперником, не так ли?

— А ты нет?

— Нет. Ты старший партнер в моей фирме. Мы должны быть подчиненными, а не соперниками.

— Тогда почему ты пытался сорвать мои дела, когда впервые узнал, что я мать Гвен?

— Чистая злоба.

— Не соперничество?

— Нет.

Я вздыхаю.

— Не могу поверить, что все это время я сама себе устраивала это соперничество.

— Это восхитительно, тем не менее. Мысли о том, что ты пытаешься побить мой процент и заводишься из-за этого, меня даже возбуждают. Хочешь искоренить это из наших систем?

— Нет, Кингсли.

Он поднимает плечо и выкидывает остатки яблока в мусорное ведро.

— Стоило попробовать.

Я мельком вижу, как он исчезает в гостиной и просматривает Нетфликс, пока я загружаю посуду в посудомоечную машину.

— У тебя есть еще какие-нибудь подушки, которые не пропагандируют личность Барби Кэролайн? — зовет он, отпихивая пушистые подушки.

Я улыбаюсь.

— В шкафу в комнате дальше по коридору.

Он выбрасывает еще одну пушистую подушку, не имея никаких других намерений, кроме чистой злобы, прежде чем направиться туда, куда я его направила.

Я беру несколько закусок и засовываю попкорн в микроволновку. Только когда жуткая тишина квартиры ударяет мне в грудь, я вспоминаю, что еще находится в шкафу в комнате, куда только что ушел Кингсли.

Черт возьми.

Я практически бегу по коридору, и все дыхание выбивается из легких, когда я обнаруживаю сцену, которая прямо из моих самых страшных ситуаций.

Тусклый желтый свет бросает мягкий отблеск на Кингсли, стоящего перед открытым шкафом. Подушки, за которыми он пришел, разбросаны по полу, а все его внимание сосредоточено на коробке в его руке.

Я медленно подхожу к нему, мое сердце бьется в горле.

— Это… не то, что ты думаешь.

Его глаза превращаются в расплавленную лаву, когда переходят с коробки на меня.

— Хочешь сказать, что это не те маска и шарф, которые были на тебе в ту ночь, когда я тебя обрюхатил?

— Да, но…

Я прерываюсь, полностью отвлеченная тем, как он скользит пальцами по фланелевому шарфу, словно это мое тело.

К черту меня. Сейчас самое неподходящее время для возбуждения.

— Но что?

— Они ничего не значат.

— Лгунья. Ты хранила эти вещи двадцать один год, так что они определенно что-то значат. Я тебе так понравился, да?

— Замолчи.

— Нет. На этот раз тебе не удастся спрятаться. Я думал, ты сожгла все, что связано со мной, но, похоже, эта маска и шарф чудом избежали огня.

— Ты можешь притвориться, что не видел их?

— Нет, не могу. Признайся, ты была влюблена в меня.

Я издаю стон.

— Ну и что с того? Это была глупая подростковая влюбленность.

— Влюбленность, да? — он ухмыляется, и так беззаботно, что я застигнута врасплох.

— Почему ты опустил часть про «глупую» и «подростковую»?

— Я не услышал ничего, кроме слова «влюбленность».

Он надвигает черную маску на мои глаза, позволяя лентам свисать по обе стороны моего лица.

Весь воздух высасывается из легких от грубого вида его глаз. Возможно, я ошибалась раньше, потому что буря в нем не прекратится, пока не перевернет море во мне.

— Что ты делаешь? — шепчу я, пугаясь собственного голоса.

— Вспоминаю воспоминания.

— Например… какие?

— Например, как я буду трахать тебя в этой маске, когда незаконный запрет подойдёт к концу, и ты будешь кричать мое имя, как маленькая шлюшка, а не роковая женщина.

— Прекрати. — я отталкиваю его руку, в основном, чтобы контролировать свою реакцию на его обещания. — Пойдем посмотрим что-нибудь.