Империя Страсти

Глава 33

Аспен

Боль распространяется в моей голове, и я издаю стон, медленно открывая глаза.

Пожалуйста, скажите, что меня не определили в ту же секцию ада, что и моего отца. Да, я убила его и себя, но на его руках определенно больше крови.

Менеджеры этого места могли бы разделить нас.

Или, может, мой ад на заказ это быть с ним, чтобы он мог держаться за меня даже после смерти.

— Мама…!

Я дергаюсь, а затем остаюсь совершенно неподвижной, когда меня окружает шок от белого, антисептического и ванильного запаха.

Это бессердечная игра моего воображения?

Иначе как Гвен могла оказаться здесь и даже назвать меня мамой?

Надо мной нависает тень, и я щурюсь, когда в фокус попадает ее мягкое, красивое лицо.

Широкая улыбка растягивает ее губы.

— Наконец-то ты проснулась.

Я кашляю, горло царапает, и вместе с этим снова приходит слабая боль.

— Вот, попей воды.

Она помогает мне сесть и подносит к моим губам стакан воды с соломинкой.

Я делаю жадные глотки, позволяя жидкости успокоить пересохшее горло, но не могу перестать смотреть на нее.

На ее дикие рыжие волосы и красные опухшие глаза. Она начинает казаться до жути реальной, и я не могу позволить себе надеяться на это.

Я протягиваю палец к ее лицу и вытираю сухие полоски слез на ее щеке. Но сколько бы я ни прикасалась к ней, она не исчезает.

— Ты плакала.

— Конечно, я плакала. — она держит стакан с водой между изящными пальцами. — Я думала, что ты умрешь с этим сумасшедшим придурком, а потом, когда ты приходила в себя два дня, я так испугалась, что это снова окажется папина кома.

Мои губы раздвигаются, когда воспоминания начинают проноситься в голове.

Мне кажется, я слышала голос Кингсли в те последние мгновения. Неужели я жива только потому, что он…

— К-Кинг… — мой голос дрожит. — Он…

— Прямо снаружи, вроде как угрожает твоему врачу судебным иском, потому что ты не просыпаешься. Он может быть таким необычным, мой папа. — она усмехается. — Но видела бы ты его, когда он прибежал в тот момент, когда ты падала. Он одной рукой оттащил тебя от края, даже когда твой отец пытался утащить тебя за собой. Папа выглядел как супергерой.

Я выпускаю длинный, прерывистый вздох, который, кажется, покинул мою душу. Думаю, я ударилась обо что-то во время падения, поэтому и начала терять сознание, но я держалась за отца изо всех сил. Я не могла допустить, чтобы он выжил.

— Что насчет… моего отца? — спрашиваю я Гвен.

— Он мертв, — тихо говорит она. — Страшно выглядящий друг отца забрал его тело с собой.

Должно быть, это был Николо.

Реальность поражает меня. Я наконец-то свободна.

Свободна от страха перед ним.

От попыток убежать от тени, которую он бросил на мою жизнь.

Свободна.

Это слишком сюрреалистично, чтобы обдумать это знание, поэтому я глажу Гвен по волосам.

— Ты в порядке?

— Да. В полном порядке.

— Мне жаль, что тебе пришлось пройти через это из-за меня.

Она неистово трясет головой.

— Тебе не нужно извиняться. Папа рассказал мне все о тебе и твоем отце, и я знаю, что ты сделала все возможное, чтобы защитить меня. Но не жертвуй собой снова, иначе я не буду с тобой разговаривать. Я так боялась, что ты умрешь теперь, когда у меня наконец-то есть ты, мама.

Моя грудь сжимается так сильно, что я удивляюсь, как она не вырывается.

— Что… как ты только что меня назвала?

— Мама, — повторяет она, на этот раз более решительно. — Ты всегда была моей мамой, даже когда тебя не было рядом

Я обхватываю ее руками и прячу лицо у нее на шее, частично, чтобы не было видно слез.

— Спасибо, Гвен.

Она сжимает меня в ответ, ее голос дрожит.

— Нет, спасибо за то, что ты моя мама.

Кажется, я только что перешла на другой уровень существования. Никто не говорил мне, что быть чьей-то мамой это так трепетно. Не имеет значения даже то, что я нахожусь в одной из больниц, которые я так ненавидела, и все это связано с девочкой на моих руках.

Она не мертворожденный ребенок. Она жива, обнимает меня и назвала меня «мамой».

Мы остаемся так на мгновение, пока наше дыхание не становится синхронным. Дверь открывается, и мы неохотно разъединяемся.

Кингсли появляется в дверном проеме, больше, чем жизнь, даже когда его волосы взъерошены, а плечи почти вырываются из рубашки из-за того, как они напряжены.

Моя грудь расширяется, а живот сжимается так сильно, что просто чудо, что никто не слышит звука.

Находиться в одной комнате с Кингсли всегда незабываемо. Словно тонешь в темных водах и знаешь, что именно он обеспечит меня кислородом.

От него исходит сила и власть, которая без слов обращается к тайной покорной части меня.

Но сейчас он изображает самого дьявола, выглядит мрачным, задумчивым и словно жаждет насилия.

— Эм… я ухожу. — Гвен ухмыляется, а затем шепчет так, что слышу только я. — Я не передала ему твои слова о том, что ты его любишь, так что можешь сделать это сама.

Затем она выбегает, проносясь мимо отца.

Он пинком закрывает дверь и направляется ко мне.

— О чем, и я не могу это не подчеркнуть, ты, черта возьми, думала, Аспен? Ты хочешь умереть в тридцать, блядь, пять лет? Или тебе нравится играть в русскую рулетку со своей жизнью? Зачем тебе это…

Я дергаю его за рубашку и прижимаюсь губами к его губам. Кингсли рычит мне в рот, затем обхватывает меня за шею большой рукой и целует меня с голодом, от которого перехватывает дыхание.

Наши зубы, языки и даже наши души сталкиваются в сокрушительном поцелуе, который превращает мои конечности в желе.

Я целую его с отчаянием возрожденной женщины, а он вдыхает в меня жизнь.

— Черт, — шепчет он мне в губы, когда мы отрываемся друг от друга и он прижимается лбом к моему. — Это не снимает тебя с крючка.

— Я знаю. Это была благодарность, не только за то, что спас меня, но и за то, что был рядом со мной и Гвен. Спасибо, Кинг.

Он ворчит, когда напряжение, которое он носил на своих плечах как значок, медленно исчезает, и он садится на кровать, безоговорочно притягивая меня к себе на колени.

Я сижу лицом к нему, а он обхватывает меня обеими руками за талию с такой силой, что кажется, он никогда не отпустит меня.

— Тебе придется сделать гораздо больше, чем поцеловать меня в благодарность, дорогая.

— Например?

— Снятие запрета на нелегальную жизнь, например. Как только ты восстановишься, я собираюсь впиться зубами в твою шею, пока буду трахать твою киску, а потом и задницу.

Я колеблюсь, переводя взгляд в сторону.

Он берет двумя пальцами мой подбородок и возвращает мое внимание к себе.

— В чем дело?

— Ничего.

— К черту, Аспен. Ты начала этот запрет по какой-то причине, и если не расскажешь мне, я не смогу это разгадать. Я умён, но не читаю мысли.

— Я просто… не хочу, чтобы секс был нашей единственной связью. Если я тебе нужна именно для этого, однажды ты выкинешь меня из своей системы или, возможно, тебе надоест моя борьба, и ты найдешь кого-то, кто преклонит колени перед твоей волей, и все будет кончено.

— Ты, блядь, серьезно? — он прижимает меня к своей груди, его пальцы впиваются в мой затылок, и говорит так близко к моему рту, что я чувствую каждое слово, а не слышу его. — У меня была связь с тобой еще до секса. Да, мне нравится твоя покорность моему господству и то, как ты тайно наслаждаешься тем, как я помечаю твою кожу, и секс играет определенную роль в том, что у нас есть, но это не все, чем мы являемся. Ты прогоняешь мою тьму и понимаешь меня на таком уровне, на котором не понимает никто другой. Ты никогда не уклонялась от моей черствости. Если уж на то пошло, ты стояла прямо на пути ее разрушения, бросая мне вызов и требуя большего. Ты не только моя пара и женщина, подарившая мне Гвен, но ты также делаешь меня лучшим мужчиной, дорогая.

— Ты тоже делаешь меня лучшей женщиной, Кинг, — шепчу я эмоциональным голосом, который обычно не позволяю себе произносить. — Я хотела тебя с четырнадцати лет и думаю, что с тех пор я никогда не переставала желать тебя. Ты единственный мужчина, который видит внутри и старую, и новую Аспен. Ты заставляешь меня принимать мои слабости и шрамы, потому что они тоже являются формой силы.

— Так и должно быть. Они так же прекрасны, как и ты.

— Так ты больше не ненавидишь меня? — спрашиваю я с жалкой надеждой.

— Не думаю, что когда-либо ненавидел.

— Тогда почему ты был придурком все это время? Особенно после того, как узнал, что я мать Гвен?

— По правде говоря, я искал тебя больше, чем ты меня. Вначале я думал, что это для того, чтобы преподать тебе урок за то, что ты бросила Гвен, но на самом деле я хотел тебя для себя. Ты была единственной женщиной, заставившая меня чувствовать в то время, когда я думал, что не способен на это. Ты смотрела на меня так будто я был единственным человеком в мире.

— И ты смотрел на меня так, словно я была важна. Я никогда не ощущала себя важной до того момента. — я протягиваю руку и глажу его по щеке. — Я люблю тебя, Кинг. Думаю, я люблю тебя с того самого первого раза.

Он ненадолго закрывает глаза, ноздри вспыхивают при каждом резком вдохе воздуха. Когда он снова открывает их, они похожи на созданный по заказу шторм, который затянет меня в свои глубины и никогда не позволит всплыть.

И что самое страшное? Я не хочу всплывать. Если он темнота, то я готова принять эту темноту.

Его пульс громко бьется о мою грудь, как будто его сердце хочет слиться с моим.

— То, что я испытывал к тебе, было одержимостью в лучшем ее проявлении, но со временем я понял, что этот тип одержимости глубже и дичайше, чем я когда-либо предполагал. Этот тип одержимости извращенный перевод любви. Я был твоим задолго до того, как мы оба узнали об этом, но теперь ты владеешь моим сердцем, телом и душой, дорогая. Так же, как я планирую владеть твоей.

Я улыбаюсь, бормоча.

— Они уже принадлежат тебе.

— Правда?

— Да. Ты мой король, и я хочу быть твоей королевой.

— Ты уже ею являешься.

Он сокращает небольшое расстояние, между нами, пожирая мои губы в поцелуе, который я запомню до конца наших дней.

Я его.

Он мой.

На этот раз навсегда.

Эпилог

Аспен

3 месяца спустя

— Сокращение бюджета иммиграционного отдела означает, что мы будем брать на себя меньше бесплатных дел, а это не соответствует будущему видению фирмы, не говоря уже о том, что это откровенно капиталистический подход, — говорю я Кингсли, всматриваясь в его лицо.

В какой-то момент я покинула свое место за столом переговоров, и мы оба стоим нос к носу.

— Капитализм не играет практически никакой роли в моих попытках искоренить мошенничество и трату времени, которое наши помощники-адвокаты могут использовать для решения других важных дел.

— Каких, например? Дай угадаю, корпорации? Ака рука твоего любимого капитализма.

— Уголовные, мисс Леблан. Тюрьмы переполнены, и нам нужно больше адвокатов там вместо того, чтобы вести бесполезные бои с ICE.

— Они не бесполезны, если мы спасаем кого-то от депортации с территории США в страну, которая их дискриминирует.

— Я не буду выделять бюджет, который может освободить из тюрьмы пять с лишним несправедливо осужденных людей, лишь в надежде спасти одного человека.