Группа дополнительных занятий

– Нет! Не нас, а трактирщика, если заговаривает простыни вместо того, чтобы стирать, или брадобрея, если заговаривает полотенца, фартуки свои. Или там... не знаю... бинты в госпитале.

– А вы, стало быть, владеете заклинанием, которое не одобряют? – спросила Элин спокойным голосом.

Резель что-то пробормотала. Элин наклонилась к ней. Расслышала, быстро кивнула, отвернулась в смущении. “На случай пятна на попе в эти самые дни”.

Кенан подбирался к ним на четвереньках и допытывался, что она сказала, но Элин оборвала его любопытство:

– В-третьих, нам нужно вести себя как ни в чем не бывало. Чем бы мы занимались, не случись с нами этой неприятности? – Элин показала раскрытой ладонью на стол, сказала: – Прошу. Будет подозрительно, если мы выйдем слишком рано.

Компания безо всякой охоты вернулась к учебе. Будто бы это не они только что стонали, что им нельзя ввязываться. Конечно, думала Элин, решая университетские задачи, раскапывать детали убийства куда как веселее, чем корпеть над учебниками. Именно поэтому романы про графа со сложной фамилией застают его уже в летах, а не школяром, и за поисками мотивов, а не за зубрежкой.

Интересно, куда делось остальное тело, подумала она. Профессор Коппенс был немаленький. Убийца унес его с собою? Раскидал, как говорил Ферик, в овсяном поле? Где тут ближайшее овсяное поле? Элин постучала ручкой по краю учебника, покусала губу, вспомнила, что она еще ноет. Промокнула строки промокашкой, собрала тетради Йоаннеса, раскрыла свои, попросила у Нейла копировальных листов.

Подумала, читая условия задачи: крови мало. Из взрослого человека должно было натечь на весь пол, да даже из головы – вполне себе обязана была получиться лужа. Элин бросила взгляд на тщательно выровненные книги. Должно было протечь на пол и вытечь из-под шкафа, или хотя бы запачкать книги. Она перечитала условия задачи снова, покрутила ручку в пальцах. Это в случае, если голову отделили от тела сразу после убийства и тотчас же спрятали. Отделить ее, однако, могли от тела, которое уже полежало где-то и успело стечь. Или сама голова полежала.

Элин принюхалась. Попахивало железом, но едва-едва, запах старой книги перебивал. Если бы голова лежала здесь – или где-то еще, прежде чем оказаться здесь – долго, то и выглядела бы не так бодро, и пахла бы куда как резче, учуяли бы все, не только брат с сестрой.

– Могу я помочь? – спросила Орифия. Элин поняла, что пялится в учебник без движения и без результата, сказала: благодарю, этого не требуется, я просто задумалась.

Резель всхлипнула. Быстро вытерла пальцем уголки глаз, наклонилась над тетрадью совсем низко.

– Что случилось? – спросила Элин подозрительно.

– Жа... алко его, – выдохнула Резель прерывисто. – Он был... хороший... к нам...

Собрание дружно вздохнуло. Давайте устроим совместное проливание слез, как по невинному принцу Моуресу, подумала Элин. Плач стоял на всю столицу, мама с тетушкой отвели ее в церковь и тоже постояли там, прижимая платки к глазам. Элин, тогда еще совсем маленькая, плакала искренне: время было до обеда, она проголодалась, истоптала ножки в новых атласных туфельках, а в соборе плакали и пели страшно и гулко, пахло жировыми свечами, и у нее разболелась голова.

Плачут чаще о себе, подумала Элин. Последнего сына государыни, слабого, прожившего всего день младенца, было, конечно, жаль, но отдаленной от сердца жалостью, тогда как свои боли исторгали настоящие слезы. О чем сейчас рыдает Резель, о том, что не получит зачета и на экзамене будет трудно? Или профессор Коппенс что-то ей пообещал?

Как мне, подумала Элин, тронула Резель за руку. Та шмыгнула носом.

Глаза она потом себе исправила очень ловко, коснулась пальцами шва на плече – и красноты как не бывало. Орифия, собирая учебники, спросила:

– А мне сделаете когда-нибудь брови? – Она прижала палец у виска, подтянула кожу вверх. – Чтобы вот эдак было?

Резель улыбнулась и покивала.

Госпожа библиотекарь прибежала на скрип двери, будто поджидала. Сказала выворачивать сумки, и открывала каждый учебник, проверяла экслибрисы на форзацах. Отпустила, загремела за спиной ключами и пошагала к переставленным шкафам. Элин потрясла руками, сгоняя напряжение. Значит, не пошла смотреть. Быть может, нам повезет, и кто-то наведается вниз после нас, найдет голову и станет главным подозреваемым.

Что, конечно, будет возмутительно, как всякая несправедливость, подумала она старательно. Но, чему ее научили последние месяцы, так это тому, что справедливости в мире нет.

Солнце уже касалось крыш. Элин догнала его на набережной, где оно висело над водою, пронзенное кранами торговой пристани. Ветерок то утихал, то поднимался опять, Элин придерживала воротник пиджака и думала, что это очередное доказательство: очевидно, жизнь не терпит добра и бескорыстия. Либо это, либо профессор Коппенс чем-то заслужил подобную кончину. Обидел рассчитывавшего на него воспитанника. Интересно, сколько преподавателей убили “полешки”? Не могло быть, чтобы ни одного, столько опасных личностей да в одном месте, всех наручниками к скамье не пристегнешь. А может, думала Элин, прижимаясь к парапету и пропуская парочку спешащих будущих гувернанток из педагогического института, ему мстит обманутая невеста. Или господин заместитель по наукам за то, что он отклонился от расписания.

Элин вздохнула, подумала со старанием: или тот же самый господин заместитель по наукам за то, что профессор Коппенс обесчестил его юную дочку и отказался брать ее в жены. Тогда – сам виноват.

Если сам виноват – то не так обидно и не так жаль.

Йоаннес встретил ее на мосту, на полпути от одного берега до другого. Сказал:

– Где ты была? Я тебя заждался.

– Дополнительные занятия, – сказала Элин, подставила щеку. Йоаннес нахмурился, но поцеловал. Пробормотал:

– Ужели они тебе важнее меня? Не может быть, чтобы тебе нужно было заниматься сверх уроков.

Элин достала из ранца его тетрадь, протянула. Ветер облизывал пальцы.

– А может, ты меня обманываешь? – сказал Йоаннес Барт, взял Элин за запястье. – Может, завела себе там кого-то, позабыла меня?

Элин рассмеялась.

– Друг мой сердечный, да что ты! Ни по ком не стонет мое сердце, по тебе одному.

Йоаннес взял тетрадь, притянул Элин за запястье к себе, обвил рукой талию, и они целовались прямо посередине моста, как две души, встретившись на полпути из собственных тел.

– Завтра ты снова можешь меня проводить, – прошептала Элин, – у тебя отлично получилось.

– Посмотрим, – сказал Йоаннес. Отпустил Элин, быстро открыл и пролистал тетрадку, спрятал за пазуху. Элин поправила волосы справа.

– У меня есть время сейчас, – сказал Йоаннес. – Я могу пройтись с тобой. А ты можешь меня пригласить.

Конечно, у тебя есть время, подумала Элин, я сделала за тебя домашнюю работу. Тут же устыдилась: Йоаннес не виноват в том, что у нее тяжелый день, не виноват в злых усталых мыслях. Раньше она делала все за двоих, объятая счастьем оттого, что им больше времени достанется вдвоем. Сейчас ничего не поменялось, не должно поменяться.

Йоаннес дал локоть, Элин взяла его под руку, прильнула к боку. Как раньше. И зря она на него сердилась, что он не навещал ее, вот же, сам предложил. Просто собирался с духом, ему тоже нелегко дались перемены в жизни Элин, и родители, наверняка, уже не так одобряют, как раньше. Элин прижалась к его боку плотнее, мечтательно вздохнула, поглядела искоса. Подумала: мой Йоаннес встречается со мною против родительской воли. Презрев их запреты. Потому что любовь сильнее сыновнего послушания.

В новеллах про графа со сложной фамилией что-то такое было: родители запретили, а влюбленные тайно обручились. А потом выяснилось, что жених отыскивал влюбчивых девиц, похожих на его умершую в детстве сестру, соблазнял, увозил от родни и медленно травил ядом, пока они не начинали кашлять и сохнуть, как сестра, и не умирали. Граф – после захватывающей схватки на саблях – нашел у убийцы в шкафу целое собранье отрезанных белокурых кос. А родители девицы, очевидно, чувствовали что-то родительским своим чутьем, и запрещали видеться. Но куда там.

Тетя рассказывала и приговаривала: каков злодей! И обнимала Элин, и обещала: я не отдам тебя в дурные руки. Руки Йоаннеса, правда, она считала вполне надежными.

Может, профессор Коппенс таким вот образом уморил десяток прекрасных девушек, необязательно белокурых, а отцы их и матери собрались и учинили кровавую месть. И каждый забрал с собою по части тела в качестве трофея. А голову оставили, потому что не смогли решить, кто испытал с потерей ребенка большее горе и кому должно достаться самое интересное.

– Кто у вас сейчас ведет некроматнию? – спросила Элин. Они шли дворами, ветер тут был тише, а воздух теплее, еще не зимний.

– Профессор Моленар, – сказал Йоаннес. – Что такое, его задания оказались тебе не по зубам, моя умница?

– И основы, и начала теории?

– Ну да. Теорию вел сначала некто Коппенс, но потом нам опять выдали старину Моленара. – Йоаннес прижал Элин к себе плотнее, стиснул. – Скучаешь по университету? У вас там, держу пари, не такие просторные аудитории, и учителя не более грамотны, чем ученики. Исключая тебя, конечно же, мой цветок.

– А давно ли ты видел профессора Коппенса в последний раз?

Йоаннес задумался, придержал шаг. Проговорил:

– Недели, пожалуй, с две. – Посчитал на пальцах. – Да, у нас... четыре, пять... шесть лекций уже с Моленаром. А что такое, дружок? Планируешь вернуться? Я сохранил тебе место подле себя.

Элин улыбнулась не от радости, а от обязанности, и задумалась. Спросила:

– Вам ничего не говорили, куда он делся? Профессор Коппенс. Быть может, куда-то отлучился?

Йоаннес пожал плечами, притиснув Элин к себе крепче. Она совсем скособочилась, становилось трудно идти. Элин выпрямилась, подергала рукой, освобождая себе пространство. Сказала:

– Я была бы тебе бесконечно признательна, если бы ты поспрашивал.

– Что тебе до этого профессора?

– Он обещал мне помочь с местом в следующем семестре.

Йонаннес протянул задумчивое “а-а” и долго не отвечал. Элин легонько ткнула его локтем в бок.

– Я узнаю, что смогу, моя радость, – сказал он, – все, что угодно, чтобы ты скорее ко мне вернулась.

– Я здесь, – сказала Элин, – я никуда не делась.

Йоаннес промолчал.

Сказал: ну и грязь, когда Элин подвела его к лестнице и отпихнула ногой обломок кирпича с дороги. Взяла за руку, провела по лестнице. Сердце подпрыгивало: идти вот так, в темноте и тесноте, за руку, слушая дыхание друг друга, в предвкушении времени наедине – разве не волнительно?

Йоаннес остался на пороге комнаты, пока Элин хлопотала, зажигая лампы и отодвигая в угол стул с одеждой. Будучи дважды приглашен, все-таки прошел, прикрыл дверь и сказал:

– Ну и бардак.

Элин только вчера вечером смела мусор в совок и протерла поверхности, вынесла ведро и тщательно его ополоснула. Конечно, не у всякого предмета было свое место, но ведь не было и полок, и шкафа для платьев...

– Здесь просто некуда положить вещи, – сказала Элин тихо, огладила покрывало на кровати.