Группа дополнительных занятий

– Как и я.

Они придержали шаг у забора. Элин вытянула руки, ощупала доски. Орифия отстранила ее, уперлась в одну из них ногой, пнула и отодвинула. Сказала: пр-рошу. Элин собрала юбки и полезла. Придержала доску в свою очередь для спутницы, вспоминая, была ли она при Алдеринках, когда тетя их знакомила.

Орифия вылезла из дыры, отдуваясь, отряхнула блузу. Она носила блузу, жакет и брюки, словно собиралась на верховую прогулку. По фигуре и от хорошего портного, но станет ли благородная девица надевать брюки на учебу?

– Что с вами произошло? – спросила Элин. – Почему вы оказались здесь?

– По родительской воле, – ответила Орифия, и они пошли через двор. Локтя Элин больше не подавала.

– Чем же вы так прогневили их?

– Чрезмерным умом, – сказала Орифия.

– Здесь оканчивают люди не чрезмерного, а недостаточного ума.

Орифия засмеялась.

– Это не наш с вами случай, не так ли? По секрету сказать, я жалею, что не оказалась здесь раньше, потратила столько времени на университеты и академии. Такая мука и скука!

– А здесь вам весело? – спросила Элин, сердясь.

– Мне нравится то, что я делаю, – сказала Орифия. – Мастерить, делать что-то руками. Не смейтесь, добрая моя мефрау, для зубрежки не надо большого ума. Мне было скучно, я задирала преподавателей, а терпение их и моих досточтимых родителей оказалось конечно. “Не хочешь учиться – мы не станем тратить на тебя по полусотне золотыми в год”, – передразнила она кого-то ухающим басом. – Они сдали меня на государственное попечение, и теперь я благодарю за это ветры судьбы.

– Вложения в вас заслуживают хотя бы благодарности, – сказала Элин. – Я бы уважила вклад отличной учебой в заведении, которое для меня предпочтут.

Орифия ничего не сказала. Они неторопливо шли по темному двору училища к далеким уличным фонарям. Элин раздумывала, стоит ли просить извинения и какими словами, но Орифия сказала, наконец, легким тоном:

– Отличная моя учеба ни разу не заработала мне похвалы. А так я сберегла множество семейных средств и множество нервов своему будущему мужу, которому, как всякому мужчине, была бы в тягость ученая жена. Что же, мефрау Богнар, здесь мы разойдемся. – Она остановилась, повернулась к Элин. Сказала: – Я не припомню, однако, ни одной благородной госпожи или господина Богнар.

– Матушка моя давно почила, – сказала Элин, – а батюшка еще раньше, на службе. Вы могли знать Дидерику Виллемс, это моя тетушка.

Орифия задумалась, потом просияла.

– И ведь верно! Какое сходство! Я не проследила вам родство из-за фамилии. Как же, как же, она бывала у нас.

Где она только ни бывала, подумала Элин. Сказала:

– Доброй ночи, мефрау Алдеринк.

Орифия также пожелала ей доброй ночи.

Но доброго сна от этого пожелания не вышло, Элин ворочалась всю ночь, и весь день потом ходила разбита, и не хотела ни с кем говорить больше необходимого. Чаепитий не хотела тем более, поэтому в первый же перерыв направилась в библиотеку на разведку.

Книги из коридора пропали, зато появился у дверей ящик с наклеенной бумажкой, призывавшей должников бросить просроченные книги в сию емкость и избежать, так и быть, наказания. В самой библиотеке по-прежнему царил хаос. Элин спросила госпожу библиотекаря, могут ли они позаниматься сегодня. Госпожа билиотекарь испепелила ее взглядом.

– Хотя бы там? – Элин указала на дверь вниз. – Там уже закончили?

– Не умничай. Как раз сегодня примемся.

Элин быстро облизнула губу. Сказала на пробу:

– В тот раз я забыла там ручку.

Госпожа библиотекарь поставила стопку книг на стол и тяжко вздохнула.

– Это дорогая как моему сердцу, так и ценою ручка, – сказала Элин.

– Только быстро, – сказала госпожа библиотекарь, сняла с пояса связку ключей, отперла дверь.

Элин, держась за стену, быстро спустилась, сразу кинулась к проклятому стеллажу, потрясла онемевшими враз руками, выдвинула книги, заглянула. Выдвинула книги рядом, огляделась, присела, сунула руку, пошарила. Попробовала пальцами за полками, потом пол перед шкафом. Сухо и чисто. И даже пыли нет.

И головы – нет, как и не было.

Элин быстро поставила книги на место, затолкала как можно дальше, рванула наверх. Не успела соступить с порога, как госпожа библиотекарь поймала ее за руку.

– Сумку кто показывать будет?

Элин раскрыла ранец, распахнула и спросила, чуть отдышавшись:

– Там кто-то был вчера? Внизу? Или позавчера вечером? – Госпожа библиотекарь хмурилась, и Элин нашлась: – Ручка! Кто-то определенно стащил мою ручку, а, как я говорила, цена ее...

– Не было никого, – сказала госпожа библиотекарь. – Я не видала. Сама, наверное, потеряла, а теперь думаешь, что стащили.

Элин поблагодарила и вышла вон. Хотела поделиться новостью с как раз случившимся у библиотечных дверей собранием, но никто к ней не повернулся, а все глядели на доску. Элин протиснулась между братом и сестрою и вчиталась в объявление посередине.

Сказала неуверенно посреди общего молчания:

– Возможно, это совсем не то... не та часть. Не его. Отдельная, незнакомая нам рука. Здесь же бывают нападения и несчастные случаи...

– А вдруг его? – сказал Кенан.

– Тогда нам же и лучше, не мы ее нашли, нас с нею никак не связать. В отличие от головы, которая, к слову...

– Пишут, что оборотень заел, – сказала Конла.

Элин поджала губы. Перебивать – в высшей степени некультурно. Она решила, однако, оставить эту ремарку на потом, и сказала:

– Пусть оборотень. Ведь могло такое быть.

– Не могло, – сказала Конла.

– Почему? Профессор Коппенс ходил поздно, и...

– Не могло, – повторила Конла.

– Да почему же?

– Потому что оборотень – это мы, – сказал Кенан.