В темноте зазеркалья

— Я Коннор… — мысленно произнёс он, пытаясь припомнить фамилию. — Я не хочу больше помнить, кто я, каким я был раньше… Так устал тянуть груз прошлых лет… И просто хочу любить и… быть любимым.

Голова закружилась от забвенного счастья, но вдруг смутные образы, а затем более яркие картинки принялись нещадно вдребезги разбивать пьянящее рабство иллюзий.

…Телефонный звонок. Смятение, непонимание, отрицание. Да какая дочь? Адам спятил! Не может быть! Ему не нужен ребёнок.

…Вот он берёт Николь на руки, неуклюже, боясь что-то сломать. Сердце бешено колотится, ум отказывается признавать и принимать отцовство.

…Впервые видит, как дочь улыбается, смешно пуская пузыри. Её серо-голубые глаза — точная копия его — смотрят внимательно, словно исследуя… Глупая мысль — достойная смена растёт. Возможно, тоже учёным будет… И, может, не всё так страшно?

…Беспокойство, тревога, выворачивающая нутро наизнанку. У Николь поднялась температура. Он не может её потерять. Даже понимая всю абсурдность мыслей, всё равно тревожится. Бросить всё, быстрее, нужно ехать к ней. Быть рядом!

«Никки, папа здесь, не плачь! Я всегда с тобой, запомни, я с тобой… Я никуда не уйду, никому не позволю забрать тебя. Ты лучшая частичка меня…»

«Я с тобой. Я люблю тебя! Люблю тебя! Звёздочка».

— Моя… звёздочка! — пролепетал Коннор. — Здесь я же… тебя не хотел забыть!

Коннор перевёл взгляд на портал, отделявший серый мир и квартиру Линдсей, — тот почти растворился. И его память рассыпалась, как ожерелье, бусинки которого не найти в траве. Но в сердце, несмотря ни на что, остался самый важный образ, благодаря которому Коннор недавно почувствовал себя счастливым. И мрачное место намеренно пыталось затянуть сумраком детскую колыбель, чтобы он не нашёл путь к ней.

— Туман рассеется, — голос снова возник и оглушил, — когда ты окончательно признаешь, что ты — никто. И отречёшься от памяти. От всей своей памяти!

Коннор посмотрел на улыбающуюся Линдсей. В её взгляде не отражалось и тени сомнения — он сделает правильный выбор. Но Коннор видел перед собой лишь серо-голубые глазёнки, умолявшие вернуться домой. И образ его малышки он никому не позволил бы отобрать.

«Я помню тебя, звёздочка! И люблю сильнее всех на свете. Ты — моя настоящая любовь и дорога назад… Моя сила».

Каждое движение давалось Коннору с трудом, словно конечности залила смола. Превозмогая липкий, густой мрак, охватывающий их всё больше, он схватил Линдсей за руки, чуть выше локтей. Её улыбку моментально стёр туман. И Коннор смотрел только на её испуганное лицо, не обращая внимания, как от его пальцев по запястьям Линдсей поползли синие сверкающие нити. Взглядом Линдсей умоляла не разрушать их счастье. Но Коннор, всё больше ощущавщий странное распирание в солнечном сплетении, позволил пульсирующей изнутри силе толкнуть Линдсей в портал.

Она оказалась по ту сторону картины, встала с колен и начала осматриваться по сторонам. Повернулась к полотну, и от её взгляда у него по спине пронеслись липкие мурашки. Или… только показалось? Он больше не чувствовал тело, оно наконец-то не болело, но… как будто больше ему не принадлежало.

Линдсей же упёрлась ладонями в холст и её губы беззвучно произнесли… имя?

— Ты… Что же ты наделал, глупец? — отчаянно взвыл ранее беспристрастный голос, в котором теперь звучали злость и страх. В абсолютной тишине раздались душераздирающие стоны. — Как ты нашёл путь назад? Кто ты… настоящий?

И он действительно больше не помнил, кем является и как сюда попал. Пульсация сил погасла столь же внезапно, как и появилась, отбирая возможность самому сделать шаг к почти затянувшемуся выходу.

Да и стоит ли?

«Кто я? Неважно. Смертельно устал. Готов принять избавление…»

Сумрак вокруг сгущался всё сильнее, тёмными нитями вонзаясь в центр живота. В заполненном мглой картинном мире потерявший себя не мог различить, как воронка, вкручивающаяся в его тело, полыхнула яркими всполохами.

Мозг пронзил отчаянный детский крик, а мрак на ошмётки разорвали красно-синие нити, на миг стянувшиеся в фиолетовый узел. Показалось — в причудливых мерцающих узорах он увидел детское лицо. И шагнул к нему…

Виндзор стрит, 458/30. Галифакс, Канада

22 апреля 2000, 11.25

С трудом сморгнув слёзы, выступившие из-за ударившего по глазам света и мелькавших картинок из прошлого, ослепший Коннор машинально прошёл ещё несколько шагов. Теряясь, где находится и что с ним приключилось, вытянул руки вперёд, но не вспомнил, к кому и зачем шёл. Прищурился. Зрение медленно, но верно становилось чётким, а слух уловил чей-то громкий вздох. Коннор перевёл взгляд на стоявшую рядом Линдсей и криво улыбнулся, не в силах вспомнить ничего из недавно случившегося.

Линдсей неуверенно ответила на его на улыбку и потёрла слезящиеся глаза. Воспоминания ударили по их затылкам одновременно, и лица Коннора и Линдсей вытянулись. Взгляды опустились вниз — на одежду, лежавшую под ногами. Коннор и Линдсей моментально наклонились за вещами, стукнулись лбами, но, словно не заметив этого, похватали вещи с пола и разбежались по разным комнатам. Линдсей — в спальню, а Коннор — на кухню.

Застегнув брюки и почувствовав яркий контраст между привычными ощущениями, неприятно опоясывающими туловище, и вновь нахлынувшим возбуждением, Коннор почти беззвучно проговорил:

— Уж лучше отголоски прошлого в реальных животе и спине, чем вечность с амнезией в узких нарисованных панталонах.

Сказав, он нахмурился и прикрыл глаза. Попытался вспомнить — а что с ним происходило в картине? Чёрно-белыми мазками в памяти всплыли контуры деревьев, но их тут же будто стёр ластик, оставив в темноте за закрытыми веками лишь пустоту. Помотав головой, Коннор надел пиджак и услышал лёгкий хлопок позади себя. Что-то выпало из кармана и ударилось о кафель. Обернувшись, Коннор увидел бархатную коробочку на полу, о которой совсем забыл.

Положив её обратно в нагрудный карман пиджака, Коннор подошёл к умывальнику. Открыл кран с холодной водой, спешно умылся и сделал несколько глотков, чувствуя, как кровь начинает закипать в венах от заполнившего пустоту перед глазами образа обнажённой Линдсей. Пушистый белый халат вряд ли приснится ему после увиденного сегодня. Возбуждение всё активнее прокатывало волнами, и Коннор медленно выдохнул, стараясь сконцентрироваться на других вещах и переключить внимание.

Его заинтересовало, как теперь выглядит картина, на которую он даже не взглянул после выхода. И сейчас вело чистое любопытство. Коннор больше не ощущал влияния полотна на чувства, эмоции, состояние, больше не слышал зов в голове. Гнетущее наваждение бесследно исчезло из клеток тела, и теперь им овладел лишь обычный исследовательский интерес.

Откуда-то из глубины комнаты до него донёсся очередной громкий вздох Линдсей. Коннор растерянно улыбнулся уголками губ и, завязав галстук, вышел из кухни.

От «Дарящих любовь» остался лишь одинокий лес, засохший и мрачный. Людей в нём не было — только деревья с голыми ветками. Не осталось и следа от нарисованного мира, манящего зеленью и разнообразием красок.

— Как ты? — мягко спросил Коннор, когда к картине подошла Линдсей.

— Нормально, а ты? — несколько смущённо проговорила она.

— Я всё же пробыл в картине меньше времени.

— А сколько я там провела? Мне показалось, не более пяти минут. Но вижу, что уже день, а я попала туда ночью.

— Сегодня двадцать второе апреля, — Коннор глянул на часы, — половина двенадцатого.

— Ты шутишь? Последнее, что я помню, — ночь после моего дня рождения. Ты хочешь сказать, что я два с половиной дня просидела там? — Она ошарашенно уставилась на увядший лес и прикрыла рот рукой. — Не может быть!

Они оба замолчали. Коннор рассматривал вытянувшееся лицо Линдсей и её огромные глаза, в неверии глядящие на полотно, и молча ждал, надеясь, что она заговорит первой.

— Хочешь кофе? — наконец растерянно спросила Линдсей, повернувшись к нему.

— Очень, — охотно кивнул он. — Наверное, у нас с тобой будет длинный разговор. Мне столько нужно рассказать, объяснить… И, в конце концов, подарить тебе подарок на день рождения. — Коннор улыбнулся и нащупал в кармане бархатную коробочку.