В темноте зазеркалья

1. Пять оттенков одного утра

Пригород Галифакса, Канада

19 апреля 2000, 7.50

Весна в двухтысячном году уже с середины апреля обещала одарить жителей юго-востока Новой Шотландии теплом и хорошей погодой. Деревья стояли, окутанные бело-розовым цветом, переливчатыми трелями щебетали птицы, трава приятно зеленела под ногами, радуя яркими красками после сошедшего снега, а в воздухе чувствовались ароматы, исходящие от благоухающих растений. Сегодня солнце пригрело настолько сильно, что драповое чёрное пальто, в которое прохладным утром был одет сидевший за рулём «Шевроле» Коннор Дойл, сейчас томилось на заднем сиденье автомобиля.

Когда яркие лучи просачивались сквозь козырьки, Коннор то и дело жмурился. И по возвращении в город собирался купить солнцезащитные очки и хотя бы пару вещей на весенне-летний сезон. Список покупок постоянно пополнялся, ведь всё прежнее имущество продали вместе с квартирой более трёх лет назад. Прекрасно понимая, что гостеприимство друга далеко не безгранично, а собственные обстоятельства внезапно начали нещадно торопить, Коннор собирался в ближайшие дни отправиться в риэлторское агентство.

Пока же, сжав покрепче руль, он вдохнул прогретый воздух, всё ещё чувствуя, что внутри него бушуют отголоски метели, замораживающие и покрывающие инеем мимику, движения, мысли. Совсем недавно колющие снежинки резали изнутри, заставляли мёрзнуть и кутаться в тёплую одежду в надежде, что ни один шприц или скальпель больше не коснётся кожи и не опалит огнём боли. Но внутренний снегопад сходил на нет, и Коннор ощущал, как вместе с календарной весной теплеет и кровь в жилах. Теперь сердце билось не через удар, а чаще, подгоняемое переживаниями, пару дней назад заполнившими обледеневшую после пребывания в подземном бункере душу. Однако чувства всё же порой охлаждали не успокаивающиеся мысли. Размышления о ворвавшемся в его изрезанную жизнь известии заставляли постоянно ощущать ещё и слабую головную боль от перенапряжения, а перетянутые нервы, как истончённые нити, вот-вот грозили порваться.

Слишком сильно раздражало расхождение ожиданий и действительности в отношении себя: два месяца Коннор находился в иллюзии, что вернулся из пережитого лютого кошмара тем же человеком — со стальным самообладанием, образ которого не разорвал на атомы взрыв завода и два с половиной года в плену. Коннор дышал полной грудью свежим воздухом, а не смрадом формалина и искалеченной гниющей плоти; с наслаждением смаковал на языке вкус любимых ранее блюд, а не желчь и забивающую пищевод слизь… Вот только всё это лишь добавляло красок в серое восприятие, заглушенное многочисленными лекарственными препаратами и бесконечными операциями без анестезии, но не давало окончательного ощущения, что он не умер и происходящее не видится ему в бреду, а действительность — не ад, рай или чистилище. Ему только казалось, стоит надеть деловой костюм и вернуться на работу, жизнь встанет на прошлые рельсы. Он сможет легко забыть, вычеркнуть из памяти всё сотворённое с ним. И даже будет сам не прочь подпитывать иллюзию — он прежний профессор Коннор Дойл, а не сломанный испытаниями бывший пленник секретной правительственной лаборатории, снова нацепивший образ того, кем был когда-то.

Но картинный мир трещал и рваными клочками падал под ноги, обнажая исчерченный скальпелями холст его жизни, пусть Коннор изо всех сил и не позволял ему окончательно рассыпаться. Телефонный звонок довершил окончательное уничтожение прежнего образа себя. В прошлой жизни, до Архангельска, Коннор был совсем один. Ни муж, ни сын, ни брат, ни просто любимый… Теперь же он встретился с женщиной, которая исчезла полгода назад и вот появилась снова. Но не одна. Вместе с дуновением весеннего ветра она привнесла в его жизнь кое-что ещё… Оставила ему и снова испарилась в никуда, не дав никаких объяснений.

«Шевроле» остановился возле одинокого небольшого дома, построенного вдали от любопытных глаз. Коннор с растерянной мимолётной улыбкой осмотрел установленные за оградой фигурки гномиков и детскую коляску под навесом. В очередной раз попытался себя убедить: никому и в голову не взбредёт, что внутри живёт не молодая энергичная пара, недавно ставшая родителями. Но всё равно огляделся по сторонам и пристальным взглядом просканировал лесной массив, пусть и шанс встретить здесь кого-то — один на тысячу. А тех, кто может угрожать безопасности живущим в доме, — один на миллион. Однако рой тревожных мыслей блики отрезвляющего понимания не останавливали. Перед глазами невольно пронеслись тщательно стираемые волей образы тех, кто ради незаконных экспериментов преодолевал любые расстояния и нещадно крушил представления о человечности, отбирая у ни в чём неповинных людей жизни. Спокойное лицо Коннора на миг исказила яростная гримаса. Он потёр пальцами виски, заглушил мотор и спешно покинул салон машины, так и оставив пальто под яркими лучами солнца на заднем сиденье. Пригладив растрёпанные ветром чёрные волосы, быстро вбежал по ступенькам на крыльцо и бесцеремонно открыл дверь без стука и звонка.

— Адам?

Дом встретил его тишиной. По спине Коннора пробежали мурашки, на лбу выступила испарина: то ли от неприятных ожиданий и опасений, то ли от духоты в помещении. Парализованный всё больше накрываемым ужасом, что здесь больше никого нет, Коннор затаился, вслушиваясь в напряжённое ответное молчание. И тут же с облегчением выдохнул, когда уловил характерные шаркающие шаги пожилого хозяина дома.

Адам Дженнерс в клетчатых штанах и коричневой жилетке с чашкой в руках вышел навстречу из кухни. Едва заметно успокаивающе улыбнулся и приложил указательный палец к губам. Коннор понял всё без слов, и липкий горький привкус страха во рту стал медленно растворяться. Адам медленно подошёл к нему, стараясь, чтобы половицы не скрипели под ногами.

— Она спит, — шёпотом проговорил Адам, — температура наконец-то снизилась. Думаю, банальная инфекция. Ничего серьёзного и представляющего опасность. Зря ты сорвался прямо с утра. Я не ожидал, что моё вечернее смс настолько тебя обеспокоит. Мог же просто позвонить.

Коннор кивнул и тихо ответил:

— Мог, но ты знаешь… Предпочитаю видеть всё своими глазами, а не узнавать новости по телефону. Одри, кстати, так и не позвонила? — спросил он, всё ещё не оставляя надежды. Получив в ответ лишь отрицательное мотание головой, вздохнул и продолжил: — До сих пор не могу понять, как она могла так поступить. Почему оставила ребёнка без объяснений, кто…

Услышав детский крик, Коннор осёкся на полуслове, и в его взгляде затрепыхалось беспокойство. Быстрым шагом он направился к детской кроватке, стоявшей в углу большой просторной гостиной. Там, закрыв глазки, плакала двухмесячная малютка.

Адам, остановившийся на пороге комнаты, улыбнулся, наблюдая за тем, как бережно взятая Коннором на руки кроха тут же затихла.

— Поговорим потом, Коннор. Пойду заварю нам чай… К тому же ты, наверное, голоден. А у меня как раз завтрак готов.

Авеню Роуд, 127/14. Галифакс, Канада

19 апреля 2000, 06.05

Будильник возвестил Питера Эксона о начале нового рабочего дня громким противным звуком. Прервав звенящую трель одним хлопком ладони, Питер потянулся, широко улыбнувшись, и несколько раз развёл руки в стороны, имитируя зарядку. Пригладил взъерошенные волосы цвета «соль с перцем», свесил ноги с кровати, чтобы надеть тапки, и вступил в огромную лужу.

— Ларри! — заорал Питер, оглядываясь в поисках милого, но приносящего одни убытки далматинца.

В очередной раз чувствуя подкат волны злости на коллег, Питер ещё сильнее захотел узнать, чьей великолепной идеей было подарить щенка Коннору в честь возвращения. Маленький пятнистый варвар разодрал обои, погрыз мебель, ботинки и бесчисленное количество раз надул мимо пелёнок, которые ему стелили в прихожей с весьма определённой целью. Причём обувь новоиспечённого хозяина он не трогал, страдали вещи только Питера. Вот и до тапок добрался, видимо, в своём неповторимом стиле пожелав доброго утра.

Не сразу замутнённый сном взгляд Питера приметил воду, растёкшуюся по всему полу.

— Это ещё что такое? — вслух спросил Питер, понимая: мелкий хвостатый говнюк так нагадить не мог. А вот новый водяной матрас — вполне себе.

Питер спрыгнул с кровати, сорвал простынь и принялся тщательно искать место протечки. Обнаружив, в сердцах выругался и поспешил за вёдрами, тазами и тряпками.

Проходя мимо мирно грызущего в прихожей косточки Ларри, Питер скосил на него злобный взгляд.

— Не твои ли зубы проделали дырку в матрасе? — Недовольно вздохнул, чуть тише добавив: — Естественно, как обычно, преступник не пойман с поличным, поэтому спрос с него никакой.

Щенок даже ухом не повёл.

— Эй! Ларри! — позвал Питер и, не получив никакой реакции снова, громко спросил: — Что, не признаёшь меня хозяином, да?

Спохватившись, Питер резко выпрямился и прислушался к звукам в квартире. А ведь непосредственный владелец пса до сих пор не встал, хотя обычно подрывался раньше всех. Бросив ведро с тряпкой, Питер пошёл в комнату, где временно проживал его друг и начальник — профессор Коннор Дойл.

Три года считавшийся погибшим в Архангельске во время одного из расследований, он уже два месяца как вернулся на работу в Офис по научным исследованиям и разработкам. На следующий день после подтверждения личности Дойла анализами и сканированием сетчатки глаза Питер абсолютно без задней мысли предложил Коннору пожить у него. Своей квартиры Коннор лишился, а деньги на аренду нового жилья хотел заработать сам, ни у кого не одалживая. Он и предложение Питера напряжённо обдумывал какое-то время, но всё-таки согласился. Подаренную собаку Коннору девать было некуда, поэтому он, особо не спрашивая разрешения, привёз Ларри с собой. А ещё через день Питера вызвал к себе директор ОНИР и выдал весьма чёткие инструкции: ему чуть ли не приказали отслеживать любые изменения в физическом и эмоциональном состояниях Коннора. Питер сначала возмутился и вспылил в ответ на директивы Блевинса, но к его указаниям тут же добавились ещё и сердечные просьбы остальных членов команды пристально пронаблюдать за Дойлом после работы. И волнение коллег понять оказалось проще. Несколько лет в лаборатории в качестве подопытного изменили бы любого человека, и все сильно переживали за состояние Коннора, стараясь подмечать даже самые незначительные мелочи в его поведении и самочувствии.

Однако в первые недели Питер, внимательно присматривавшийся к Дойлу в домашней обстановке, не заметил ничего необычного. Коннор, пройдя множество различных тестов, вёл себя и на работе, и после неё так же, как и до той роковой февральской ночи: те же привычки, те же манеры, то же самое спокойное рассудительное настроение. Совершенно ничего подозрительного или тревожащего на протяжении двух месяцев со дня его возвращения. Но за рёбрами противно скребло. Ведь и во время расследования в России Коннор, испытывая дикую боль, стойко терпел и ни с кем не делился ни своим состоянием, ни кошмарными планами, которые он так же молча вынашивал внутри…