В темноте зазеркалья

Теперь же, бесконечно благодаря Бога за спасение Коннора, Линдсей всё равно корила себя за бездействие три года назад. В первые недели после произошедшего она пыталась обвинить Питера, что он ничего не сделал. Но потом с болью осознала и приняла: сама ведь ничего не предприняла, чтобы не допустить попадания Коннора в ад на Земле. Иначе назвать подземную лабораторию, в которую он угодил, не выходило. Но Антон продолжал убеждать её — вряд ли бы они вообще могли что-то сделать для Коннора в тех условиях, в которых находились. Как врач, он не понимал, каким образом Коннору удалось выжить после взрыва. Но, несмотря на весь кошмар, в котором он кипел два с половиной года, стоило признать: там с ним сотворили нечто на грани медицинского чуда, после которого его тело физически восстановилось до прежнего вида. Сам же Коннор теперь почти ничего не объяснял. Но Линдсей и не нуждалась в подробностях. Жив — вот главное. И она, боясь оплошать, всего лишь хотела быть чуткой и внимательной. Что бы с Коннором ни происходило, что бы его ни беспокоило, он должен знать и всегда чувствовать: его больше не оставят одного. И если рано или поздно он захочет довериться ей, она будет рядом…

— Что-то ещё, Линдсей? — невозмутимо спрашивает Коннор, достав из кармана диктофон для финальной записи по делу.

— Нет, я просто… Просто хотела спросить, всё ли у тебя нормально?

Она ловит его быстрый поворот головы в сторону с неподвижным серьёзным взглядом. Коннор всегда так делает, когда разговор заходит о том, о чём он не хочет говорить, словно желая пресечь резким движением любые вопросы.

— Ты просто уезжал… И, кажется, был встревожен. Поэтому я хотела спросить…

— Линдсей. — Его голос натягивается, как металлическая струна, становится официальным. — Извини, но дело слишком личное. Если я сочту нужным, я сам тебе расскажу, куда ездил и зачем. Пока же я не вижу необходимости делиться подробностями.

Слова и даже звуки застревают в горле. Коннор никогда с ней так не разговаривал. И, видя её замешательство, он мягче, но всё так же по рабочему добавляет:

— Прости, мне нужно сделать запись по делу…

— Да, конечно. — Линдсей тут же встаёт и покидает конференц-зал, чувствуя себя так, будто ей в лицо плеснули ледяную воду из стакана.

В тот вечер, приехав домой, измотанная Линдсей легла в постель, но так и не сомкнула глаз, десятки раз прокрутив в голове короткий разговор. И бесконечно задавала себе вопрос: ей только показалось, что их отношения с Коннором после его возращения вышли на другой уровень? Беседа всю ночь напролёт после трёхлетней разлуки, улыбки, взгляды, робкие касания рук… Но ведь Коннор смотрел на неё совсем иначе. Неужели действительно сама себе надумала, что стала небезразлична ему — не только как главный аналитик его команды, но и как женщина? Тогда в его серебряных радужках мерцали согревающие душу огоньки, а не разливался ледяной металл. А у Линдсей кружилась голова от осознания: Коннор жив, но больше — от того, что всё в его жестах, голосе, взгляде буквально кричало о появившейся надежде. И Линдсей так нуждалась в ней.

За долгие три года с момента февральской ночи, унёсшей его жизнь, её любовь не угасла, а наоборот… С каждым новым рассветом чувства к Коннору разгорались с большей силой, подогреваемые сновидениями. После них невозможность в действительности увидеть его, сказать, что не успела, прикоснуться, пусть даже совершенно «случайно», ощутить тепло кожи доводила до гнетущего отчаяния… Чувства не угасали, они тлели внутри и жгли, яркими сполохами раскрашивая дни после одиноких ночей, проведённых с тенями прошлого. Во снах, возвращавших её и команду коллег в Архангельск, расследование каждый раз разворачивалось по разным сценариям. Но неизменно заканчивалось спасением Коннора. Он, живой, обнимал, кружил в объятиях, целовал. И первое время, когда Коннор вернулся наяву, ей казалось, она всё ещё спит и грёза просто затянулась.

Теперь же её терзал иной вопрос: а не приснилось ли ей весеннее оттаивание того, кто всегда ассоциировался у неё со снежной порой года? Профессор-зима славился умением скрывать эмоции и чувства. Многие вообще считали — у него их нет. Но Линдсей знала — это не так. Окончательно убедилась, когда на короткое время увидела его нежным, ласковым и откровенным. Как и во снах…

— …поэтому я думаю, что нам стоит рассмотреть заявленный феномен, но решение брать его или нет в отсутствие Коннора должна принять Линдсей. — Антон завершил рассказ и перевёл взгляд на Линдсей.

— Да, — отстранённо ответила она, услышав из всей речи Антона только последнюю фразу. Линдсей и сама не поняла, что хотела сказать своим «да». То ли согласиться на проведение расследования, то ли подтвердить — итоговое решение за ней.

Антон выжидающе смотрел на неё, приподняв брови. Но Линдсей лишь робко улыбнулась и сказала:

— Если ты считаешь нужным, Антон, то мы откроем новое дело. Думаю, Коннор тоже не будет против.