А. З.

— Он насиловал детей и сворачивал им шеи.

Скрутившись калачиком, Шнобель произнёс сквозь рыдания:

— Это не я.

— «В снег упал Алёшка, а потом Серёжка. А за ним Иринка. А за ней Маринка», — говорил Жила, с остервенением пиная Шнобеля.

Тот визжал:

— Это не я!

— «А потом упал Игнат. Сколько на снегу ребят?» Угадай с первого раза имена его жертв.

— Это не я! Клянусь! Не я!

— Мы не люди, мы звери, а он тогда кто? — Слова Жилы перемежались со звуком ударов. — Кто он? Кто? Кто?

Шнобель истошно завопил:

— Я осознал! Я раскаиваюсь!

— Хватит! — рявкнул Бузук.

Жила утёр рукавом пот со лба и со всей дури заехал ботинком Шнобелю в бок.

Бузук вскипел:

— Я сказал: хватит!

Максим обвёл братков взглядом:

— Вы не звери. Вы твари.

Скользнув задницей по сиденью табурета, Бузук повернулся к Максиму лицом:

— И вот такие, как ты, судят нас, садят, а потом снимают грязные портки и трахают наших баб. — Голос главаря набирал силу. — А два года за грёбаные пять роз — это как, по-человечески? А такие, как ты, меня баланду жрать! За грёбаные пять роз! Это по-человечески? — я спрашиваю.

— Я собрал их в подворотнях, вытащил с подвалов, отмыл, накормил, дал работу, — плевался словами Жила. — Трахайся, плати и живи в своё удовольствие! Не-е-ет! Они решили, что ничего мне не должны! Это справедливо?

— Я ж её, суку, на руках носил! — скрежетал зубами Гвоздь. — Кабаки, подарки, шмотки. А она с моим лучшим другом! В моём доме! В моей постели! И что я должен был сделать? Проглотить и отпустить?

— Сами ублюдки! Сами недоноски! — выкрикивал Сява, брызжа слюной. — Лучше б я сдох в роддоме!

— Я осознал! Я раскаиваюсь! — завывал Шнобель.

— А мне всего семнадцать лет! — сквозь гомон пробился голос Бузука.

Гвоздь принялся колотить кулаком по столу:

— За шашни за спиной!

— За сломанные рёбра! — горланил Жила.

Вскочив, Бузук грохнул табуретом о пол:

— За смерть матери!

— За все издевательства! — вопил Сява.

С потолка сыпалась соломенная труха. На окне потрескивали доски. Половицы ходили ходуном. Максим закрыл уши ладонями и попятился. Все голоса смешались: «Болт вам в задницу!» — «Сдохните все!» — «Чтоб вас черви съели!» — «Гореть вам в аду!»

Выстрел прозвучал как разорвавшаяся граната. Максим хотел вжаться в стену, но её не оказалось сзади. Пролетев метр или два и даже не пытаясь сохранить равновесие, он врезался в брёвна. Затылок цокнул о дерево, клацнули зубы, из глаз брызнули слёзы. Максим рухнул на бок и обхватил руками больное колено.

Через несколько долгих секунд туман перед глазами рассеялся. Сява таращился из-под стола. Рядом с ним распластался Гвоздь. Бузук прятался за табуретом. Жила сидел на корточках, упираясь ладонями в половицы и пригибая шею. Шнобель вдавил своё щуплое тело в угол.

Максим скользнул взглядом по штанам стоящего рядом Хирурга, поднял голову и уставился на его лицо, открытое, спокойное, без толики испуга. С таким видом встречают смерть люди, которые давно её ждут. Для которых смерть — спасение.

Взирая перед собой, Хирург сказал одними губами:

— Не судьба.

Хрипатый передёрнул затвор, закинул ружьё за спину и вышел из избы.

— Это что было? — произнёс Гвоздь, рассматривая свой разбитый в кровь кулак.

Бузук дрожащей рукой дотянулся до оброненной кем-то сигареты, сделал несколько коротких затяжек:

— Этот день когда-нибудь кончится?

Жила выпрямился:

— Что за хрень тут творится?

На трясущихся ногах приблизился к бадье. Хотел её поднять, но она выскальзывала из ладоней. Наконец ему удалось набрать в рот воды. Жила тут же начал отплёвываться. Прижал руку к животу и выскочил на крыльцо. По издаваемым звукам стало понятно, что его стошнило.

Сява вылез из-под стола, заглянул в ведро:

— Едрическая сила! Вода как из болота. Зелёная, и в ней что-то плавает.

Гвоздь подхватил бадью:

— Пойду свежей наберу. Язык к нёбу прилип. — И удалился.

— Надо воздуха дыхнуть, — проговорил Бузук и неровной походкой направился к выходу.

Сява метнулся за ним:

— Курнуть оставь.

Максим встал на ноги. Не успел сделать и трёх шагов к Шнобелю, чтобы помочь ему подняться, как Хирург предостерёг:

— Не трогай его.

— Он заразный?

— Опущенный.

Максим оглянулся:

— В смысле?

— Как бы тебе объяснить? Тюремный педик. Таких бьют только ногами и трогают только членом. И к вещам опущенного нельзя прикасаться. Вот валяется стаканчик, пусть валяется.

— Мы не в тюрьме. А я не заключённый, чтобы следовать вашим правилам.

— В стае волков вой по-волчьи, иначе не выживешь.

Максим сел на табурет. Наблюдая, как Шнобель выползает на крыльцо, провёл ладонью по губам.

— Жалко? — спросил Хирург и тоже расположился за столом.

— Не знаю… Но так нельзя.

— Легко быть правильным, пока тебя не касается. А если бы он изнасиловал и убил твоего ребёнка? Как бы ты запел?

Максим сложил руки на шершавых досках, уронил голову на грудь:

— Откуда вы сбежали?

— Поезд сошёл с рельсов. Длинный состав, гружённый лесом. И вот эта махина пошла под откос. Настоящее месиво: машины, люди, платформы, брёвна.

— Вы ехали в вагоне?

— В автозаке. Нас везли на железнодорожную станцию. Там мы должны были погрузиться в вагонзак и пойти по этапу. На новое место отбывания заключения. Я толком не понял, что произошло. Рядом что-то рвануло. Думаю, бензовоз. Автозак начал дёргаться. Хотел выехать из колонны или что-то типа того. Потом свисток поезда. Скрежет. Автозак пошёл юзом. Его чем-то зацепило и поволокло. Братва как заорёт! Конвой открыл камеры. Нас тридцать два человека, а конвоиров четверо. Я вылез одним из первых. Впереди огонь до неба, сзади автобусы, фуры, грузовики. Люди кричат. Потом звук, словно лопнули стальные канаты. Покатились брёвна. Я побежал. Сначала просто бежал. Думал, пережду на безопасном расстоянии и вернусь. Потом встретил этих.

— Говоришь, тридцать два человека? И все сбежали?

— Не знаю. Думаю, из автозака выбрались не все. Его брёвнами завалило.

Максим покивал. Ну конечно! Это тот самый состав, из-за которого ему, Олегу и Андрею пришлось добираться до заповедника другой дорогой. Максим не дошёл до железнодорожного переезда, где произошло крушение: полицейские оцепили всю территорию. Потому он понятия не имел о масштабах катастрофы. Но если всё, что рассказал Хирург, — правда, то Олег вряд ли сумеет дозвониться до командира поисково-спасательного отряда: все спасатели, и не только местные, разбирают завалы. И полиция вся там. Знать бы, сколько сейчас времени.

Максим уцепился за ремень рюкзака, придвинул к себе. Запустил пальцы в боковой карман. Чехла для солнцезащитных очков, в котором лежали часы, в нём не оказалось.

— Этого лучше не делать, — предупредил Хирург.

— Почему? Это мой рюкзак.

— Уже нет.

— Бред какой-то.

— Хирург! — донёсся снаружи голос Бузука. — Тащи сюда свою задницу! И дружка тащи.

— Идём! — крикнул он. Встал из-за стола и с сочувствием посмотрел на Максима. — Не знаю, что ты задумал, но мой совет: держись Бузука. Ты нужен только ему.