А. З.

20

Оранжевый шнур несколькими кольцами обвивал поворотное бревно для подъёма ведра. Один конец верёвки петлями устилал землю возле сруба. Другой конец, более короткий и натянутый как струна, скрывался в непроницаемой темноте колодца. Изрыгая проклятия, Гвоздь дёргал изогнутую рукоятку ворота, но она не двигалась с места. Заклинило намертво.

Плюнув с досадой, Гвоздь налёг грудью на край колодца и потянул верёвку вверх, перебирая её руками. Бадья казалась свинцовой, а не деревянной, хотя воды в ней помещалось едва ли больше двадцати литров. Туго сплетённые капроновые нити впивались в ладони, грозя вспороть кожу. По лицу и спине струился пот. Напряжённые мышцы горели огнём.

Кряхтя и облизывая раны на губах, Гвоздь всматривался в черноту узкой шахты, с жадностью вдыхал запах влажной древесины. И вдруг понял, что сумрачная глубина всасывает его, заставляет свешиваться с бортика всё ниже и ниже. Он наваливался на край колодца уже не грудью, а животом. Ещё секунда, и ноги оторвутся от земли.

По телу пробежала холодная дрожь. Заныли ступни. Гвоздь рывком подался назад, упёрся коленями в брёвна и что есть силы заработал руками. Наконец, расплёскивая воду, поставил бадью на угол сруба и, боясь упасть, вцепился в поржавевшую ручку ворота.

Перед глазами плыли круги. Сердце судорожно долбилось в рёбра. В голове мельтешили обрывки мыслей. Всему виной нервы, усталость, неистребимое чувство голода и недавний приступ внезапной злости. Всё это вкупе истощило его физически и морально.

Гвоздь потёр стёсанные косточки пальцев. И чего он разъярился? Почему стал орать как психопат и бить кулаком о стол? За семь лет столько думано-передумано, столько проклятий брошено в адрес тех, кто пустил его жизнь под откос, что в конце концов запас ругательств иссяк, а душевная рана зарубцевалась и больше не тревожила. А тут ни с того ни с сего проснулась память, и замелькали перед внутренним взором друг и жена, приторно лживый адвокат, прокурор и судья, мать с отцом, которые заявили, что отныне у них нет сына… Если бы он знал, что его обвинят в особой жестокости и впаяют ему максимальный срок, то не сдерживал бы себя, наказывая жену-шлюху и друга-предателя. Они легко отделались — сдохли слишком быстро. И прокурор тварь… Посидел бы он хотя бы денёк в местах не столь отдалённых, понял бы, что значит — жестокость. Но нет, он сидит в мягком кресле, ездит на дорогом авто, живёт в шикарной квартире, просаживает бабки в престижных ресторанах. Что он знает о жестокости? Слова Бузука «и вот такие судят нас…» пробудили в Гвозде ненависть к недочеловекам, потому он и сорвался, как пёс с цепи.

Гвоздь выудил из кармана пластиковую упаковку «Димедрола», выколупал непослушными пальцами пять таблеток и отправил в рот. Повернувшись спиной к избе, запустил руку под куртку и вытащил из-за пояса штанов фляжку. Её он взял тайком, когда складывал провизию в рюкзак. Никто не уследил. Даже всевидящий Бузук проворонил. Обычной ловкости рук Гвоздь научился на зоне и теперь гордился своим мастерством. Так же скрытно он засунет фляжку во внутреннее отделение рюкзака, а чтобы сделать это быстро, он не до конца затянул ремни и оставил «окошко» в замке-молнии.

Глотнув коньяка, Гвоздь посмотрел по сторонам. Весь вечер его не отпускало чувство, что лес ненастоящий — он напоминал декорацию к фильму, снятому по нуар-роману. Будто чья-то виртуозная рука специально сотворила атмосферу отчаяния, разочарования и недоверия. Живая природа не может быть такой тоскливой и в то же время устрашающей — даже лютой зимой, даже в пасмурные дни.

Бледные краски, неподвижная растительность, гробовая тишина. Воздух как пласт слюды — слоистый и полупрозрачный. В нескольких шагах от колодца изба; контуры размыты. Из пробоины между досками на окне не доносилось ни звука. Братва там — в избе или перед ней, — но их не слышно. Над дощатой крышей, в мутной вышине, виднелось кольцо из чёрной дымки. Оно словно приклеилось к небу.

Гвоздь смотрел на окружность, пока в глазах не появилась резь. Вытер выступившие слёзы и хотел отвязать бадью, но её не оказалось на углу сруба. Натянутый шнур спущен в колодец.

У Гвоздя отвисла челюсть. Он сбросил ведро в шахту и не заметил? Или забыл? Наверное, начало действовать лекарство. Однако эффект получился совершенно иным, не таким, как раньше, когда Гвоздь запивал «колёса» самопальной водкой; то и другое он покупал у вертухая. Похоже, коньяк иначе влияет на процесс. Или всё дело в пустом желудке? Желая удостовериться, тот ли препарат он принял и не ошибся ли в дозировке, Гвоздь полез в карман и уставился на блистер. «Димедрол». Все таблетки в своих гнёздах… Рассудок нашёл объяснение: из-за усталости обострилась рассеянность.

Руки вцепились в верёвку. От натуги лицо налилось кровью, в висках стучали молотки. Разозлившись на себя — неужели он слабее Сявы? — Гвоздь зарычал и вытащил бадью из колодца. Как в повторяющемся сне кинул в рот пять таблеток, хлебнул коньяка и спрятал фляжку за пояс штанов. Сейчас разум, подпитанный чудотворным «зельем», перенесёт его в красочный мир, где нет ничего важного, где не надо думать о завтрашнем дне, не надо вникать в происходящее и выискивать причины в прошлом.

Гвоздь ждал, но ничего не менялось. Деревья всё так же тонули в мглистом воздухе, дымчатое кольцо над крышей не сдвинулось ни на йоту, от тишины закладывало уши. В душе по-прежнему тускло. Либо таблетки просрочены, либо коньяк поддельный и уступает водке по крепости. Сквозь ткань штанов Гвоздь нащупал лежащую в кармане пластиковую упаковку. Принять ещё?.. Инстинкт самосохранения воспротивился: лучше не рисковать.

Отвязав шнур от дужки, Гвоздь подхватил бадью и направился к избе. Свернув за угол, прошёл вдоль стены из потемневших брёвен и выпучил глаза. Колодец! Прикреплённый к вороту огрызок цепи мерно покачивался.

Не тот эффект. Не тот! Почему вместо приподнятого настроения и насыщенных красками картин возникли странные галлюцинации?

Гвоздь попятился, скользя ладонью по бревну, чтобы не терять связь с реальностью. Дойдя до угла, обернулся. На фоне леса темнел колодезный сруб! Обрывок цепи вилял как хвост собаки. Мозг породил единственную мысль: какого хрена?

Он снова пошёл в обратном направлении. Вывернул из-за угла и оцепенел, глядя на колодец. В груди разрасталась паника.

— Бузук! — Гвоздь прочистил горло. — Жила! Бузук! Где вы?

В ответ гудела тишина. С неба таращился круглый глаз, опушённый дымчатыми завитками ресниц. Окно ехидно скалилось, раздвинув губы-доски.

Куда бы Гвоздь ни бежал, вперёд или назад, вокруг избы по часовой стрелке или в другую сторону, он неизменно возвращался к колодцу. Барабанил кулаком по тесине, закрывающей низ оконного проёма. Вставал на перевёрнутую бадью и заглядывал в пролом между досками. Но видел мглу. Орал во всё горло. На крики никто не отзывался. В голове билась мысль: какого хрена?!