А. З.

19

— Половину хавчика спрячьте в рюкзак, — велел Бузук. — Остальное поделите на восемь ртов.

Разрезая булку хлеба на две части, Жила скривил губы:

— Шнобеля тоже считаем?

— Считаем, — откликнулся Гвоздь, снимая обёртку с плавленого сырка.

— Не тебя спрашиваю.

— Бузук не попугай, чтобы повторять дважды.

Они явно не друзья, того и гляди подерутся из-за пустяка, подумал Максим и, поймав на себе косой взгляд Жилы, вымолвил:

— Я не голоден.

Ему и правда не хотелось есть, хотя он понимал, что необходимо подкрепиться. Не сейчас. Чуть позже, когда приутихнет головная боль и перестанет тошнить.

— Баба с возу, — хмыкнул Жила. — Делю на семерых.

— Решил объявить голодовку? — подал голос Бузук.

— Да шучу я, шучу, — буркнул Жила и, отложив ножик, ударил варёным яйцом о стол.

Максим скривился. Каждый звук отдавался в затылке набатным звоном. Холод тягучей волной растекался по мышцам. Тело изнутри будто покрывалось инеем. Травма щедро одаривала Максима мерзкими ощущениями.

Послышались шлепки босых ног по крыльцу.

Покраснев от натуги, Сява поставил бадью на угол стола:

— Тяжёлая, зараза! Вода нормалёк. Пить можно.

Бузук поднялся с табурета и первым припал к ведру, придерживая его обеими руками, чтобы ведро не соскользнуло с доски. Он пил долго, переводя дыхание между судорожными глотками. Братки наблюдали за ним, облизывая сухие, покрытые белым налётом губы. Даже Жила забыл о делёжке еды и заворожённо глядел, как Бузук, наклоняя бадью, приседает всё ниже, делает вздох и опять вливает воду в себя, как в бездонную бочку. Но никто не поторапливал главаря.

Один Сява довольно лыбился: он не только напился у колодца, но и смыл пот с лица и прошёлся мокрой ладонью по ершистым волосам. Совсем юный и с виду безобидный паренёк, волей судьбы закинутый в компанию матёрых преступников. Наверняка попал за решётку по глупости. Вместо того чтобы отбыть короткий срок и выйти на волю, решился на побег и превратился из хулигана в соучастника убийства. Теперь огребёт по полной.

Смахнув пыль со второго табурета, Сява сел и принялся очищать яйцо от скорлупы, тихо напевая:

— Я много юбок поднимал, но так любви и не узнал, и никого за то не упрекал.

Шнобель неподвижно стоял на крыльце, не решаясь переступить порог. Он напоминал дворняжку, которой запрещалось входить в дом. А сам дом… Максим с недоумением повёл глазами влево, право. Окно и входная дверь отдалились друг от друга, стены раздвинулись. Изба снова увеличилась в размерах! В ней уместились семеро — не считая Шнобеля, — и оставалось ещё достаточно места.

Максим учащённо поморгал. Зажмурился, насколько позволили отёкшие веки. Снова поморгал. Зэки, внимательные и подозрительные, обязательно заметили бы, что комната, если можно так назвать единственное помещение в избе, стала намного больше. Но они молчали. А значит, ему это кажется! Похоже, после удара в переносицу нарушилось зрительное восприятие пространства.

Наконец Бузук утолил жажду и опустился на табурет. Толкаясь и поругиваясь, Жила, Гвоздь и Хрипатый с жадностью хлебали воду из бадьи. По шеям и курткам стекали ручейки; капли горошинами отскакивали от половиц.

Хирург втиснулся между братками и изловчился наполнить два пластмассовых стаканчика. Один дал Максиму. Он осушил стакан залпом и не почувствовал во рту влаги — будто воздуха глотнул. Видать, изменилось не только зрительное восприятие — к чертям полетели рецепторы.

— Ещё? — предложил Хирург.

— Не откажусь, — произнёс Максим и, наблюдая, как Хирург окунает стаканчики в ведро, помассировал озябшие пальцы. Холод добрался до лица, стянул кожу, вереницей мурашек кружил под волосами.

В этот раз Максим пил маленькими глотками, чтобы почувствовать вкус или запах воды. Она ничем не пахла, да и нос плохо дышал. Зубы отстукивали дробь по пластмассе.

Хирург притронулся к его шее:

— Чего кожа в пупырышках? Замёрз?

— Немного.

— Нарушилось кровообращение. Последствие травмы. — Хирург начал расстёгивать свою куртку. — Сейчас согреешься.

— Я не надену.

— У меня пуловер тёплый.

— Я не ношу чужие вещи, — прошептал Максим и добавил: — Никогда.

— Ну как знаешь, — кивнул Хирург, проталкивая пуговицы обратно в петли. — Тебе надо лечь. В нынешней ситуации сон — лучшее лекарство.

Максим отвернулся. Что Хирург знает о ситуации? Ровным счётом ничего.

— Я тут подумал… — начал Жила и умолк на полуслове, вытирая рот рукавом Андрюхиной кофты.

Максима передёрнуло. Хотелось сорвать с зэка кофту и спрятать её подальше от грязного тела и помойного рта. Максим заложил руку за спину и стиснул кулак. Успокойся!

— О чём? — спросил Сява, раскладывая на столе ломти хлеба.

Поправляя воротник, Жила ударом ноги выбил табурет из-под паренька. Тот врезался подбородком в край стола, с гулким стуком свалился на пол и ящерицей юркнул в сторону.

— Каждая пипетка мнит себя клизмой, — проворчал Жила и расположился на освободившемся сиденье.

— Сдурел? — возмутился Хирург.

— Не встревай, Айболит. Двое в драку, третий в сраку. Слышал такое?

— Удар исподтишка ты называешь дракой?

— Не лезь, говорю! — рявкнул Жила.

Хирург порылся в лежащей на столе аптечке, присел на корточки перед Сявой и начал обрабатывать рану на рассечённом подбородке. Максим прижал ладонь к виску. Вот она, ситуация, — не знаешь, что с тобой произойдёт в следующую секунду. Спать нельзя.

Вспоров ножиком вакуумную упаковку, Жила подцепил ногтем верхний шматок копчёной колбасы, положил на хлеб, сверху накрыл кусочком сыра:

— Нам всем вместе нельзя идти на охотничью заимку. Надо смотаться в разведку. Что скажешь, Бузук?

— Кто пойдёт?

— Твой дружок, разумеется. И я. Прошвырнёмся, всё проверим. Туда — через болота. Обратно — в обход. Гляну, какая дорога безопаснее. За день обернёмся.

— Мы же решили не разделяться.

— Сам подумай. Рисковое это дело — идти толпой непонятно куда и непонятно с кем.

Бузук почесал нос:

— Опасно, согласен. С дружком пойду я, а вы здесь подождёте.

— Не-е-е-е, Бузук, — возразил Жила. — Ты еле плетёшься.

— Так это не проблема. Благодаря тебе, дружок тоже не бегун.

— Кто тебя защитит, если кровь ему в мозги ударит?

— Хрипатый и Гвоздь, — без раздумий выпалил Бузук. — А ещё мы возьмём с собой Хирурга. Вдруг дружку станет плохо.

— И я пойду, — откликнулся Сява, приглаживая пальцем лейкопластырь на подбородке.

Бузук хитро прищурился:

— При одном условии. Я отдам тебе кроссовки, а ты вернёшь мне мою обувку.

Сява расплылся в улыбке:

— Я ж для тебя, Бузук, всё, что хочешь, сделаю.

— Я бы и Шнобеля взял, — вставил Гвоздь, складывая в рюкзак оставшуюся провизию. — Если наткнёмся на деревню, он у любого мальчишки еду выклянчит.

— Согласен, — кивнул Бузук. — На рассвете выходим.

Не проявляя эмоций, Жила вытер лезвие ножика о рукав кофты и отдал Бузуку:

— Ну что, давайте рубанём?

Еды и правда было на один зуб. Одного человека. Пересилив себя, Максим глотнул свою порцию и не почувствовал ни запаха, ни вкуса. Зато братки пережёвывали пайку тщательно и долго, чтобы обмануть желудок. Посасывая тонкий шматок копчёной колбасы, Бузук кидал Шнобелю то ломтик хлеба, то кусочек сыра. Тот с ловкостью хорошо выдрессированной собаки ловил их на лету и при этом не отходил от порога. Причмокивая губами, Гвоздь заталкивал в рюкзак фонарик, аптечку, ракетницу. Сява сметал со стола крошки в ладонь и отправлял в рот. Усердно работая челюстями, Хирург смотрел в просвет между досками на окне. Облизывая пальцы, Жила глядел из-под насупленных бровей, как Хрипатый, ни у кого не спросив разрешения, заряжает ружье.

— Кофе сейчас выпьем или на утро оставим? — поинтересовался Гвоздь.

Бузук вытащил из кармана зажигалку и пачку сигарет:

— На утро.

Шнобель похлопал себя по бёдрам:

— Можно мне попить?

Гвоздь засунул термос в рюкзак и взял со стола фляжку:

— А коньяк? Может, хряпнем по напёрстку?

— Хряпнем, если ночью замёрзнем.

— Лады.

Бузук отломал от сигареты фильтр и закурил:

— Всё сложил?

— Кажись, всё, — отозвался Гвоздь, затягивая ремешки. На всякий случай заглянул под стол. — Всё.

— А верёвку?

— Я привязал её к колодцу, — поспешил ответить Сява. — Всё равно идти по воду. Потом отвяжу.

— Можно мне попить? — чуть громче повторил Шнобель.

Бузук выпустил в потолок струю дыма:

— Какой, однако, длинный вечер.

Хирург зябко поёжился, отошёл от окна и встал рядом с Максимом:

— Похолодало. Может, всё-таки возьмёшь мою куртку?

Максим покачал головой:

— Не возьму.

Сделав несколько затяжек, Бузук отдал сигарету Гвоздю и сложил руки на столе:

— Давайте решать, как будете дежурить ночью.

Жила бросил взгляд на Хрипатого:

— У кого ружьё, тот и стоит на стрёме.

— Ты чем-то не доволен, Жила? — спросил Бузук.

— Мне не нравится, что оно заряжено. Мы условились идти без шума.

— А мне кажется, ты не доволен, что ружьё у Хрипатого. Начнём с того, что это его трофей. И он умеет с ним обращаться. Я лично никогда не стрелял из охотничьего ружья. А ты?

— Дело нехитрое, — упирался Жила. — Снял с предохранителя, нажал на спусковой крючок.

— У Хрипатого железная выдержка и зоркий глаз, чего не могу сказать о тебе.

— Ты меня плохо знаешь, Бузук.

— Ну что ж, тогда забери у него ружьё.

Делая вид, что разговор его не касается, Хрипатый продолжал что-то перемалывать челюстями и щёлкал на ремне карабинами, проверяя исправность. Жила взял протянутую Гвоздём сигарету и глубоко затянулся, размышляя, как выкрутиться из щекотливой ситуации. Драться с Хрипатым не хотелось, да и ружьё заряжено. И пойти на попятную Жила не мог. Он скорее сдохнет, чем позволит браткам думать о нём как о слабаке и трусе.

— Какого хрена? — воскликнул Сява.

Занятые разборками зэки выпустили из поля зрения Шнобеля. Он застыл со стаканом в руке, не успев окунуть его в бадью.

— Хочу пить, — прозвучал дребезжащий голос.

Жила отдал сигарету Сяве и поднялся с табурета.

Шнобель попятился, потрясая перед собой руками:

— Я ничего не трогал. Клянусь. Только стаканчик. — И, получив удар ногой в живот, отлетел к стене.

Подскочив к нему, Жила вмазал ботинком по голове, как по мячу.

— Ты что делаешь? — вскричал Максим.

В Жилу словно вселился бес. Он безостановочно пинал Шнобеля, а тот крутился на полу волчком и верещал, прикрывая лицо руками.

Максим вцепился Жиле в рукав кофты:

— Прекрати! — И наклонился, намереваясь помочь Шнобелю встать.

Хирург обхватил его сзади за плечи:

— Он опущенный! К нему нельзя прикасаться! — И потащил Максима в сторону.

Не выпуская кофту из пальцев, Максим притянул Жилу к себе и проорал в пышущее злобой лицо:

— Струсил биться с Хрипатым и решил отыграться на самом слабом?

Кулак Жилы врезался ему в солнечное сплетение. Максим согнулся пополам и закашлялся.

— Дружка не трожь! — гаркнул Бузук.

Глядя на залитый кровью пол, Максим прохрипел:

— Вы не люди. Вы звери.

Шнобель поднялся на четвереньки и, постанывая, пополз к двери. Жила обрушил ногу ему на спину: