Том 6. Под солнцем тропиков. День Ромэна

6. Бамбар-биу расправляется с ист-элисским чудовищем

В строгой шестигранной гостиной из порфира и диорита, с паркетом, ясным как поверхность заснувшего озера, с пятью венецианскими окнами, полузавешенными мягкой серебристо-атласной тканью, стоял полумрак, когда юркий метис-камердинер ввел сюда высокородных индийских гостей. Впрочем, он сейчас же щелкнул штепселем, и матовый сильный свет электрического плафона залил комнату.

– Прошу вас, сэр, подождать, – почтительно произнес он и, попирая собственное отражение в паркете, выпорхнул из гостиной.

Раджа Гиркавата-Сирдар-Синг подскочил к венецианскому окну с ухваткой гориллы и быстро окинул взглядом потемневшую улицу, затем одним поворотом позолоченной рукоятки в нише стены закрыл все окна тяжелыми шторами и величавой походкой вернулся к своему креслу.

– Господин просит господ посетителей пройти в его кабинет, – доложил вернувшийся камердинер.

Раджа поправил манжеты и крахмальную грудь, бойскаут, его сын, подтянул штанишки, после чего оба они проследовали в кабинет, дверь в который им указал камердинер.

За письменным столом опарой в квашне бухла в кресле фигура; перед ней высокий поджарый раджа выглядел тощей селедкой, бойкий же сынишка его казался просто воробушком.

На оплывшем в три подбородка лице фигуры выбрит был последний волосок, скудная белесая растительность украшала брови, отсутствие всякой растительности уподобляло голову ее парикмахерской болванке, нос висел ноздреватой губкой, через круглые дырочки в жиру глядели красные моргалки. Когда фигура встала для приветствия, показывая свой серый шелковый халат с отворотами из лазурного шелка и с золотыми пряжками на лазурном поясе, ростом она не превысила знатного гостя, но необъятная ширина ее плеч, груди и тряского живота делала этот рост чудовищным.

Поднявшись, она раскатилась в громах:

– Чем… могу… служить… господам?.. – и, отвернувшись, ощупала рукой кресло, чтобы сесть.

Перед ответом раджа сдернул с себя бороду и усы и вынул два револьвера:

– Мистер Брумлей, имею честь…

Это был он, Брумлей, австралийское чудовище, душитель чернокожих дикарей, отпрыск знаменитого «Чарли кому-то крышка».

При виде двух черных кружочков, двух дырявых глаз смерти, он мало изменился в лице, совсем не изменился в лице, если не считать тонкой саркастической усмешки, чуть тронувшей негрские его губы.

– Дальше? – предложил он. – Милейший Бамбар, продолжайте дальше. Кажется, я попал впросак: несомненно, вы перерезали звонковые провода?

– Перерезал, – сухо отвечал Бамбар, – не трудитесь давить кнопку звонка, примите руку из-под стола и положите ее на стол. Так.

– Ваше славное потомство? – кивнул Брумлей на Петьку, с готовностью выполняя требование Бамбар-биу.

– Мое потомство, – отвечал Бамбар-биу и затем по-русски: – Петух, извлеки свою игрушку и направь ее на мистера Брумлея. Я не убью этой жирной гадины, не бойся.

– Пишите, мистер Брумлей, и скорей: мне еще одно дело предстоит, пишите дарственную запись для Урабунна на ту землю, что вы забрали у него;

– С охотой. Диктуйте. Ведь вы юрист, кажется?.. Странный револьверчик у вашего потомства: пугач, что ли?

Брумлей пододвинул локтем блокнот и вооружился пером. Он вздрогнул, когда треснул пересохший паркет сзади него, но тотчас улыбнулся, качнув головой, и глаза его, перегруженные апоплексической кровью, заструили привычную иронию.

Сухим, как треск паркета, и бесстрастным голосом крючкотвора Бамбар-биу продиктовал текст дарственной записи и, не ограничившись этим, аналогичное распоряжение заставил написать к мельбурнскому нотариусу Брумлея.

– Теперь позвоните, сэр, – сказал он, когда Брумлей усердно оттискивал личную печать на обоих документах.

– У вас милые шутки, – весело отозвался Брумлей, не прерывая увлекательного своего занятия.

Бамбар-биу стал вдруг ласковым и заискивающим:

– Могут ли быть шутки между нами, дорогой сэр? Я перерезал звонок, который ведет к швейцару и который означает «беги за полицией», а не к камердинеру… Чтобы вы не подумали, что я вас мистифицирую, скажу: пуговка этого звоночка пристроена к задку вашего кресла…

На лицо Брумлея медленно наползли сумерки, он задышал часто и возразил срывающимся голосом:

– Но я уже звонил к камердинеру.

– Ничего. Позвоните еще раз.

С растерянным и недоверчивым видом Брумлей опустил руку под стол. Через полминуты вошел в кабинет метис-камердинер.

– Бобби, – сказал Бамбар-биу, не оборачиваясь к нему, – возьмите со стола письмо и передайте его швейцару. Пусть сейчас же сходит на почтамт и отправит его по адресу.

– Хорошо, Бамбар, – отвечал камердинер, взяв письмо и собираясь уходить без признака удивления от трех револьверов, устремленных на его господина.

– Подождите, Бобби. Отпустите швейцара до завтра. Посплетничайте ему на нас, что мы занялись с хозяином пьянкой и пропьянствуем всю ночь. Сами же вы останьтесь в швейцарской за швейцара. Никого не принимать.

Бобби ушел, провожаемый остекленевшим взором Брумлея.

– Это еще не все, – любезно предупредил хозяина. Бамбар-биу. – Я обещал некоторым темнокожим дурачкам, которых вы любите… эксплуатировать, что завтра область Ковровых Змей будет очищена от ваших овечек. Надо известить об этом вашего приказчика… ну, скажем, по радио…

– Скажите мне одно, – вдруг прохрипел Брумлей, – вы убьете меня сегодня?

– Никак нет, – Бамбар-биу сверкнул голубыми глазами и сделал обаятельную улыбку, – я буду глупцом, если убью вас. Поднимется возня, и, пожалуй, еще вздумают аннулировать наши сегодняшние совместные распоряжения. Даю вам честное слово коммуниста, вы останетесь жить.

– Я вам верю, – прохрипел Брумлей.

Услышав в монологе анархиста слово «коммунист», которое на всех языках одинаково, Петька вспомнил разоблачения австралийских пионеров.

– Бамбар, – насупившись, сказал он, – пожалуйста, не выдавай себя за коммуниста. Это неправда.

– Ха-ха-ха. С каких это пор, Петух, ты стал понимать английский язык? Но я и не говорил ничего подобного.

Петька пробурчал про себя что-то, но бывшему другу своему на этот раз не поверил.

Снова голос анархиста стал сухим и жестким:

– Мистер Брумлей, как зовут вашего приказчика?

– Мартин Оверлонг, – не смигнув под колким взглядом Бамбар-биу, отвечал тот.

– Великолепно. Вы сейчас вызовете его и передадите ему свое распоряжение.

– Можно? – Брумлей показал, что он хочет извлечь свое грузное тело из кресла.

– Пожалуйста, – Бамбар-биу поднялся одновременно с ним.

– Петя, иди с нами и следи зорко. Мы сейчас будем разговаривать с приказчиком мистера Брумлея, тем, что остался в долине Ковровых Змей.

Радио-передаточный и радио-приемный аппарат находились тут же, в углу обширного кабинета. Под контролем оружия Брумлей привел и тот и другой в рабочее состояние, потом, обернувшись, грубовато спросил:

– Что передавать?

Бамбар-биу обратился к пионеру:

– Ты как-то хвастал, что знаешь радио-дело. Я в нем – ни бельмеса. Скажи: он все правильно сделал?

– Нет, Бамбар, – отвечал Петька, следивший ревнивым оком за манипуляциями овцевода-капиталиста с двумя роскошными шестиламповыми аппаратами. – Можно сказать, он ничего не сделал.

– Так сделай ты.

Брумлей позеленел, когда увидел, что его уловка не удалась. Петька верной привычной рукой (не он ли организовал радио-кружок у себя в отряде?) отключил антенны от земли – они стояли на грозовом переключателе, проверил заземление и пустил ток в лампочки.

– Все готово, – сказал он, – только я не знаю, на какой волне он обычно разговаривает.

– Ну, уж этого и я не знаю. Ты спец, ты и мерекай.

– Я думаю, что та волна, на которую сейчас настроена антенна, и есть эта волна, – догадался Петька. Бамбар-биу удовлетворился этим.

– Мистер Брумлей, – сурово сказал он, – передайте своему приказчику, чтоб завтра утром он перегнал стада с земли Ковровых Змей на какую вам будет угодно землю. Позвольте… Передавать вы будете не Мартину Оверлонгу, а Тому Следжу, потому что Мартин Оверлонг – это мэр Ист-Элиса (вы немного ошиблись), а Том Следж – ваш приказчик, его документы у меня в кармане. Ясно?

– Да уж еще бы…

Брумлей стал перед микрофоном и подряд несколько раз прокричал…

– Алло, алло, алло… Том Следж. Том Следж. Том Следж… Говорит Якоб Брумлей. Слушайте, слушайте, слушайте.

Вскоре в рупоре телефона послышались Петьке знакомые звуки, будто рвал кто бумажную ткань. Затем искаженный усилителями голос прокартавил оттуда:

– Следж у аппарата. Следж слушает. Что угодно мистеру Якобу?

Тогда, косясь на дырочки маузеров, Брумлей отдал в микрофон приказ перегнать стада завтра на рассвете через перевал в город. Когда голос в рупоре выразил на этот счет сомнение, Брумлей буркнул ему «коммерческая операция».

– Больше половины овец падет за дорогу, уважаемый громила, – сумрачно доложил он, дождавшись из рупора подтверждения о хорошей слышимости приказа.

– От этого вы не разоритесь, уважаемый мешок с деньгами.

Они вернулись к столу, и Бамбар-биу, язвязь улыбками, попросил упавшего духом хозяина позвонить в швейцарскую.

– В швейцарскую? – недоверчиво переспросил тот.

– Да. В швейцарскую. Мистер Брумлей солгал мне о фамилии приказчика, я ему солгал о звонке: звонок прекрасно действует.

– Ну-ну, – только и выговорил хозяин, нажимая кнопку звонка.

– Бобби, – сказал Бамбар-биу явившемуся камердинеру, – вы сейчас получите свое жалованье и наградные к нему в размере 500 долларов – кажется, вы нуждались именно в этой сумме? Получив, ждите нас в швейцарской… Сэр, будьте добры раскошелиться…

– Но это же грабеж! Форменный грабеж! – вскричал Брумлей, окрашиваясь апоплексической кровью до макушки, – не дам ни копейки.

– Тогда я возьму назад свое слово и вместо пятисот долларов заберу все.

Трясущимися руками Брумлей открыл письменный стол, достал бумажник и отсчитал 50 долларов жалованья и 500 «наградных».

– Видит бог, – простонал он, – вы меня разоряете, – и неловким движением постарался скрыть внутренность туго набитого бумажника.

Петька, все время сидевший молча, вдруг крякнул и заговорил, – заговорил на языке Урабунна:

– Брумлей понимат Урабунна?

– Так-так, – насторожился тот, – понимаю.

– Так-так, – насторожился и Бамбар, – что-то ляпнет мой способный сынишка…

Способный сынишка ляпнул:

– Бамбар-биу не есть коммунист. Коммунисты не занимаются озорством. Бамбар-биу анархист… с разбойной повадкой.

– Заткнись, Пе-тух! – словно поп с амвона, возгласил анархист.

– Заткнись сам! – ощетинился Петька, покраснел и, растеряв в гневе все урабуннские слова, выпалил по-русски:

– Головотяп.

Брумлей с интересом следил за их препирательством, но Бамбар-биу, сжав челюсти, оборвал круто:

– О головотяпстве поговорим после. Сейчас ты подстрелишь Брумлея, чтобы обезвредить его на три часа.

– Как бы не так. Стану я руки марать.

– Пионер. Не заставляй меня дырявить эту тушу револьверными пулями. Живо…

Петька засопел и выстрелил. Брумлей, чаявший крупной ссоры между анархистом и «сыном» анархиста, сразу оплыл в кресле, свесив голову набок и опустив синюшные веки на синюшные щеки.