Миланский вокзал

45 часов с момента исчезновения

Музыка разносилась по квартире с такой оглушительной громкостью, что перекрывала стук метлы, которой сосед снизу бил в потолок. На журнальном столике и на полу перед Рикардо стояли несколько банок пива, бутылка вина и виски, и даже кружка отвратительно сладкого росолио[32], оставшегося от Аличе. Меццанотте выпил до последней капли все спиртное, что было в доме, и теперь, мертвецки пьяный, созерцал мрачный пейзаж собственной разрушающейся жизни.

Вентури не скрывал, что его увольнение из полиции – лишь вопрос времени. Рикардо играл с огнем и в итоге обжегся. Все, что он построил за последние четыре с половиной года, пошло прахом, и даже если б Меццанотте захотел, повернуть назад было уже невозможно, он разрушил за собой все мосты. Что с ним будет? Никогда еще будущее не казалось ему таким черным, как сейчас, – тяжелым, непроницаемым занавесом. Рикардо мог рассчитывать только на одно: даже если каким-то образом удастся собрать все воедино, ему придется вечно жить с угрызениями совести из-за того, что он не смог спасти Лауру, которая в этот самый момент должна была находиться где-то в подземелье вокзала, одинокая и покинутая всеми, во власти безумца.

Грохот музыки не мешал ему продолжать слышать ее крики, так же как похмелье не смогло искоренить из его сознания образы Призрака, убивающего Лауру при помощи мачете, – его бледное, костлявое лицо было забрызгано ее кровью. Если б эти удары были настоящими и предназначались ему, Рикардо, он и тогда не испытывал бы таких мучений.

Позже он не смог бы сказать, что побудило его сделать это, – когда его взгляд упал на висящий на спинке стула пакет, из которого торчал уголок красной папки, взятой им в офисе несколько часов назад, протянуть руку и взять ее. Любопытство, сила привычки или простое желание найти что-то, чем можно отвлечься хотя бы на несколько минут… Рикардо, конечно, не ожидал, что в ней окажется особенно интересный материал; другие дела, которые Фумагалли помог ему обнаружить, оказались бесполезными для расследования.

Он принялся изучать содержимое папки. Внезапно его глаза округлились, словно он не мог поверить в то, что только что прочитал. Рикардо поспешно вернулся к первой странице, зажмурился, чтобы лучше сосредоточиться, затем раскрыл глаза и начал читать снова, более тщательно. Вскоре после этого он опять остановился, энергично растирая лицо руками. Ничего не получается, он слишком пьян. Ему нужно прочистить мозги, причем в срочном порядке…

К счастью, за годы выступлений в группе «Иктус» Меццанотте приобрел некоторый опыт в этом деле. Не раз ему приходилось брать себя в руки, чтобы смочь выйти на сцену, и он разработал свой собственный жестокий, но эффективный метод быстрого снятия похмелья.

Пункт первый – избавиться от спиртного в организме. Затащив себя в ванную, Рикардо наклонился над унитазом и засунул два пальца себе в горло. Кислый поток алкоголя, смешанного с желудочным соком, хлынул наружу. Его рвало, он кашлял и отплевывался, пока рвотные позывы не утихли.

Пункт второй – обезвоживание. Весь в поту, с горящим горлом, Меццанотте прошел на кухню, открыл холодильник и достал упаковку апельсинового сока. Дата, проставленная на коробке, указывала на то, что срок годности истек два дня назад, но что с того, у него не было ничего другого. Он заставил себя проглотить весь сок, чтобы восполнить потерянную жидкость и снизить концентрацию алкоголя в организме.

Пункт третий – лечение. Рикардо достал из прикроватного ящика в спальне блистер аспирина и выпил три таблетки, чтобы заглушить мигрень, которая уже начала пульсировать в висках.

Результат: он по-прежнему чувствовал себя дерьмово, но голова уже не так сильно кружилась, и ум вновь обрел проблеск ясности.

Когда он выключил стереосистему, в течение нескольких минут можно было слышать эхо громкого стука соседа; затем наступила тишина. Меццанотте собрал досье, отнес его к обеденному столу и снова принялся читать. Это были записи о ходе расследования, которое велось девять лет назад.

13 октября 1994 года, около часа ночи, патруль «Полфера» спас железнодорожного рабочего по имени Марио Фабрис, у которого была кровоточащая рана на шее. Он утверждал, что был укушен кем-то, кто напал на него сзади, когда он выходил в конце своей смены из одного из служебных помещений вдоль западной стороны платформы. Фабрис не смог описать нападавшего, который скрылся, как только жертве удалось вырваться.

Расследование было поручено старшему железнодорожному инспектору Лучио Сконьямильо, которому тогда было 57 лет. Судя по количеству и объему служебных рапортов и протоколов в деле, он, должно быть, принял это дело близко к сердцу. Он также, должно быть, был единственным, кто хоть что-то делал, – судя по тому, как регулярно игнорировались его постоянные просьбы о выделении дополнительных средств и ресурсов на расследование.

Сначала Сконьямильо допросил железнодорожника, и сразу же появились первые странности. Нападавший не пытался его ограбить, и между ними не было настоящей потасовки. Он также не сказал ничего, что могло бы объяснить его поведение; точнее, не произнес ни единого слова. Хотя Фабрис не видел его лица, он был склонен исключить личные мотивы в его поступке. Он не мог вспомнить никого, кто разозлился бы на него до такой степени, что захотел бы причинить ему физический вред.

Что-то в этой истории не сходилось, поэтому старший инспектор незаметно провел расследование в отношении железнодорожника, но не нашел ничего, что могло бы вызвать сомнения в его версии событий. В вечер нападения Фабрис не был пьян, а психическими расстройствами отродясь не страдал. На работе его любили, у него не было долгов или тайных связей, которые могли бы вызвать ревность мужа или бойфренда.

Все указывало на то, что выбор злоумышленника был случайным, и, насколько бы это ни было странным, казалось, что целью нападавшего было именно лишь укусить его.

Пытаясь разобраться в ситуации, Сконьямильо начал ходить по вокзалу и задавать вопросы. Он прослужил там несколько лет и знал его вдоль и поперек. Или, по крайней мере, он так думал. Пока полицейский ограничивался разговорами с железнодорожниками и другими работниками вокзала, результатов не было, но как только он расширил круг допрашиваемых, включив в него многочисленных бродяг и бездомных, которые в то время уже обитали на вокзале, все изменилось. Не сразу, но выяснилось, что нападение не было единичным случаем. В предыдущие недели произошло несколько подобных инцидентов. Насколько мог установить Сконьямильо, по меньшей мере дюжина наркоманов и бездомных были жестоко искусаны. Никому не пришло в голову выдвигать обвинения, хотя несколько человек получили настолько серьезные травмы, что оказались в отделении «скорой помощи». Все нападения происходили ночью в пределах территории вокзала, и всегда одним и тем же человеком, который, по словам некоторых, не только кусал своих жертв в шею, но и пытался высосать их кровь, за что люди на вокзале уже дали ему прозвище Вампир.

Собрав воедино различные показания, во многих случаях путаные и противоречивые, старший инспектор тем не менее сумел составить довольно точный портрет нападавшего.

Хотя на первый взгляд это дело не имело никакого отношения к его расследованию, с самого начала где-то в голове Меццанотте зазвенел маленький тревожный колокольчик. Однако только когда он прочитал описание Вампира, его словно током ударило: от тридцати до сорока лет, одет в потрепанный черный плащ, высокий и худой, очень бледный, с белыми волосами и большими выпуклыми глазами. Несомненно, подозреваемый старшего инспектора Сконьямильо и его подозреваемый были одним и тем же человеком.

Методы работы Вампира не совпадали с методами работы Призрака и, казалось, не имели никакой связи с ритуалами воду, но при ближайшем рассмотрении обнаружилась по крайней мере одна точка соприкосновения: решающая роль крови. Вампир нападал на людей, чтобы выпить их кровь; Призрак похищал животных и людей, чтобы предложить их кровь древнему африканскому божеству.

Сконьямильо приступил к охоте, но ему пришлось примириться с еще одной особенностью, которая была присуща Вампиру и Призраку: неуловимостью. Казалось, тот обладал способностью появляться, как по волшебству, в любой точке вокзала, а затем бесследно исчезать, и хотя его часто там замечали, никто не имел ни малейшего представления о том, кто он такой.

Несмотря на то что старший инспектор задействовал своих информаторов, тратил долгие часы на ночные засады, продолжал допрашивать всех, кто мог что-то видеть или слышать, проводил многочисленные патрули и проверки, проходили дни, а он ни на шаг не приблизился к своему подозреваемому. Тем временем произошли другие нападения, и среди обездоленных обитателей Центрального вокзала начал распространяться страх, подогреваемый причудливыми и неправдоподобными историями, возникавшими вокруг появлений Вампира и передававшимися из уст в уста. Были те, кто утверждал, что он обладает способностью становиться невидимым и проходить сквозь стены, те, кто клялся, что видел, как тот улетел, превратившись в летучую мышь, и те, кто был уверен, что Вампир высасывает души своих жертв вместе с их кровью. Все чаще вокруг можно было увидеть наркоманов и бродяг с чесночными ожерельями или распятиями на шее.

Как и в случае с Меццанотте и Призраком, в какой-то момент старший инспектор пришел к выводу, что Вампир скрывается в обширных подземных ходах вокзала, которые уже толком не использовались и фактически находились вне юрисдикции патрулей «Полфера», заходивших туда только в исключительных случаях. Однако его просьбы обыскать их с достаточным количеством людей остались без внимания, несмотря на то что Сконьямильо выражал опасение, что рано или поздно там кто-нибудь погибнет. Эту историю Меццанотте уже пережил. Он без труда представил себе отсутствие интереса со стороны его руководства: в конце концов, это был всего лишь какой-то душевнобольной, пристающий к кучке нищих, и если б не исключение в виде нападения на железнодорожника, расследование, вероятно, даже не началось бы.

Несмотря ни на что, Сконьямильо не сдавался и продолжал упорно копать. К этому времени он перешел тот предел, за которым стремление раскрыть дело переходит в одержимость. В своих последних отчетах, среди прочего, старший инспектор рассуждал – не объясняя причины – о возможной связи этих событий с экспоненциальным ростом краж со складов, расположенных под землей на территории вокзала, зафиксированным в последние годы. У Меццанотте сложилось впечатление, что Сконьямильо докладывает не все, как будто исследует версию, которой не доверяет или еще не готов сообщить о ней начальству.

Потом что-то произошло. Расследование перешло в другие руки. С тех пор подпись, которая появлялась внизу следственных документов, больше не принадлежала старшему инспектору. Очевидно, чиновник, занимавший в то время пост комиссара Далмассо, распорядился заменить Сконьямильо. Судя по гораздо более редким и скудным протоколам, его преемник отнесся к этому вопросу не так серьезно. Расследование затянулось, не принеся никаких результатов, пока через несколько месяцев дело не было сдано в архив – отчасти потому, что за это время Вампир перестал нападать.