Миланский вокзал

Эпилог

С равномерно серого неба падал мелкий дождь, который, казалось, в любой момент мог превратиться в снег. Засунув руки в карманы своего пальто и подняв воротник, Меццанотте спешил к колоннам, окаймлявшим заброшенный погрузочный док вдоль восточного крыла электростанции, прямо под одним из двух крылатых львов, мрачно контролировавших железнодорожные перевозки, неподалеку от скамейки, где он нашел безжизненное тело Шизика. Ледяной порыв ветра сорвал с его губ облачко пара, когда он назвал свое имя. Убедившись, что оно есть в списке, двое парней, стоявших перед металлической дверью, пропустили его.

Он не ступал в чрево вокзала с момента драматических событий семимесячной давности. Его встретил грохот поезда над головой, настолько громкий, что Рикардо почувствовал, как вибрирует воздух вокруг него. Хотя все было освещено и убрано по случаю праздника, подземный грузовой двор не утратил своей мрачной и зловещей атмосферы. Молодая хостес направила его к назначенному месту среди десятков стульев, уже почти полностью занятых, расставленных посреди массивных бетонных колонн перед сценой, на которой восседали представители власти. Позади этого импровизированного зрительного зала гостей ждал длинный накрытый стол с угощением, которое должно было последовать за церемонией. В человеке, выступавшем с небольшой трибуны в центре сцены, Меццанотте узнал мэра. Тот подчеркивал важность своей речи в день, посвященный памяти жертв Холокоста, о предстоящем начале работ по строительству мемориала в том месте, откуда сотни и сотни евреев были угнаны в нацистские лагеря во время войны. Это место, ставшее ареной одного из самых мрачных событий в истории города, будет постоянным напоминанием об ужасах прошлого, чтобы предотвратить их повторение в будущем.

Проходя на свое место и извиняясь перед уже сидящими людьми, Рикардо искал Лауру. Наконец он увидел ее в первом ряду; она шептала что-то на ухо пожилой женщине с короткими серебристыми волосами. Меццанотте предпочел бы находиться рядом с ней в этот день, но чувствовал, что ему там не место, а вот Лаура должна быть среди почетных гостей: это ее день, ибо именно она сделала его возможным. Ее вклад в проект, над которым уже некоторое время работали различные организации и ассоциации, ища средства на его реализацию, на самом деле оказался решающим: она убедила отца не только вложить туда свои деньги, но и помочь ей привлечь других спонсоров. Взамен Лаура без объяснений потребовала лишь одно: чтобы рядом с именами всех депортированных, которые будут выгравированы на стене мемориала, было включено имя того, кого нет ни в списках ИСЕС, ни где-либо еще; в конце концов, имен было так много, что никто не заметил бы рядом с именами Амоса и Лии оскорбительного присутствия Адама Фелнера. Несмотря на все, что он сделал с ней. Исследуя его эмоции, Лаура поняла, что Призрак сам по себе не был злым. В каком-то смысле его также следует считать косвенной жертвой нацистских преследований, и он заслуживает того, чтобы его помнили наряду с родителями.

Меццанотте снял пальто и сел на свое место. Его толстый, грубый шерстяной джемпер, возможно, не очень хорошо смотрелся среди элегантных костюмов большинства зрителей, но он согревал его, и Рикардо не сомневался, что в этой сырой холодной пещере не один человек ему завидовал.

С тех пор как инспектор вернулся на службу в убойный отдел, к его облегчению, он больше не был обязан носить форму. Это была одна из вещей, которые изменились в его жизни за последнее время, и даже не главная. С той безумной ночи крови и смерти в июле прошлого года произошло довольно много событий.

Часы, последовавшие после самоубийства Вентури, выдались нервными и беспокойными. Полицейские и карабинеры, пожарные машины и кареты «скорой помощи» продолжали прибывать к участку – столько последовало сообщений от жителей района, которые были разбужены среди ночи грохотом, потрясшим землю, разбившим стекла некоторых окон и включившим сигнализацию на машинах. Как и несколькими неделями ранее, когда вышел из подземелий вместе с Лаурой, Меццанотте снова был доставлен в полицейский участок под вой сирен и заперт в комнате для допросов.

На этот раз он пробыл там сорок восемь часов подряд, находясь в состоянии некоего лимба, ожидая, пока кто-нибудь разберется в ситуации и решит, что с ним делать, вынужденный до тошноты повторять свою версию событий следователям, появлявшимся перед ним, а затем уходившим, недоуменно качая головой. Формально он не был арестован, но ему дали понять, что он не уйдет, пока его положение не будет определено. Его также спросили, хочет ли он воспользоваться услугами адвоката, но Рикардо отказался.

На руках у полиции оказались заместитель квестора, который был размазан по полу билетного зала, начальник местного отделения железнодорожной полиции, пойманный при попытке скрыться как вор, и, прежде всего, таинственные взрывы под вокзалом, приведшие к нескольким смертям и неизвестному числу пропавших без вести среди агентов вокзального отделения. К этому следовало добавить два трупа и одного агента «Полфера», прикованного наручниками к раковине, найденных в развалинах старой фабрики «Инноченти».

И в центре этой неописуемой неразберихи был он, Рикардо Меццанотте, единственный, кто, по-видимому, мог объяснить, что, черт возьми, произошло. Вот только его история, как он сам понял, рассказывая ее, во многих отношениях звучала абсурдно и неправдоподобно.

Однако мало-помалу начали поступать первые данные, полученные как в ходе осмотра места преступления, так и в результате допросов основных свидетелей, включая Лауру, Минетти и Нину Спада на больничной койке.

Контуры картины были тщательно очерчены, но проявились во всей своей шокирующей ясности только после того, как Колелла и Далмассо, подвергнутые многочасовому допросу третьей степени, дали первые признательные показания. Они надеялись заслужить более мягкие приговоры, но несколько лет тюрьмы им были гарантированы.

Тем не менее потребовались недели, чтобы окончательно распутать этот клубок и пролить свет на все аспекты дела. Ванесса Фабиани, знавшая о секретах Вентури больше, чем кто-либо другой, оказала следствию неоценимую помощь. Через несколько дней после того, как стало известно о смерти заместителя квестора, она сдалась следователям, предложив им ценное сотрудничество в обмен на гарантию, что ее не обвинят в соучастии. Да, она нашла способ избежать наказания… Некоторые факты, прояснившиеся с помощью Ванессы, ошеломили даже Меццанотте. Он был убежден, что расследование, проведенное помощником прокурора Требески после его жалобы, не было достаточно глубоким и что скрытый главарь коррумпированной полицейской банды все еще не найден, – но ему никогда не приходило в голову подозрение, что приказы из тени может отдавать сам Дарио Вентури. Во время первых слушаний в суде иллюзия, что босс вытащит их из неприятностей, испарилась, некоторые обвиняемые сделали заявления и признали свою вину. Другие готовились последовать их примеру. Требески заверила Меццанотте, что в этом случае процесс закончится быстро и наилучшим образом, и ему не придется снова давать показания в суде.

Скандал, как нетрудно догадаться, был грандиозным и на несколько недель занял первые полосы национальных газет. Тот факт, что коррупция в миланской полиции вышла далеко за рамки того, что уже было установлено в ходе расследования, вплоть до причастности одного из руководителей квестуры, виновного в чрезвычайно серьезных преступлениях, включая несколько убийств, в том числе легендарного комиссара полиции Меццанотте, не поддавался объяснению.

Квестор, кресло под которым шаталось с тех пор, как СМИ начали задаваться вопросом, как это он пригрел такую змею на своей груди, попытался смягчить последствия, усилив роль Меццанотте в установлении истины и возвысив его – особенно в силу фамилии – до символа возрождения и обновления полиции в русле старых добрых традиций. Здоровые силы корпуса сами способны выкорчевать гниль изнутри и так далее… Все это было сущей ерундой, по крайней мере для Меццанотте. Обычная история: суть против видимости, всегда в ущерб первому. По крайней мере, на этот раз это оказалось ему на руку.

Единственная сторона этой истории, которую властям удалось замолчать, была связана с Сынами Тени и существованием подземного поселка. Неоднократные попытки спасателей добраться до пещеры оказались тщетны; впрочем, обнародование новостей о гибели сотен людей, которые годами тайно жили под землей, было тем, без чего все с радостью обошлись бы. С этим было полностью согласно и руководство вокзала, опасавшееся, что ремонтные работы снова будут остановлены, если станет известно, что в их подземельях находится кельтский храм. В лаконичном коммюнике, выпущенном по этому поводу, серия взрывов, раздавшихся в ночь со 2 на 3 июля, была объяснена утечкой газа, в результате которой погибли несколько полицейских, участвовавших в операции по охране общественного порядка, и несколько бродяг, тела которых, к сожалению, обнаружить не удалось…

И вот Меццанотте снова оказался на пьедестале, прославляемый как герой; возможно, даже больше, чем после поимки серийного убийцы. Но он совсем не видел себя таким, по-прежнему чувствуя частичную ответственность за смерть Карадонны, жестокое избиение Нины, ранение Минетти и за то, что не смог предотвратить взрыв поселка вместе со всеми его жителями.

Однако одно, по крайней мере, ему удалось сделать: хотя на это ушли годы и цена была ужасающе высока, он наконец-то выполнил свое обещание восстановить справедливость по отношению к отцу, разоблачив тех, кто его убил.

Примирение с памятью будет долгим и трудным, но Рикардо не отчаивался и был уверен, что рано или поздно добьется этого. Он связался с одним из старых соратников отца и получил подтверждение, что Вентури не лгал. Тот добавил, что Меццанотте может быть спокоен: никто из тех, кто знал о той истории, никогда не нарушит молчания – они обещали комиссару; и в любом случае все они знают, что фашиста зарезал не он. Альберто Меццанотте не был хорошим отцом, а Рикардо не был хорошим сыном; они причинили друг другу боль, и немалую. Но так же как Рикардо – даже в самые тяжелые моменты своей жизни – не переставал любить его, теперь он был уверен, что отец тоже любил его. И хотя он узнал об этом только после его смерти, это все изменило. Пустота, в которую его вогнало еще в детстве чувство нелюбви отца, больше не казалась ему непреодолимой.

… Гром аплодисментов вернул Меццанотте на землю. После выступлений чиновников слово было предоставлено пожилой женщине, сидевшей рядом с Лаурой. Она встала и нерешительно поднялась по трем ступеням, ведущим к сцене. Ее звали Эстер Лиментани, и она была среди немногих оставшихся в живых после Холокоста миланцев. В этот день женщина впервые публично рассказывала историю своей депортации. Именно Лаура, познакомившаяся с ней во время поисков маленьких брата и сестры, убедила ее сделать это.

Оказавшись на трибуне, женщина была охвачена бурей эмоций, что побудило ее искать глазами поддержки девушки. Когда она начала говорить, ее голос, каким бы тонким он ни был, ясно и отчетливо звучал между бетонными стенами старой товарной станции.