Тень

XX

Почти одновременно с пожарными примчался из Чебернюка и Паша Егоров. И если все, глядя на дымящееся черное пепелище бывшего телятника, просто горевали, участковый уже продумывал, как ему вести расследование этого нового неожиданно свалившегося на его голову дела. А дело было нешуточное. В огне погибло не только здание телятника, но и 136 телят. Пожар был такой силы, что загасить его пожарные полностью так и не сумели. Старый сухой деревянный телятник сгорел как свеча. Хорошо еще, была безветренная погода и огонь не перекинулся на близлежащие дома.

Причину возникновения такого пожара и предстояло выяснить Егорову. Среди первых свидетелей происшедшего опять были старые знакомые — Иван Комаров и Парамон Зотов. Комаров, по его словам, ночью возвращался из Лыстэма от свояка и как раз подошел к ферме, когда загорелся телятник. Он побежал к правлению и начал стучать в рельс, поднимая людей. Потом принимал участие в тушении пожара, даже волосы на бороде опалил.

Зотов был одним из первых, кто услышал зов тревожного набата. Он, как оказалось, в эту ночь вообще не ложился спать, бесцельно ходил по улице, раздумывая о своей горькой судьбе. За ним на пожаре появились трактористы Поляков и Зайцев, которые ночевали на ферме. Раньше других прибежал из дома полуодетый Максим Березкин.

Вот с ними и предстоит в первую очередь поговорить Егорову. Больше не с кем. Если предположить, что поджог совершил кто-то посторонний, то теперь следов найти невозможно. Столько народу побывало на пожаре. Все затоптано кругом, залито водой. Да и для чего нужно было специально поджигать телятник? Скорее всего это несчастный случай, халатность и беспечность кого-то из своих. Нужно искать.

Осмотр пепелища показал, что огонь шел от входа. Обгорелые останки телят оказались в глубине хлева в одной куче. Видимо, они сбились вместе, спасаясь от огня, который двигался к ним, постепенно разгораясь и охватывая все больше и больше помещение. Значит, пожар начался не внутри здания, а снаружи. Возникает вопрос: почему он начался, откуда взялся огонь? Пожар сам собой возникнуть не мог. В ту ночь не было грозы. Правда, на ферме ночевали трактористы. Но они были в другом помещении, которое не горело. Значит, поджог. Эта версия правдоподобна тем более, что дружинники не смогли использовать имеющийся на ферме насос — пожарный рукав был разрезан в нескольких местах, и срезы выглядели свежими. Это Павел зафиксировал в протоколе, который подписали свидетели. Да и испорченный рукав Егоров приобщил к протоколу как вещественное доказательство. Тут вполне можно подумать об умышленных действиях.

Допросил Егоров и сторожа. Старик Мокеевич заснул дома после бани и ничего не знает. Разбудили его удары по рельсу. Он и прибежал на ферму позже других.

Некоторые надежды возлагал Егоров на показания трактористов, которые тогда ночевали на ферме. Это были его старые знакомые — Поляков и Зайцев, комбайнеры, допустившие аварию у моста. Но в горячее страдное время хорошего в общем-то комбайнера Валентина Полякова и его помощника от штурвала не отстранили. А теперь, после уборки, поставили комбайн на зимнюю стоянку, а ребят перевели на тракторы с условием, что они на вспашке зяби будут работать по две смены. Но у Полякова форсунка вышла из строя — трактор не тянет. И решили они поехать в деревню подремонтироваться. Зайцев свой трактор оставил на поле, сел в кабину к Полякову. Трактор подогнали к ферме, оставили двигатель работающим, хотели немного отдохнуть и взяться за ремонт. Прилегли на соломе, да усталость сморила. Проснулись от звона рельса, выбежали, но было уже поздно. Телятник пылал жарким пламенем, сгорел и трактор, оказавшийся почему-то у самой стены телятника.

Это все, что они смогли сказать. Егоров допытывался, может, курили они возле телятника, но трактористы в один голос отрицали это. Очень тревожил Егорова сгоревший трактор. Почему он оказался возле телятника с работающим мотором? На первый взгляд легко складывается впечатление, что трактор и стал причиной пожара. Стоял он стоял, а потом вдруг сам по себе взял и поехал. Такое бывает, когда транспортное средство оставляют без присмотра с включенным двигателем. Трактор мог подъехать к телятнику, упереться в стену, мотор мог заискрить от напряжения — вот и огонь. Значит, виноваты трактористы. По их недосмотру и возник пожар. А это уже дело подсудное. Убыток хозяйству причинен немалый. Но это все же одна из версий, ее прорабатывать нужно. Это несчастный случай. А если все-таки не случайный, а обдуманный поджог? Кому он сейчас на руку? По логике Комарову и Зотову, и именно они оказались первыми на пожаре. Совпадение? Может быть, а может быть и нет. Все нужно проверить, расследовать тщательно. Но когда всем заниматься бедному участковому? Дело Полины, дело брошенного «культурного пастбища», теперь вот пожар. Этот пожар может очень осложнить и другие дела.

«Кому он на руку? — размышлял Егоров. — Во-первых, Лаврову. Сразу же сделает выводы: еще одно ЧП на участке Егорова. Значит, не справляется участковый с делом, не контролирует ситуацию, не ведет профилактической работы. Много всего можно приписать и наговорить, особенно если есть такое желание. А у Лаврова оно есть. Поэтому нужно обязательно найти причину пожара, и как можно быстрее».

В логической цепочке имеющихся фактов Егоров выделил сознательную порчу пожарного рукава. Он еще раз тщательно осмотрел место, где стоял обычно пожарный насос, исследовал места пореза рукава, даже лупой пользовался, подобно Шерлоку Холмсу. На старом и грязном брезенте особенно четко и свежо белел внутренний срез. Павел знал, что, подвергнутый экспертизе, этот срез может помочь определить, каким режущим инструментом он был сделан. Заинтересовали Егорова и следы возле насоса. Их там было сравнительно немного, хотя все кругом было сильно затоптано. Видимо, пожарные подбежали к насосу, но воспользоваться им не смогли и больше уже там не топтали. Их следы с кусочками глинозема довольно отчетливо выделялись на чахлой травке, проросшей у стен фермы. Кроме них Егоров нашел и комочки совсем черной, перемешанной с дерном земли. Такую землю могли занести только из леса. Осталось решить, кто именно был в лесу в то время и потом появился у фермы...

Поработав на месте, участковый решил записать свои наблюдения. Удобнее всего было работать в небольшой комнате заведующего фермой Зотова, где был даже старый обшарпанный письменный стол. За ним Зотов закрывал наряды работникам фермы. Комната была открыта, и Павел расположился за столом.

Итак, трактористы. Вполне вероятно, если бы не отрезанный пожарный рукав. Могло быть возгорание от работающего трактора, но насос они уж точно портить бы не стали. Значит, эта версия неубедительна, хотя трактор учитывать нужно. Один трактор, без трактористов.

Остается земля из леса и экспертиза среза пожарного рукава. Скорее всего он мог быть разрезан обыкновенным ножом, вероятно складным, который всегда можно найти в кармане у сельского жителя. Егоров видел такие ножи у многих, у Зотова, например, у Комарова. Комаров, правда, предпочитает топор и владеет им мастерски, но и нож у него есть. Надо бы осмотреть их не откладывая.

Егоров аккуратно сложил свои, как их называют в милиции, «вещдоки» в полевую сумку и вышел из комнаты. Он решил найти Зотова и направился к его дому. Еще издали он заметил Парамона, выходящего из калитки.

— Парамон Степанович! — окликнул его Павел. — Подождите, поговорить надо!

— А я к вам и шел, — отозвался Парамон, — знаю, что вы в моем «кабинете» работаете. Подумал, может, понадобится что.

Парамон подошел к Егорову и остановился выжидающе.

— Да, возник один вопрос. Скажите, у вас нож есть?

— Нож? Какой нож? — испуганно прошептал Зотов.

— Да вы не пугайтесь. Обыкновенный складной нож, карманный.

— А, есть какой-то, но я засунул его куда-то, не помню сейчас.

— Ну что ж, может, поищем у вас, как вы говорите, в кабинете?

— Можно и поискать, если это так нужно, — согласился Парамон.

На ферме все было по-прежнему. Чернели обгорелые стены телятника, и только останки трактора уже убрали — колхозные слесари решили все стоящее пустить на запчасти. Егоров и Зотов вошли в кабинет, и первое, что бросилось Павлу в глаза, — это большой складной нож с деревянной ручкой, лежащий на краю стола возле каких-то старых пожелтевших бланков. Егоров недоуменно взял нож в руки. Неужели он мог не заметить его раньше? Лежит почти на виду, большой довольно. Странно все это. Егоров раскрыл нож. Тускло сверкнуло остро отточенное лезвие. Таким ножом можно было отхватить пожарный рукав одним махом.

— Ваш? — повернулся Егоров к Зотову.

Парамон повертел нож в руках, зачем-то потрогал большим пальцем лезвие.

— Кто знает, может, и мой. Помнится, завезли такие ножи как-то в наш магазин. Многие тогда купили. Хотя что-то уж очень острый этот нож. Я свой как купил, так и не точил ни разу, а этот — прямо как бритва.

— Ну, поищите тогда свой, — предложил Егоров. Парамон пошарил в столе, заглянул зачем-то даже под колченогую этажерку с какими-то книгами и газетами и беспомощно развел руками.

— Нету нигде, может, дома посмотреть?

— Посмотрите, прямо сейчас посмотрите, — настойчиво попросил Егоров. — Нож — это тоже улика, и очень важная.

Зотов вздрогнул от этих слов, хотел что-то возразить, но потом горестно махнул рукой и вышел из помещения. Егоров сел за стол и задумался. «Что же происходит? Откуда оказался здесь этот нож?» Павел теперь уже твердо был уверен, что перед уходом он этого ножа не видел. Да и зачем ему было бы идти к Зотову, если нож на месте. Именно о ноже Егоров и хотел узнать у Парамона. А Парамон нож не признает. Может, правду говорит, а может, скрывает что. Вдруг у него несколько этих ножей? Принесет сейчас другой, вот и разбирайся, где тут истина. Но если вдуматься, чего ему бояться, если не виноват он ни в чем? Может, кто-то хочет, чтобы Зотов выглядел виноватым. Двери-то не закрываются здесь. Можно зайти, что угодно принести или унести, это как заблагорассудится. Жаль, трогали они с Парамоном этот нож. Нужно было бы отпечатки пальцев снять. Но кто же знал, что нож этот чужой.

Дверь со скрипом открылась, и в комнату вошел Парамон Зотов. В руках у него был нож, точно такой же, как и на столе, с деревянной ручкой. Парамон протянул нож Егорову.

— Вот мой, дома был.

Егоров раскрыл нож. Видно было, что им уже давно не пользовались. Лезвие кое-где приржавело, и на нем хорошо была видна поверхностная заводская заточка. Таким ножом даже карандаш трудно заточить, не то что толстый брезентовый рукав перерезать. Пилить пришлось бы до утра этот рукав таким ножом.

— Чей же тогда нож лежит на вашем столе? — медленно спросил Егоров, кладя принесенный нож рядом с первым.

— Не знаю, — Парамон задумался, — у нас многие такие имеют, говорил я уже.

— А как чужой нож мог попасть на ваш стол? — продолжал Егоров.

— Не знаю, — с той же интонацией, что и раньше, повторил Парамон. — Ей-богу, не знаю.

Он поднял голову и пристально посмотрел на Павла.

— Не верите мне? На меня думаете? Меня подозреваете!