Тень

— Вот и хорошо. Пусть все остается на своих местах. Мое имущество в двух чемоданах помещается. Так что мебель ваша очень пригодится. — И опять улыбнулся.

Улыбка у него приветливая, беседа их проходила спокойно, доброжелательно, и Парамон почувствовал тогда даже облегчение, будто тяжесть с души снял. Так и ушел, успокоенный и умиротворенный.

Хорошее настроение не покидало Парамона до конца дня. А вечером, когда он лег в постель, иные мысли вдруг зародились в голове. Конечно же, участковый знал, кто пришел к нему, но ни слова не сказал о главном — исчезновении Полины. Так и закончили они свою встречу разговором о пустяках — ключах от дома, старой мебели в нем. Почему так получилось? Да, может, потому, что Егоров все-таки подозревает Зотова. Раз муж пропавшей сам не интересуется, как идут поиски, значит, не хочет говорить об этом, боится разговора и, следовательно, в чем-то виноват. Это умозаключение окончательно выбило Зотова из колеи. За ночь он так и не сомкнул глаз, мучительно раздумывая о том, что еще скрыл от него участковый и как поведет себя дальше.

Рано утром с тяжелой от бессонницы головой Зотов отправился на ферму. Подумал, что на работе отвлечется от своих горестных мыслей. Когда началась первая дойка, он решил зайти к Ивану Комарову — может, что дельное присоветует. Несмотря на ранний час, Иван был уже на ногах. Он с топором в руках стоял возле своего велосипеда. Такая необычная ситуация заставила Зотова, вопреки даже своим горестным мыслям, улыбнуться:

— Ты, что же, собрался топором велосипед чинить?

— Да нет, в порядке он. Собираюсь вот съездить в Чебернюк. Говорят, участковый из Уракова там теперь. Значит, смогу со свояком встретиться.

— Нет уже там твоего свояка, другого прислали. Назвался Егоровым, молодой такой.

— Ты что, уже успел его повидать? — заинтересовался Иван.

— Успел-таки, на нашу старую квартиру определили его. Ключи отнес вчера.

— Сам отнес или потребовал кто?

— Сам.

— Так, значится, сам. Ну что, спрашивал он тебя о чем или рассказал что о беде твоей?

— Об этом не говорили. Ключи отдал, и все, — глубоко вздохнул Парамон.

— Как это не говорили? Для чего же ты ходил?

— Ключи отдать, я же говорил.

— А так ли, если откровенно...

— Если откровенно, хотел спросить я про Полину, да не решился.

— Это почему же?

Чувствуя, что Иван угадывает его потаенные мысли, Парамон решил не таиться. Он распахнул полы пиджака, будто душу раскрыл, и заговорил взволнованно:

— Нужно мне узнать про Полину, очень нужно. Но не могу никак совладать с собой. Боюсь чего-то, подозрений боюсь, домыслов разных... Может, ты, Иван, спросишь при случае?

— Значит, подозрений боишься, домыслов. Считаешь, на тебя подумать могут, вину твою доказать?

— Что ты, Иван, что ты... Какую вину? Чист я, сам знаешь, сам на допросе показания давал, что были мы тогда вместе.

— То-то... Так и порешим, а то смотрю на тебя и думаю, что телегу не с той стороны начинаешь запрягать — вид у тебя, как у мокрой курицы. Твердым нужно быть, уверенным. Как тогда сказали, так и везде это повторять надо. А то начнешь вилять да лапоть криво плести — потом беды не оберешься. Припишут какие-нибудь статьи и именем нашего же святого закона придавят.

— Это как же так? — озадаченно спросил Парамон.

— А так! Раз появился новый работник, значится, по-новой допытываться начнет. И меня попытает. Я же свидетелем стал.

— Конечно, как было, так и будет.

— Хорошо бы, а то они, йок-хорей, могут глубже копнуть. Ко всему надо быть готовым. Интересно, каков он, этот новый участковый? Раз уж собираюсь ехать, может, завернуть по пути к нему, вроде, мол, собрался свояка проведать?

— Съезди, съезди, может, что узнаешь, почувствуешь, — поддержал Зотов.

Иван заткнул за пояс топор и вывел велосипед на улицу.

— На работу не опоздать бы! — вслух подумал Комаров, разгоняясь по пыльной дороге.

Зотов некоторое время смотрел ему вслед, стоя посреди улицы, а затем тяжело зашагал к ферме. Но гнетущие мысли не давали покоя. Какая уж тут работа! И он повернул к дому.

Дома Парамон пробыл почти до полудня. Брался за какие-то дела, но все валилось из рук. От постоянных воспоминаний в голове все перепуталось. Пугало и тревожило будущее. Каждый шорох заставлял вздрагивать, прислушиваться. Чудились шаги в сенях. Он распахивал двери, но никого не было. А вдруг Иван явится вместе с милицией? Нет, такого быть не может. А что может быть?

Может быть, например, что снова пойдет в ход Полинина тетрадь, в которую она делала записи по итогам проверки работы фермы. Эту проверку Полина проводила вместе с Алей Березкиной вроде бы по поручению депутатской комиссии сельсовета. Они объяснили тогда, что на ближайшей сессии сельсовета будут рассматривать вопросы санитарного состояния фермы и других участков хозяйства. Парамон сначала не придал этой проверке никакого значения. Провели, и ладно. Но когда полистал случайно попавшуюся на глаза тетрадь, испугался. Многое удалось увидеть проверяющим. В тетради указывалось количество коров, которые никогда не фиксировались в отчетах. Зато надои от этих коров пополняли общее количество произведенного колхозом молока, давали большой процент надоя. Было также написано, что молоко это не проходит необходимой санитарной обработки, грязным сливается во фляги вместе с обработанным. Всего неучтенных показала Полина 25 коров: 11 — в Орвае, 14 — в Чебернюке. Поэтому она считает социалистическое соревнование между доярками недействительным и просит депутатов навести порядок. Так и написала! Прочитав такое, Парамон даже выругался в сердцах: «Эко расписала, ревизор да и только!» А потом вспомнил, что отец Полины действительно работал ревизором. Может быть, жена уже посоветовалась с отцом, показала ему свою тетрадь? Не сдержавшись, Парамон разорвал злополучную тетрадь пополам, хотел мельче, да решил прежде поговорить с Полиной. Когда она пришла, Парамон гневно бросил на стол две половинки ее тетради.

— Это что такое?

— Записи мои. Я и сама хотела поговорить с тобой насчет этого дела.

— Какого дела, — почти закричал Парамон, — нет там никакого дела и быть не может. А тетради твоей в мусорном ведре место.

Он разорвал половинки тетради и отбросил их в сторону.

— Ты, что же, решила переквалифицироваться из фельдшера в ветеринары? Да и Березкина хороша. Два сапога пара. Воду только мутите понапрасну.

Обычно вспыльчивая Полина на этот раз промолчала, собрала обрывки тетради и положила в тумбочку.

А случилось это как раз перед ее отъездом в Шарип. Парамон понимал, что ему нужно было тоже ехать, но злость на жену еще не прошла, и он не поехал, сославшись на отчет. Зато сумел переговорить с Петуховым, хотел посоветоваться, что делать дальше. Петухов очень возмущался тогда, кричал, что тетрадь побывала у председателя сельсовета, что нож в спину готовилась воткнуть им Полина своей проверкой и что ему, Парамону, нужно-де с женой разобраться. Зотов не стал выяснять, как именно он должен разобраться с женой, в конце концов их отношения — дело семейное и никого не касаются. Правда, долго шевелилось в душе какое-то неясное беспокойство, Парамон чувствовал, что не так как-то получилось с Полиной, но, как и всякий неправый, он старался не думать об этом, полагая, что перемелется — мука будет. Потом прошло время, многое забылось, и только сейчас, когда Полина пропала, ее проверка и собранные факты снова заставляют беспокоиться. Кто знает, может, эти записи видел не только Петухов и за все еще придется отвечать? Кто знает.

Надо срочно поговорить с Иваном. Вдруг что-то разузнал нового, расскажет, успокоит...

Парамон торопливо направился к двери, на ходу накидывая пиджак. Вот незадача. Пиджак на пиджак надеть захотел. Оказывается, так и сидел дома, как пришел с улицы. Нет, нужно брать себя в руки.

Парамон вышел во двор. Только спустился с крыльца, сбежались куры. Голодные, наверно. Он и покормить их забыл. Снова вошел в дом, набрал миску зерна, высыпал у крыльца. Куры, толкаясь, клевали. Только та, которую высидела индейка, стояла в стороне, будто и не голодная вовсе. И опять вспомнилась Полина, четко возникло перед глазами ее лицо с гордым, независимым взглядом. Она, как и эта курица, не любила выпрашивать, унижаться, даже если и нужно было что-то. Ждала, чтобы сам Парамон догадался, что ей нужно, и предложил.