Тень

V

Медленно направляется Парамон Зотов к кирпичному зданию сельского клуба. Уже давно он исполняет две должности: завфермой и бригадира. В клубе Парамону выделили комнату, в которой он и оформлял документы, подписывал наряды на работу. Клуб недавно довольно быстро поставили заезжие шабашники. Правда, здание пока без окон. Долго не было стекла, затем цемента, и шабашники снялись со стройки. Сидеть без дела они не могли — не будет заработка. Так и пришлось въезжать в недостроенное помещение. Потом, правда, стекла подвезли, но вставить так и не собрались. А в здании пока разместили красный уголок.

В красном уголке по утрам собираются колхозники, и Парамон распределяет между ними дневную работу. В это утро люди, как обычно, получив задание, разошлись. Только Комарову никаких поручений не было. Парамон долго молча смотрел на Ивана. О чем он думал? Может быть, ему известно, что Иван нашел мертвых телят, которые еще числятся в колхозном стаде? Но откуда? Иван сказал об этом только жене. Неужели она проговорилась? Нужно выяснить.

— Смотрю я, Парамон, вроде дрожь тебя пробирает, — начал разведку Иван.

— Дом без окон, да еще не топленый — холодн-о-о... — растягивая слова, проговорил Зотов. — Я сейчас живу точно в таком же. Хотя и лето, но не топленый дом — это не дом, а сарай. Сумрачно, сыро. Попробовал затопить печь — дымоход не тянет, еле проветрил потом. Переложить, видимо, печь придется. Посмотрел бы ты, Иван, о цене бы договорились.

— Какая цена... — Отмахнулся Иван, думая о чем-то своем.

— Работа должна быть оплачена, сам знаешь. Когда зайдешь-то?

— Могу и сегодня.

Их разговор прервал Митя Александров, возникший на пороге комнаты. Он был комсоргом сельской организации, состоящей, правда, всего из четырех человек. Но тем не менее Митя уже понимал свою роль и старался, как он любил говорить, ставить вопросы. Вот и сейчас он пришел ставить вопрос о застеклении клубных окон. А то вроде и клуб есть, а делать в нем все равно нечего.

— Прав ты, Дмитрий Кондратьевич, — Зотов в деловых разговорах всегда старался соблюсти порядок, называя собеседника только по имени-отчеству. — Но тут наши шабашники-армяне недоработали. Договор с ними был заключен — сдать под ключ.

— Но ведь нет уже армян этих. Уехали давно. Недоделали и уехали.

— И опять твоя правда. Хотя и наша вина в том, что недоделки остались. Придется теперь самим застеклить, так ведь, Иван Макарович?

— Хорошо, я застеклю, — сразу же согласился Иван. — А печкой твоей займусь потом, там повозиться придется, а здесь быстро управлюсь.

— Быстро, быстро, а как с оплатой? Ведь армяне и за окна все сполна получили. Ладно, будем решать, тем более, что еще работа для стекольщика есть на скотном дворе.

— Сделаю и там, не беспокойтесь, — согласился Иван.

Все знают: в Чебернюке никто не может так хорошо вставлять стекла, как Иван. И печи ставить он мастер. Иван и сам иногда удивляется — как здесь раньше жили без него. За короткое время он поставил печи в дюжине домов и в стольких же, наверно, переделал. Ни разу он не слыхал худого слова о своей работе, зато благодарили его часто, и не только на словах. Ставили магарыч, давали деньги, кто сколько мог. Сам Иван никогда не назначал цену. Знал, что не обидят. А потом Парамон Зотов такому порядку оплаты воспротивился.

— Мы в колхозе одна семья, — сказал он. — Жить вместе и калымить по дворам — это социалистическому обществу не подходит.

— Я не калымлю, — заволновался тогда Иван. — Беру то, что дают. Работать бесплатно — у нас еще не коммунизм, сам же говоришь, социалистическое общество, а оно оплачивает по труду.

— Правильно! Совершенно правильно, Иван Макарович. По труду и будешь получать! — поднял Зотов палец — Но не колхозник будет платить тебе из своего кармана. Колхоз заплатит, как за трудодни. И будет все законно, справедливо. И Варе твоей не придется краснеть, как сейчас, собирая деньги за твою работу.

— Хорошо. Пусть будет так. Только я Варю не просил деньги за работу собирать.

— Может быть, и не просил, но знал, что она собирала. В общем, решили, теперь будешь за работу получать из колхозной кассы, — хлопнул Зотов ладонью по столу, подводя итог разговору.

— Ну, спасибо, — Иван двинулся к выходу, — помогли мне на правильный путь стать. А то, оказывается, я назад к капитализму стремился со своими печками.

Его слова вызвали смех у колхозников, а Митя Александров не удержался от шутки:

— Вот именно, назад стремился, да еще на чужую крышу.

Напоминание о чужой крыше Иван постарался не расслышать и поспешно закрыл за собой дверь, хотя прекрасно понял, что именно скрывалось за этой шуткой.

Как-то он ставил печь у своей соседки Лукерьи. «Обмыть» новую печь она предложила смородиновой настойкой. Но настойка, как оказалось, «не дошла», Лукерья поставила бутыль на крышу амбара, чтобы на солнце настойка приобрела крепость. Угощала Ивана водкой, не скупилась, да и сам Иван за разговором потерял счет стаканам и перепил тогда основательно. Как добрался до дома, не помнит. Проснулся на рассвете — во рту сухость, голова трещит, сердце колотится так, что в висках отдает. В общем, организм требует лечения. Другими словами, необходимо опохмелиться. И тут вспомнил Иван о бутыли с настойкой, которую Лукерья поставила на крышу амбара.

Потихоньку встал. Глядит — под головой только подушка. Спал не раздеваясь и в сапогах. Вышел во двор, постоял, кругом тишина. Мягко, на носках, подошел к калитке, потихоньку открыл, стараясь, чтобы Варя не услышала, и неровными шагами, держась за голову, двинулся к дому Лукерьи. Невысокий забор перескочил с маху — откуда только силы взялись — и скорей к амбару. Амбар у Лукерьи покрыт кровлей с наклоном только в одну сторону... Какой-то недотепа-мужик крыл, не думая, что зимой снегу много наберется, крыша может не выдержать. Для одинокой женщины такая крыша — беда, но Ивану это на пользу. В таком виде нипочем не достать бы ему бутыли, с вином, если бы крыша была двухскатная, с крутым наклоном. А тут все просто, и бутыль на месте стоит. Бутыль-то на месте, но как пить из нее, огромной такой. Из горлышка не получится — придется налить во что-то. Иван осмотрелся и увидел у колодца деревянную бадью. Может, она сгодится? Ивану повезло. Бадья даже не была привязана к колодезному срубу. Ее дужку Иван надел на шею и полез на крышу амбара...

То ли вино хорошо настоялось, то ли слишком много налил Иван в бадью нетвердой с похмелья рукой, только после выпитого он мгновенно заснул. Хорошо еще, что первой его обнаружила Лукерья, собравшаяся поить корову. Сначала ее удивило отсутствие бадьи, а потом испугал храп, доносившийся с крыши амбара. Поглядела — сидит человек на крыше, обнимая бутыль с настойкой, и крепко спит. Лукерья уже рот раскрыла, чтобы звать соседей, но тут узнала Ивана. Решила шума не поднимать. Взяла коромысло и стала стучать по краю крыши. Нужно Ивана разбудить, а то люди увидят, подумают невесть что.

— Иван, Иван, проснись! Что ты тут делаешь, Иван?

Полусонный Комаров, бросив сверху на Лукерью дикий бессмысленный взгляд, принялся кулаками тереть глаза.

— Иван!..

— А! Я щас, щас, уже готов.

Он неловко соскочил с крыши, чуть не сбив Лукерью, но все же устоял, балансируя руками.

— Это ты на крышу бадью затащил?

— Нет, не я... А что, надо достать? Будет сделано!

Встав на угловой выступ, Иван дотянулся до бадьи и хотел ее сбросить на землю, но в последний момент удержал, перехватил двумя руками, поднес бадью ко рту и что-то выпил из нее. Его действия развеселили Лукерью. Уж очень смешным показался ей Иван, пьющий из колодезной бадьи.

— Что это ты вдруг решил из бадьи пить?

Веселый тон Лукерьи прибавил Ивану смелости. Он понял, что скандала не будет, да и хмель еще туманил голову. Иван повесил бадью на шею и заплясал вокруг Лукерьи.

— Будешь мне не соседкой, а сестрой дорогой!

— Перестань, Иван, люди увидят, что подумают, — взмолилась Лукерья, снова испугавшись такого поворота событий.

Но Иван уже пошел вразнос.

— Мы не покинем никогда друг друга, а вместе нам никакой враг не страшен, сестра Лукерья!

— Враг-то не страшен, но не он ли тебя на крышу загнал? Ну-ка, отдай бадью. Мне корову поить нужно.

— Бадью? Пожалуйста! Вот она! Бадеечка, бадеюшечка, хорошая моя. Помогла, успокоила, вылечила. А теперь осторожно пойдем, чтобы цветы не помять, травы не потоптать. — Иван, пританцовывая, снял с шеи бадью и протянул ее Лукерье.

Посмотрела Лукерья в бадью, а дно красное, и тут она поняла, почему Иван был на крыше ее амбара.

— Сознайся, что на крыше делал?

— Я-то? Я, это самое, когда на чердаке выводил трубу от печи, посмотрел на твой амбар. Плохо крыша покрыта. Снег с нее не будет зимой скатываться, проломить может. Вот я и решил прикинуть, что сделать можно.

— Прикинуть он решил! Вот я прикину тебе коромыслом по шее, будешь знать! — начала закипать Лукерья.

— Тише, тише, сестра моя Лукерья! Не надо шума. Давай жить дружно! А крышу в амбаре приподнять можно, покруче сделать, тогда и снег сам скатываться будет. Вот так-то. Ну я пошел, уже и домой пора, а то заболтался тут с тобой.

Последние слова Иван произнес, закрывая калитку.

Про этот случай или кому-то рассказала Лукерья, или сам Иван в подпитии проговорился, но только скоро, как заходил разговор про крышу, все тут же вспоминали Ивана, даже если это была совсем другая крыша. А крыша Лукерьиного амбара долгое время служила главным аргументом во время семейных столкновений Комаровых...

Поэтому в последнем разговоре, когда упомянул Митя злополучную крышу, Иван сделал вид, что не дошли до него насмешливые слова, но самому обидно стало. Вот он мастер хоть куда, на все руки, а кроме черной работы, ничего не видит в колхозе. Большинство мужиков механизаторы и строители — им почет и уважение. А он все время каким-то калымщиком слывет. А ведь его рукам цены нет. Из кривого сучка метровку сделать может, печку любого фасона и всегда безотказного действия. И как строитель он на уровне. Помнится, приехали шабашники-армяне и его вместе с ними работать определили. Председатель колхоза решил тогда, что косяки и наличники в здании должен делать свой, местный мастер. Окна в доме — как глаза на человеческом лице. И те и другие выражают главное. Вот и хотел председатель, чтобы в удмуртском селе здания сохранили бы тот вид, который издревне придал им народ в этом краю. И Комаров старался выполнить желание председателя. Его фамилию тогда не внесли в договор, но работа сама за себя говорила, и армяне честно разделили с ним заработок. А был он таким, что в десять раз превышал оплату труда колхозников. Но и работали шабашники не так, как в колхозе. Начинали еще до восхода солнца и заканчивали ближе к полуночи. Иван тогда даже домой не ходил, ночевал на стройке на куче стружек. А когда получил расчет, загулял капитально. Целую неделю, как говорится, не просыхал. И промотал тогда почти все, что заработал. А деньги, они всегда нужны, вот и пошел Иван по домам печки класть да старье чинить. И опять появились деньги, но чтобы не было соблазна, собирала их жена, Варя.

Вот тогда-то и заговорил Зотов о том, что получать деньги с колхозника за печки — не по-социалистически. И ведь все вроде сговорились — и председатель, и бригадир, и жена: Иван пусть работает, но деньги из колхозной кассы будет получать Варя. А то собирать деньги по домам ей неудобно... Ладно, и с этим согласился Иван. Можно обойтись и без денег. Захочется выпить, пойдет по домам, где работал, уверен, никто не откажет в чарке.