Тень

XXII

Справа в березовой рощице деревенское кладбище. У обочины стоит зеленый молоковоз. Паша притормаживает, спрыгивает с мотоцикла. За рулем молоковоза Игорь Панфилов.

— Кого ждешь? — спрашивает Паша.

— Степаныча, — отвечает Игорь и указывает в сторону рощицы.

У Паши щемит сердце. Не впервые он видит здесь Парамона Зотова. Вот он — шагает, покачиваясь, ссутулясь, через кладбищенские цветы, опустился на колени. Наверное, плачет...

Паша почему-то испытывает чувство жалости и вины, встречаясь с Парамоном... Часто вспоминается день похорон Полины Зотовой. Когда нашли ее останки под яблоней, привезли сюда гроб и стали засыпать могилу, обессиленный Парамон Зотов, которого держали под руки, вдруг вырвался, дико закричал, растолкал стоящих рядом, бросился в яму. Его пытались вытащить, но он отбивался: «Зарывайте! Забросайте меня!»

Страшен и жалок был он...

Народу на похоронах было много. Немало теплых слов сказали о Полине. До сих пор в ушах Паши Егорова звучат слова Максима Березкина:

«Не только лекарством, но и словом своим помогала ты нам избавляться от всяческой хвори. Лечила нас, спасала нас. А вот мы тебя уберечь не сумели. Мы не знали, что рядом с нами зреет страшное преступление. Может быть, мы и догадывались об этом, но не успели вовремя ударить по грязным рукам, протянутым к тебе».

Запомнились и слезы Али Березкиной.

«Полина, я больше никогда, слышишь, никогда не буду слабой и трусливой. Ты мне пример во всем!»

Провожавшие Полину в последний путь говорили о ее принципиальности, честности, смелости... Гневно осуждали убийцу.

Еще не было известно, кто убил Полину, но большинство присутствующих считало преступником Парамона Зотова.

Паша тяжело вздохнул.

— Ежедневно сюда ездит, — сказал Игорь, выбираясь из кабины. — Я у него навроде как личный шофер... То умоляет: поехали на кладбище, то хронометраж устраивает по приказу Хомяка-Губернатора. Не пойму я его...

— Петухова или Зотова? — спросил Паша.

— Конечно, Зотова. Хомяк ясно за что злится: не слушаюсь его. В липовых ведомостях не расписываюсь. Недавно у колхозников собрали личное масло, отвезли на завод, а записали как колхозное. А я и сказал, что так нельзя... Хомяк после этого заставил Парамона меня контролировать. Велел каждый километр учитывать. Много, мол, получаю. Десять лет по этой дороге езжу, никто ничего не говорил. А теперь, оказывается, переплачивали.

— Слушай, — сказал Паша. — Сегодня я в Орвае был. Тетя Палагея спрашивала, не отвезешь ли в районную поликлинику. Хворает. Надо больничный продлить.

— Я бы отвез. Но бесполезно ездить, — махнул рукой Игорь. — Сегодня сам слышал, как Хомяк звонил в район, приказал не выдавать Палагее больничный. Вы, говорит, срываете мне выполнение продовольственной программы.

— Ну, это уж дело врача, освобождать от работы или нет.

Игорь усмехнулся:

— Не скажи... С нашим Губернатором даже заведующая райполиклиники связываться не любит.

Увидев возвращавшегося с кладбища Зотова, Паша поспешил к мотоциклу. Не хотелось встречаться с его тоскливым, безысходным, замороженным взглядом... Почему-то вспомнил недавно прочитанный роман немецкого писателя Якоба Вассермана «Каспар Гаузер». Маленький герой этого произведения много лет прожил в подземелье, потерял человеческий облик, дар речи, стал трусливым и угодливым. И еще — книгу Даниэля Дефо «Робинзон Крузо». Подумал — попади Парамон Зотов на необитаемый остров, он, наверно, стал бы не Робинзоном, а Каспаром... Правильно о нем сказал Максим Березкин: «Тень, а не человек...» А ведь есть в нем сила! Взять хотя бы тот случай на железной дороге, когда он едва не прикончил Ивана Комарова...

Ловко тогда разобрался в этом непонятном для Паши Егорова событии следователь Морозов.

«Гражданин Комаров, куда вы собирались ехать с Зотовым в поезде?»

«Я уже говорил, йок-хорей... к Дедюхину... Советоваться, значица. После того, как нашелся платок Полины Зотовой, Парамон и раскололся по пьянке. Поссорились, мол, с женой, он толкнул, Полина упала, йок-хорей, — и готово. Головой стукнулась о порог...»

«Так и сказал?»

«Ей богу, так... йок-хорей, ведь не с умыслом же убил. Вот я и хотел помочь. А он, оказывается, свое замыслил. Если бы не Павел Евдокимович, отправил бы меня в загробный мир. Теперь ясно, почему. Во-первых, я знал, где Полина закопана. Во-вторых, он бы меня укокошил — и на рельсы... Потом свалил бы все на меня. И шито-крыто... Ищи виновных! Убийца, мол, сам под поезд бросился от угрызений... Он меня и вытолкнул из тамбура. Я — за поручни ухватился, а он — ногой пнул. Дальше ничего не помню. Нервный я. Болезнь у меня...»

«Ваша болезнь нам известна. Как раз во время одного из приступов вы и рассказали Зотову все...»

«Я? Врет он! Он сам... Сам рассказал! Сам убил... йок-хорей! Понятно: Зотов — начальник, вы его и выгораживаете! Депутат! С председателем за одним столом ест-пьет... Павших телят за живых выдает, а потом прячет в старом телятнике... Пожар устраивает... И при этом — чист? У него руки в крови человеческой, а вы ему верите? Вы! Законники! Партийные! А я беспартийный... Значит, меня можно парафинить? Я на вас найду управу!»

«Гражданин Комаров, медицинская экспертиза показала: Полина Зотова задушена...»

«Да? Странно... Парамон об этом не говорил. Умолчал».

«Она задушена, а потом изрублена вашим топором».

«Ха-ха! Сколько времени прошло, а они на топоре что-то отыскали!»

«Не на топоре, а на костях Полины остались отметины. Показать акт экспертизы?»

«Мой топор мог попасть в чужие руки. Острый, все завидуют. Когда яблони сажали, он со мной был. И Зотов им пользовался. А что? Парамон не дурак — своим топором убивать. Взял мой. Заранее, наверное, все придумал... Ну ладно, пусть след от моего топора. Но рукавица-то зотовская...»

«Если Зотов предусмотрел даже топор, то зачем ему свою рукавицу бросать рядом с трупом?»

«Это уже ваше дело — узнавать, что и зачем. Может, хватит на сегодня? Устал я. Дома дел много. Пойду я...»

«Ладно, на сегодня, действительно, хватит... А вот с домашними делами придется повременить. Вот санкция на задержание».

После этого допроса Морозов и вовсе удивил Пашу, когда предложил обследовать тропинку, ведущую от тракта на Орвай.

Они буквально все кустики, каждую выбоинку обшарили. Найденное — обрывки газет, пустые бутылки, окурки, пуговицы, обрывок болоньевого плаща — все было завернуто, упаковано в портфель.

Затем в Лыстэм пригласили Варвару Уткину. Когда она уже подписывала протокол, в кабинет ввели Ивана Комарова. Следователь сказал:

— Благодарю вас, Варвара Андреевна. — Проводил ее до двери, затем повернулся, взял со стола протокол допроса Уткиной, пуговицу с оборванной ниткой, кусок синей материи, спрятал в ящик. Паша, присутствовавший при этом, заметил, что Комаров заволновался.

Дальнейшее развивалось следующим образом:

«Гражданин Комаров, где вы были 5 июня?»

«Я дневник не веду. Не помню. В июне частенько пастушил вместо жены. Она у меня прихварывает...»

«В июне только один день. Пятого числа».

«Может быть».

«Куда вы отлучались, оставив с телятами напарницу Розу Андрияновну?»

«Наверное, домой».

«Вспомните, гражданин Комаров... Тогда была суббота. Жена натопила баню. С пастбища вы ушли в пятнадцать ноль-ноль, а в бане мылись около полуночи...»

«Йок-хорей! Было такое... С похмелья маялся, вот и ушел от телят. Втихаря от жены залез на чердак. Там у меня четверть припрятана... Выпил и уснул...»

«А как с чердака попали на обочину тракта?»

«Чего мне там делать?»

«Узнаете бутылку? Ваша?»

«Может, и моя... Не помню... Много выпил...»

«Посмотрите повнимательнее на эти фотографии. Этот автомобиль «Москвич» и усатый водитель вам никогда не встречались?»

«Вроде бы нет...»

«А он вас знает».

«Мало ли кто меня знает».

«Усатый шофер, Курбанов Магомед-оглы, утверждает, что подвез пятого июня из Лыстэма эту женщину...»

«Полина?!»

«Да. Она. А на тракте ее ждали вы. Курбанов вас хорошо запомнил. Помните, он угостил вас папироской «Казбек»? Вот этой самой... На окурке ваши отпечатки, такие же, как и на бутылке, которая лежит перед вами. Куда вы пошли с Полиной?»

«Она... Она — домой. А я хотел в Лыстэм уехать. Ловил попутку...»

«Тогда скажите, как платок Полины Зотовой попал в карман вашего плаща? Где сейчас этот плащ? Кто оторвал от него вот этот синий лоскут и бросил в кусты у тракта? И почему рядом найдена пуговица от кофты Полины Зотовой?»

Паша видел, как побелели после этого вопроса щеки Ивана. Он понимал, что в диалоге следователя и подследственного наступает кульминационный момент, и все-таки был потрясен неожиданным признанием Комарова...

«Докопались, значица? Йок-хорей... А ведь не хотел я ее убивать. Видит бог, не хотел...»

«За что вы расправились с Полиной Зотовой?» — сурово спросил Морозов.

«Показалось, что кокетничает со мной. Ну, обнял... Она стала сопротивляться, кричать. Хотел рот закрыть, смотрю — не дышит... Пьян был. Не соображал, что делаю. Разве в трезвом виде стал бы к ней приставать?»

Опустив голову, Комаров глухо и безучастно поведал о том, как спрятал труп, а потом приехал на велосипеде, изрубил тело на куски, сложил в мешок и закопал под яблоней в саду Зотова.

«Во всем виновато вино, гражданин следователь».

Он рассказал обо всем буднично, равнодушно, словно не человека убил, а совершил обычную ошибку, за которую приходится отчитываться нерадивому ученику перед не слишком строгими родителями.

Паша содрогнулся.

Неужели до такой степени опустился человек, что превратился в бесчувственное омерзительное животное, не отдающее отчета в своих действиях. Неужели причина так проста и примитивна: пьянство... Неужели?

«Больше вы ничего не хотите добавить?» — брезгливо спросил Морозов, с ненавистью глядя на Комарова.

«Нет, — пробормотал тот, опустив голову. — Давайте ваши бумаги. Подпишу все, что надо...»

Мутная слеза скатилась по сизой щетинке. Он обиженно всхлипнул:

«Красивой бабы захотелось... Вовек не прощу себе, если жив останусь...»

Он еще что-то хотел добавить, но внезапно умолк, глядя, как медленно поднимается из-за стола Морозов. Впервые за все время допроса в его маленьких кабаньих глазах появился страх.

«А ведь врете вы, Комаров, — стальным голосом произнес Морозов. — Врете, Сысоев-Ненянг!»

Страх в глазах Ивана сменился отчаянным животным ужасом.

«Вы... Вы... и это знаете?..» — прохрипел он, и голова его затряслась.

«Кого вы хотели обмануть? — продолжал Морозов. — Нет... Не вино и не страсть обладания красивой женщиной толкнули вас на убийство... Совсем другое было причиной... Ваш отец — Макар Сысоев — во время войны служил в одной части с отцом Полины — Николаем Ившиным. Вместе попали в плен. У него с Ившиным свои взаимоотношения, свои счеты. Отец твой сменил фамилию, женившись на ненке по фамилии Ненянг. Ну что? Дальше сами расскажете, как было? Или продолжать?»

«Нет! — отчаянно закричал Иван. — За это не отвечаю!»

«За что?»

«Ни за что! Сын за отца не в ответе. Закон!»

Комаров был ошеломлен. Он попросил прекратить допрос и ушел в камеру. А потом рассказал все: про драку, в которой погиб человек, как задушил Полину Зотову, как решил всю вину свалить на Парамона, а потом — выбросить его из поезда, чтобы инсценировать самоубийство и таким образом замести следы...