Зовите меня Маугли

США, Луизиана. Биг Рок. 31 марта 2023 года

По пути в город мы не разговаривали — как-то говорить было не о чем. Я знаю мало людей, которые сохраняют невозмутимость, находясь в таком месте, как камера смертников. Обычно, это такие люди, которые, как я говорил, перечитали Ветхого завета и забыли про Новый, и про то, что Иисус велел прощать.

Странные мысли от такого человека, как я? Но уж какие есть. Не знаю, это, наверное, профессиональная деформация какая-то. Я считаю, что если какой-то тип накурился дряни, взял винтовку и пошел в торговый центр, или решил захватить заложников, или решил раздобыть деньжат и пошел грабить банк — его надо пристрелить на месте, и забыть про это. Но именно — на месте. В американской системе правосудия есть особенность — если человека приговаривают к смерти, его казнят через десять, пятнадцать, двадцать и более лет после совершения преступления. Я слышал, недавно казнили типа, который отсидел в камере смертников тридцать два года. Какой был в этом смысл, скажите? Все давно забыли то, что он совершил, мир изменился за тридцать два года. Одному казненному было семьдесят два — какую опасность он представлял для общества в семьдесят два года? Какой смысл в этом во всем? На правосудие не слишком-то похоже.

Правосудие для родственников жертвы? Больше похоже на месть общества.

Я кстати говорил насчет смертной казни пару раз с нашим окружным прокурором. Он сказал, что ее любители обычно ставят перед собой политические цели — любой процесс со смертной казнью привлекает повышенное внимание прессы, а если прокурор добьется таки смертного приговора — то он обеспечит себе внимание прессы на долгие годы, пока идут ходатайства и обжалования. Умный прокурор предпочтет предложить пожизненное в обмен на признание. Хотя бы потому что минимальная стоимость процесса с перспективой смертного приговора — это полмиллиона долларов США. А могут быть и многие миллионы. И все это оплачивается из налогов того округа, который инициировал судебное преследование. То есть, на это идут те деньги, которые могли бы пойти на больницу или школу.

Правда, непонятно, за какие деньги запустил свою карательную машину Ла Бонт? Округ не выглядит бедным или истощенным, при том, что тут не видно каких-то крупных налогоплательщиков.

Пока не буду говорить Дайне — но с этим надо разобраться.

…

Первым делом я довел до своего номера Дайну — причем не поленился, зашел и проверил: ждать сейчас можно всякого. Потом направился к себе… увидел человека у двери своего номера… И автоматически положил руку на рукоять пистолета.

— Кто вы? — спросил я.

— Я — брат Антон.

Я отступил и посмотрел на «брата Антона». Худощавый, типичное одеяние священника. Доброжелательные, но какие-то … неподвижные, что ли, глаза.

— Спасибо, Библия в номере есть.

— Я к вам не ради этого.

— Тогда ради чего?

Брат достал визитку.

— Вот адрес нашей церкви. Нашего церковного помещения. Каждую пятницу мы даем ужин для вновь прибывших в город. Мы приглашаем вас присоединиться. Это бесплатно, ничего с собой приносить не надо. Алкоголя, разумеется, не будет.

Это было неожиданно.

— Хорошая традиция.

— Это вас ни к чему не обязывает. Просто ужин. Если не хотите благодарить Господа, не благодарите. Мы возблагодарим его за вас.

— Отчего же.

— Вы верующий?

— Да, я верю.

— Могу ли я узнать к какой конфессии вы принадлежите?

— К методистам.

Методисты — это была ветвь протестантов, которая особое внимание уделяла регулярности (методичности) и соблюдению времени молитв.

Брат Антон улыбнулся.

— Отчего-то я так и подумал.

— Так заметно?

— Да, вы очень аккуратно одеты.

Я бы так не сказал.

— А что, если я приглашу коллегу? Это можно?

— Конечно, мы будем только рады.

— Но она женщина.

Брат Антон улыбнулся.

— Женщины — наши сестры во Христе. Мы не мормоны.

— Она будет рада.

…

Зашел к Дайне и передал приглашение. Она не удивилась.

— Слышала что-то о них?

— Нет. Ничего удивительного, церквей полно.

Да, кстати, это так. В США свобода веры, и потому христианских конфессий тут полно. Как и бродячих проповедников.

— На бродячего проповедника он не похож.

— И что думаешь?

Я пожал плечами.

— Обычно священники хорошо знают о происходящем в городе.

— Но они дали обет.

— Я же не буду требовать с них блюсти тайну исповеди.