Зовите меня Маугли

США, Техас. «Триграничье». 03 апреля 2023 года

Преследовали Дайну или нет — в любом случае, когда я появился, они уже отвалили. Мы остановились в одной из многочисленных забегаловок на шоссе, и Дайна пересказала мне то, что рассказал ей психиатр Старбенч.

Есть одно правило, общее для всех полицейских мира: все люди врут, пока не доказано обратное. Причина для вранья может быть самой разной, но вранье есть вранье. Для тех, кто сидит, это правило надо умножать на два: любой, кто находится в зоне, может навешать любой лапши на уши тем, кто, как он считает, может ему помочь выйти оттуда. В США, напомню, есть практика сделок с правосудием, причем не только на этапе следствия или суда — потому шанс выбраться, если ты кому-то нужен, реальный.

Итак, чем на самом деле занимался Старбенч? Как врач-психиатр, он имел практически неограниченный доступ к нейролептиками и прочей дряни. Плюс он, если верить тому, что есть в интернете — занимался научной работой, то есть имел доступ и к лабораторному оборудованию. А в тоталитарных сектах их лидеры часто держат паству на наркоте или каких-нибудь таблетках, от которых крышу сносит. Он также незаконно пользовал нейролептиками и прочей дрянью американских спецназовцев и обычных военных — незаконно, потому что в США страховая медицина, тем более у военных, и там в страховке написано, куда и как обращаться в случае проблем.

Вообще… в чем разница между церковью и сектой? Кто знает? Это лишь слова, названия. Что нравится — церковь, не нравится — секта. В свое время не без помощи ЦРУ была организована антикоммунистическая Церковь объединения во главе с неким Муном. И что? Она существует, никто не называет ее сектой, потому что антикоммунистическая. Главное не то, что ты людям мозги промываешь, главное — в каком направлении.

Я в свою очередь рассказал о том, что узнал — и в частности об Отце.

— Отец, — произнесла Дайна, смотря на проносящиеся по шоссе грузовики. — Мне это уже не нравится.

— Мне тоже. Похоже, федералы промахнулись, этот округ смерти — это лишь верхушка айсберга, как и смертные приговоры. Тут действует какая-то харизматическая религиозная секта, и эта секта борется с грехом всеми доступными способами. Ла Бонт — всего лишь один из адептов этой секты, которого они пропихнули на выборную должность, дающую возможность легально убивать людей. И вот он уже губернатор. Знаешь, что мне не нравится? Эта история с Ла Бонтом показала им, что они — правы. Десяти лет не прошло, как мало кому известный парень проскакал до губернатора штата и может претендовать на высший пост в стране. Думаешь, за него не проголосуют?

Дайна задумалась, потом решительно сказала:

— Проголосуют

— Почему?

— Всем всё надоело. Экономическая ситуация плохая и не улучшается. Моральная неопределенность. Очень много людей чувствуют себя оскорбленными происходящим. Сегодняшние политики — они же просто смешны. Люди ждут героя, но он не должен быть из всей этой когорты. Из вашингтонского болота. Почему проголосовали за Трампа? Он обещал осушить болото. Люди ненавидят Вашингтон.

Я согласно кивнул. Действительно, всё так. Всё начинает походить на семидесятые. Америка проиграла Вьетнам и все ищут виноватых. Одновременно с этим на сцену вышло молодое поколение, которое в корне отвергает этику и мораль родителей — создать семью, найти хорошую работу, купить машину, построить дом, стричь свою лужайку по выходным. Для них значение имели наркотики, секс, рок-н-ролл. Стало понятно, что страна проигрывает.

В то время появились два интересных президента. Картер — южный фермер без политического опыта, при этом умнейший человек, бывший офицер — реакторщик на атомной подводной лодке. В его администрации были одновременно Киссинджер и Бжезинский, люди, которые останутся потом в политике на десятилетия. При нем был Сайрус Вэнс, менее известный, но не менее умный. И именно при Картере началось сворачивание разрядки, хотя потом кивали на Рейгана.

Ну и сам Рейган. Он пришел ровно в тот момент, когда Америка окончательно потеряла веру и уверенность в себе. В Латинской Америке продолжалось ползучее продвижение коммунизма, СССР вторгся в Афганистан, в Европе — ракеты средней дальности, в Иране — больше года в заложниках американские дипработники. Что сделал Рейган? Картер все время извинялся за американскую мощь и пытался вести себя благопристойно. Рейган сказал, что мы — американцы, и нам не надо за это извиняться перед всем миром. И мы будем делать то, что считаем нужным и пусть все думают, что хотят.

Важно, что рядом с Рейганом были религиозные фанатики — христианских фанатиков в США всегда хватало, все они были республиканцами. И сейчас — всё как будто бы созрело для прихода второго Рейгана, но вот нюанс. Рейган — не мог и не хотел стать диктатором, потому что он был элементарно — стар, он был самым пожилым президентом США в своё время. Если в президенты сейчас двигается Ла Бонт — он молод. Он молод и он идет к власти, перепрыгивая через ступеньки. Если он выиграет эти выборы… ему и пятидесяти ведь нет. Значит, это надолго. Не удивлюсь, если его будут сравнивать с Кеннеди. Хотя я при этом — сблюю.

Насколько Америка готова к диктатуре? Да, думаю, что готова. Я в этой стране два десятка лет и вижу, как она изменилась. Люди озлобились. Из-за войн на Востоке жить стало хуже; это не всегда заметно — но хуже. Появилось как бы две Америки, Америка стартапов, новых технологий — и вся остальная Америка. Недавно был скандал — «Гугл» в Сан-Франциско возит людей своими автобусами и выстроила новый кампус для своих людей — чтобы быть как можно дальше от обветшалой общественной инфраструктуры. И так же поступают многие технологические гиганты — их сотрудники живут, не чуя под ногами страны, они на выходных выбираются в город, как на экскурсии, — посмотреть, как люди живут. В своей же стране.

В 2008 г. до хрена людей потеряли жильё, многие заодно — и работу. В США есть места, где бесплатно кормят — это и христианские миссии, и другие — так вот, в таких местах теперь всё больше и больше прилично одетых людей на дорогих машинах — в которых они живут, потому что дома свои потеряли. Резко выросла стоимость обучения, и теперь, чтобы оплатить его, люди берут студенческий кредит, а потом выплачивают его до тридцати, а то и до сорока лет — это не считая ипотеки. Причём, далеко не факт, что они найдут работу, на которую рассчитывали, — а кредит-то останется, его никто не спишет.

Я как-то раз читал эссе одного умного человека, профессора, экономиста. Он сказал: самое поразительное, это то, как мало добились американцы в области социальных прав при огромном прогрессе во всём ином. По сути, никаких новых социальных завоеваний не появилось со времен Линдона Джонсона и его Великого общества — то есть с конца шестидесятых. Негры теперь имеют квоты при приеме на работу — но не пенсию по старости, на нее приходится копить самим. Женщина может рассказать о том, как ее изнасиловали, и добиться правосудия, даже если прошло двадцать лет, — но у нее по-прежнему нет оплачиваемого отпуска по беременности и родам, и государственного детского садика или хотя бы частного с частичной компенсацией. Он приводит свидетельство одной активистки женского движения, чернокожей, которая поехала в Европу, посмотреть как там, у сестер обстоят дела, заехала так же в Россию. Она не могла поверить, что в России можно брать отпуск по беременности и родам до трех лет, и кто-то будет женщине за это платить. По возвращении она дала интервью, в котором откровенно сказала: а может, мы всё это время ошибались? Может, мы требовали совсем не того и сражались совсем не за то?[51] Изнасилуют одну из многих, а доступный детский садик был бы нужен всем…

Барак Обама, бывший социальный организатор из бедного района Чикаго, первый чернокожий президент в истории США — пришел к власти поразительно молодым, практически без опыта, в основном на разочаровании людей в Буше и требованиях именно социальных реформ. И что? Против него выступила его же собственная партия. Его законопроект о доступной медицине, печально знаменитая «Обамакара» — был саботирован членами его же собственной партии. В Конгрессе всегда готовы поговорить о правах геев, правах человека в других странах, но когда речь заходит о социальных правах и гарантиях для простых, работающих американцев вне зависимости от пола, цвета кожи, сексуального статуса — для всех: там как воды в рот набирают. Причем обе партии.

Так что, если появится кто-то молодой и харизматичный, и пообещает с одной стороны суровую христианскую мораль по отношению к терроризирующим города черным и мексиканским бандам и социальные реформы для тех, кто работает, прижать жируюший бизнес — поверьте, он пройдет. Не то что пройдет — пролетит! А легально — как показал пример Обамы — это сделать невозможно. Вот тебе и диктатура. Причем диктатора, обещающего именно социальное благополучие, что «государство о вас позаботится» — будут носить на руках.

— Невесело, — подытожил я.

— Что будем делать?

— Тебе — нужно свалить. Я — кое-что предприму

— Хрен тебе, — выругалась Дайна.

— Дайна, из того, что мы знаем — эти люди не остановятся перед серьезным преступлением. Скорее всего, среди них есть настоящие фанатики. Я не смогу одновременно делать дело и прикрывать тебя. Ты — мишень.

— Я — большая девочка. И хватит усмехаться. Я купила ствол, потому что ни один подонок больше меня не прижмет, не получив пулю сорокового калибра. И я твердо намерена это сделать, если только кто-то попробует.

— И тебя привлекут.

Я вдруг кое-что понял. Эти козлы из ФБР не просто так нас подобрали. Ни я, ни Дайна — не сильно походят на благопристойных членов американского общества. У каждого есть прошлое, за которое можно зацепить. Ни одному из нас не поверят безоговорочно присяжные. Возможно, кто-то в Вашингтоне и рассчитывает, что нас прижмут, а потом проконтролировать процесс и в нужный момент вмешаться. Может, даже на стадии апелляции в Верховный суд США. Но это, если получится. Если мы не пропадем, к примеру, без вести.

А может случиться и это.

— У тебя есть телефон куратора? Твоего.

— Да есть.

— Отзванивай каждый день. Даже два раза.

— Она меня сама сдаст.

— Плевать, пусть терпит.

— Ну а ты что собираешься сделать?

Я посмотрел на часы.

— Я разведчик — так-то. Человек, который изучает местность, людей и делает свои выводы. Здесь что-то происходит. И это не может происходить в пустоте. Есть организация, есть люди — значит, они должны регулярно где-то собираться и что-то делать. Иного быть не может. Я намерен узнать, где и что они делают, чем на хрен занимаются. Зафиксировать это. Потом посмотрим.

— Один?

— Что?

— Ты будешь делать всё это один?

— Я — большой мальчик.

— Да пошел ты, — выругалась Дайна, — мы будем делать все вместе или я, на хрен, узнаю всё сама.

— Как?

— Пойду и запишусь к ним в их долбанный клуб.

— Тебя не возьмут.

— А это мы посмотрим…

Ну, вот и что делать?

…

Сейчас следить, кстати, намного проще чем даже пять лет назад — потому что есть «Гугл карты» со спутниковыми снимками и есть квадрокоптеры. Можно сделать карту местности и осмотреть интересующие объекты.