Зовите меня Маугли

Граница США и Мексики. 11 марта 2023 года

Гребаная темнота…

Все становится немного проще от того, что есть тепловизор. Но надо помнить, что и у них — он тоже, наверное, есть.

Я лежу в паре сотен метров от границы, на окраине одного городка, который принадлежит США, но по факту давно стал мексовским, смотрю на уродов, которые грузят в бусик мешки с наркотой, и думаю, как бы я сам поступил со всем этим?

Я бы просто расстреливал. Эти твари… они же страха Божьего не знают. Каждая группировка имеет свои партаки, Зетас например — букву Z. Если ты сделаешь партак, не имея на то права — тебе сначала руки отрежут, потом голову. А некоторые группы, такие как М19 — партаки даже на лицо делают. И вот тут вот — методы товарища Сталина становятся оправданными, потому что ошибиться в сущности того кто стоит перед тобой невозможно. Каждый, на ком есть партаки — виновен. Причем в группировки чаще всего принимают тех, кто совершил, как минимум одно убийство.

Утром, скажем — район окружает армия, после чего начинается повальная фильтрация населения и обыск. Все на ком есть партаки — тут же на месте, и в присутствии населения — расстреливаются. После чего — старший офицер проводит душеспасительную беседу с населением. Если в каком-то районе полиции и армии оказывается сопротивление — весь этот район поджигается: пусть отвечают за своих отморозков. За убийство офицера полиции или военного, если известно кто стрелял — сжигаются дома и имущество всех близких родственников, если не выдадут отморозка.

Гарантию даю — через несколько месяцев всей этой наркокорриды больше не будет.

Можно и более законно — признать преступлением сам факт принадлежности к преступной группировке. И сажать в лагерь. Тупо — за те же партаки. Кто не хочет сидеть — пусть с мясом оттирает наждачкой.

Но здесь это никто не делает, и делать не будет.

Рэнди лежит рядом. Мы ждем, пока переброска очередной партии закончится — чтобы пройти уже на ту сторону.

Ни полиция, ни пограничники — не появляются. Возможно, пока не засекли, а возможно — в доле. Я здесь не первый год и вижу, как все становится хуже год за годом, год за годом. Раньше в Америке я встречал людей, которые еще помнят эту страну — в людях была некая моральная чистота, основанная на богобоязненности. Шериф не брал взятки не потому, что его кто-то контролировал — а потому что в Ветхом завете написано, что это плохо. Люди работали не на страх, а на совесть — в конце концов, кто-то же построил эту страну, верно? Этим США выгодно отличались от СССР, где со времен Сталина жили так: не верь, не бойся, не проси. Но сейчас я вижу, что страна гниет и гниет все ускоряющимся темпом. Не знаю, чем всё это закончится. Точнее, знаю… Я видел своими глазами, чем все это кончается. Но думать об этом не хочу.

— Ублюдки, — негромко говорит Рэнди, — пристрелить бы их и закопать в пустыне.

— Не вздумай! — предупреждаю я.

— Да я понимаю. Просто — тошнит от всего от этого.

— Позже займемся.

Как только всё будет сделано, я найду способ слить инфу федералам. Другое дело — это мало что изменит. Кого-то возьмут — но это в лучшем случае. Пророют новый ход, найдут новый способ доставлять. Всё это дерьмо с восьмидесятых тут крутится, и если что и изменилось с тех пор — так только в худшую сторону.

— Движение. Они уходят.

— Вижу.

Действительно уходят. Бус разворачивается, и я вижу, что он на самом деле — «скорая помощь». Вот мрази. Хорошо придумали. Тут полно «скорых», потому что южные штаты — место, куда переезжают престарелые, здесь есть целые города, построенные для престарелых. И «скорых» тут тоже в достатке и их никто не проверяет.

Хорошо придумали.

— Полчаса и пошли, — я разворачиваю батончик. Надо подкрепиться пока есть возможность. Еще неизвестно, что там будет…

…

Через полчаса — мы осторожно, держа наготове оружие — приближаемся к зданию, в котором есть подземный ход.

Интересно, кстати, какие тут меры безопасности? Мексиканцы — примитивны, они больше полагаются на страх, у них нет таких навыков, какие были у арабов. Те, например, вмуровывают в стены домов взрывчатку, подключают к ней спутниковые телефоны и камеры — взрыв можно произвести с другого конца земного шара, если спецназ зайдет в адрес. Здесь такого нет… или не было до последнего момента…

Внезапно — та сторона гаснет. Вся целиком, гаснут все огни. Это хорошо видно отсюда, с американской стороны.

— Видишь?

— Да, эль-Кабальо.

Эль-Кабальо (лошадка) — позывной одного нашего друга с той стороны. Но о нем потом.

— Дверь открыта.

— Готов?

— Да.

Заходим. Я ухожу слева направо, а Рэнди — справа налево. Дом, как и следовало ожидать, обманка — прямо посреди залы лебедка с мотором, грязищи — куча. Ну, правильно — местные не знают, что такое подвал, в мексиканских домах не бывает подвалов. Подвалы только недавно начали строить…

— Чисто.

— Чисто.

Дыра в преисподнюю — большая, в диаметре футов пять, не меньше. Вниз идет лебедка, самодельная, автомобильная лебедка на сваренной раме.

Рэнди осматривает лебедку, пока я держусь наготове. Может быть заминировано.

— Можно…

…

Перебираться в Мексику по прорытому под границей подземному ходу — это всегда лотерея и крайне поганая лотерея.

Во-первых — он в любой момент может рухнуть, что не раз и случалось. Понятно, что тут крепления, но копают-то непрофессионалы. И тогда ты просто окажешься погребенным заживо.

Во-вторых — даже если на выходе никого нет, это не значит, что пробираясь в этой гребаной кротовой норе на ту сторону ты не столкнешься с десятком мулов, несущих на эту сторону мешки с наркотой. И тогда — перестрелка с весьма мрачными последствиями, потому, что прятаться некуда и не за что. Мулы всегда либо сами вооружены, либо их сопровождают боевики.

В-третьих — там ты можешь тупо задохнуться до смерти. Углекислый газ — он тяжелее воздуха и скапливается внизу. Чтобы не задохнулись мулы — там обязательно прокладывают вентиляционную трубу и ставят компрессор. Но мы, как вы сами понимаете, компрессор включить не можем, только так идти.

Рэнди идет первым. У него пулемет наготове, если что — стрелять он сможет долго. Я — вторым. Тоннель немного уходит вниз, стены подперты — но все равно не по себе. Кажется, что все сейчас рухнет.

Дышишь через баллончик. Кругом — тьма, особенная, земляная тьма…

Хорошо живет на светеВинни-Пух,Оттого поет он этиПесни вслух.И неважно, чем он занят,Если он худеть не станет,А ведь он худеть не станетЕсли, конечно,Он не подкрепится…Да!

Кажется, теперь карабкаемся вверх — если это можно назвать так. Под ногами доски… шаги слышно.

Хорошо было Винни. Он просто — застрял, не под землей. А нам грозит застрять под землей, футах в пятидесяти под поверхностью, и застрять навечно.

Черт, как же они тут работают?

Мул получает за ходку на ту сторону сотню долларов. Мафия нанимает индейцев — они не боятся темноты и у них легкие лучше переносят недостаток кислорода, потому что индейцы живут в горах. Но может быть всякое. Обвал, движок внезапно откажет от компрессора, который вниз воздух нагнетает, просто углекислый газ скопится — и все. Конец.

А ведь они по сорок, по пятьдесят килограмм тащат.

Хорошо живет на светеВинни-Пух…

— Вижу свет — вдруг говорит Рэнди

…

Подняться наверх — проблема еще большая, чем спуститься, потому что лебедку тебе никто вниз не спустит.

Но тут земля — как камень, потому что дождей почти нет. Следовательно — вбиваем крючья, на них цепляем лестницу. Так и поднимаемся.

Перед тем, как выйти на поверхность — Рэнди выставляет китайский перископ, осматривается. Похоже, все чисто…

Следом выбираюсь и я. Потом — на веревке — подтягиваем баулы со снаряжением. Достаем крюки — лучше, чтобы никто не знал, что мы этим путем прошли. Хотя и обратно — мы им идти не собираемся…

Рэнди убирает карабин в сумку — лучше не светиться, хотя и темно, свет не починили. Его еще пару часов не починят, потому что подорвана ЛЭП. Лишнего не подумают — ЛЭП мог подорвать кто угодно, от наркомафиози в качестве мести за перехваченную партию и до сепаратистов. Есть тут и такие…

— Готов?

— Ага.

Пистолеты на всякий случай наготове. Мы приоткрываем дверь… и натыкаемся на девочку лет двенадцати. К счастью — Рэнди успевает схватить ее и заткнуть рот…

…

Когда идет война — иногда приходится принимать решения. Местный житель, обнаруживший разведгруппу в тылу — должен быть ликвидирован. Неважно, если это будет женщина или ребенок, или старик — они должны были умереть.

Мексиканские наркомафиози — поселили над лазом на своей стороне семью с шестью детьми. Я кстати догадываюсь почему — отцу, у которого шесть детей, есть что терять, и постоянно нужны деньги. И сейчас — мы держали их под прицелом.

Они видели нас. И потому мы должны были их убрать. Но я не мог этого сделать. Потому что я полицейский. Я стал им, по-настоящему. Я мыслю теперь как коп. А они — невиновны. Виновен отец — но косвенно, тем, что помогает мафии.

Но не дети.

— Как твое имя?

…

— Скажи, как твое имя?

— Хулио, сеньор

— Давно тут живешь? Это твой дом?

— Больше полугода синьор.

Взять кого-то из них в заложники? Ерунда — мать поднимет панику, если взять кого-то из детей. Просто проговорится соседям. Да и нам — что делать с ребенком?

Мы с Рэнди переглянулись.

— И все эти полгода ты переправлял наркотики?

— Я не знаю про наркотики синьор. Они просто сказали мне жить здесь, смотреть, чтобы не было чужих.

Правда.

И вдруг до меня доходит, что делать.

— Хулио…

— Да синьор.

— Тебе много денег платят?

— Когда как, синьор. На семью хватает…

— Это хорошо…

Я достаю из кармана пачку денег, отсчитываю тысячу.

— Возьми их. Возьми в руки.

Хулио берет. Я придвигаю стул и сажусь рядом.

— Улыбнись. Вот так…

Я придвигаюсь еще ближе, достаю телефон и делаю несколько сэлфи.

— Вот так вот, Хулио. Деньги твои. Телефон останется у меня. Если мафия найдет нас — этот телефон попадет к ним в руки, и они увидят это фото. Как думаешь, что они подумают?

— Ради Бога, синьор.

— Они подумают, что Хулио всех сдал. Это кстати неважно, так это или нет, просто, они парни с большими яйцами, и время от времени им нужно наказывать кого-то, чтобы другим неповадно было. Как думаешь, что они сделают с тобой и всей твоей семьей?

…

— Сожгут заживо. El Guiso. Дочь продадут в бордель. Так что на твоем месте, Хулио, я бы спустился вниз и посмотрел, что там — и все убрал лишнее. И вообще, молчал бы на хрен о том, что видел нас. Тогда, возможно, ты и твоя семья останетесь живы.

Я посмотрел на Рэнди.

— Мы договорились. Уходим. А наш друг останется тут и будет молчать о том, что видел, верно, Хулио?

— Синьор?

— Ты со мной не согласен?

— Синьор, я могу провести вас. Никто вас не увидит, даже соседи.

— Вот видишь. Давай, сделаем это, и ты получишь вторую тысячу…

…

Через полчаса — какой-то грязной, вонючей тропой в барриос (а тут нет канализации, все в овраг идет) — мы выходим на пустырь, за которым дорога. Пустырь пуст, стоят ворота европейского футбола[23] без сетки. Земля вытоптана тысячами детских ног…