Приключение Арчибальда Д'энуре: проклятье камня и пепла

— Вы имеете ввиду Августа?

— Я имею ввиду вас: тебя и Тог’река. В тот день, на постоялом дворе Вудбурга, я видел пару точно таких же глаз: решительных, волевых, готовых на все.

— Это не только наша, но еще и Ваша заслуга: мы пошли за Вами, так как верили в Вас.

— И он верит… Мы прошли через многое, и я ни разу не видел, чтобы эти глаза потухли. После баргеста, после песков Зултаната, даже после… — старик явно замялся и отбарабанил пальцами правой руки по подлокотнику кресла. Дробь вышла неровной, из-за отсутствующего безымянного пальца, но девушке не пришлось намекать дважды: черный шрам на ее груди, что не удастся убрать, ни каким способом, был еще одним мрачным напоминанием, о тех событиях.

— … и несмотря на это, декаду спустя, ты приняла мое решение, что могло поработить твой народ, с таким же взглядом, а после, не подставила под сомнение ни одно решение, даже самое рискованное.

— Спустя четверть века, можно смело сказать, что ни одно из этих решений, не было ошибочным, учитель. А испытания… хм… мы знали, что легко не будет. И тем не менее верили, что все обойдется. Ваша сила и мудрость вела нас, дарила надежду и веру, что все обойдется. Так и получилось.

— Думаешь, мне стоит согласиться?

— Думаю, что Мать-Богиня дает Вам очередной шанс, сделать мир чуть лучше.

— Только то, что я могу вынести, да? — старик усмехнулся чему-то своему и не дождавшись ответа от недоуменной эльфийки, продолжил. — Будь столь добра, позови сюда Ренция, и пусть захватит с собой пергамент и чернила.

Он поднял от пола свои серые глаза, в которых, улыбнувшаяся эльфийка увидела давно позабытый азарт, и, не слова не говоря, лишь коротко кивнув, направилась в поисках секретаря-дворецкого, с нарастающим чувством предвкушения в груди.

Ульз сидел, едва перебирая ложкой отличную похлебку, две трети котелка которого уже уплела Ольдра.

— Чего не весел-то, братишка? Поешь, что ли.

— Да, ты права: поесть стоит. Думаю, что еще не скоро мы такой похлебки отпробуем.

— Чего это вдруг?

— Завтра в дорогу.

Вопросительный взгляд Ольдры, вперся в Ульза, ожидая разъяснений.

— Очевидно же, сестра, что старик, нам откажет.

— А вот мне не очевидно: вроде все отлично прошло.

— Но согласия он же не дал.

— Но и отказа-то тоже! Я понимаю, ты в людских полунамеках получше моего соображаешь, братишка, но я тоже кое-чему у тебя нахваталась. Старик-то и намека на отказ не дал.

— Ты что, совсем не заметила, как он потух после моего признания?! Думаешь, что он всего лишь в медитацию ушел? Не-е-е, сестра, старик не пыль пещерная, сразу понял, что к чему и чем все это ему грозит.

— Дубина ты, Ульз! Ну и что с того, что старик унылым стал?! Вон, вспомни Родда Плоскожопого, что он временами не засыпал без повода, а?!

— Которого Родда именно?

— Старого, конечно! Младший-то и без сна идиот идиотом. А старый, чуть что и сразу на боковую. Возраст-то, он и у людей и цвергов возраст! А этому старику триста сорок годов, как никак! Ты хоть до половины-то этого срока докряхти, а потом и на тебя глянем, каким ты бодреньким и свеженьким будешь, братишка!

Ульз не стал спорить с сестрой: воспоминания о стариках действительно говорило, что они склонны к беспричинной меланхолии. Только он хотел приняться за еду, как в дверь их комнаты постучали.

— Войдите.

В комнату вошел сын хозяина таверны, что здесь же работал, помогая отцу.

— Это Вам, господин Краздурр, — мальчишка поклонился до пояса, что Ульз считал излишним, и протянул цвергу сложенный запечатанный конверт.

— От кого это?

— Он представился, как Ренций Тарикус. Сказал, что Вам это имя известно.

В горле Ульза пересохло и он, с плохо скрываемым волнением, сменял конверт на пару медяков чаевых. Мальчишка взял деньги и тут же убрался, закрыв за собой дверь. Ольдра подошла сзади, облокотилась на плечо Ульза, и сказала:

— Ставлю свой молот, что новости хорошие.

Ульз почувствовал, как его широкие ладони вспотели и дрожащими пальцами он сломал печать, вскрывая конверт. На небольшом листе пергамента, была лишь одна надпись, написанная на простом имперском языке, так что Ульз понял слова и без магического перевода: «Мой ответ: ДА!».